Биография Татищев Василий Никитич

— родился 19 апреля 1686 г., умер 15 июля 1750 г., сын стольника Никиты Алексеевича, принадлежал к древнему русскому аристократическому, но «захудалому» роду, происходившему от князей Смоленских.
Татищевы были в родстве с Салтыковыми, и этим объясняется принятие Василия Никитича семилетним мальчиком в число стольников ко двору царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой, жены царя Иоанна Алексеевича.
Один из биографов Т. полагает, что он или до 1704 г., или уже по вступлении в военную службу учился в московской артиллерийской и инженерной школе, находившейся в заведовании Брюса. Поступив на службу в 1704 г., Т. участвовал в 1704 г. во взятии Нарвы, в 1709 г. в Полтавской битве, а в 1711 г. в Прутской кампании.
Стоянка с полком в Польше в 1710 г. побудила его учиться польскому языку, а пребывание в 1713-14-17 г. в Берлине, Бреславле и Дрездене дало ему возможность усовершенствоваться не только в науках, но и в знании немецкого языка, которым, по свидетельству современников, он прекрасно владел.
Во время заграничного пребывания Т. приобрел довольно много книг по математике, военным наукам, географии и истории.
В 1717 г. Петр Великий, придававший большое значение изучению древностей, в особенности русских и славянских, и уверенный в познаниях в этой области T., отправил его в Гданск (Данциг) хлопотать о включении в контрибуцию старинной иконы, писанной, как гласило предание, св. Мефодием, первоучителем славянским.
Т. не мог выполнить поручения царя, потому что магистрат Гданска не согласился уступить икону, но Петру Великому не пришлось жалеть об этой неудаче, так как, ознакомившись с историей иконы, Т. доказал неверность предания.
По возвращении из Гданска Т. состоял при Брюсе, генерал-фельдцехмейстере и президенте берг и мануфактур-коллегий, и ездил с ним на Аландский конгресс.
Как из Гданска, так и с Аландских островов, Т. привез много книг, которые оказали ему большую пользу, потому что, по повелению Петра Великого, ему пришлось заняться географией России.
Мысль о составлении подробной географии России принадлежит Брюсу, но он сам не мог посвятить этому труду достаточно времени, а потому Т. было поручено заняться собиранием материала.
Убедившись, что изучение географии невозможно без знания истории, Т. начал собирать в 1719 г. материалы для истории России.
Занятия эти заставили его обратить внимание на тот вред, который происходил от общности и чересполосности земельных владений, и он в том же году подал царю представление о необходимости размежевания земель в России, чтобы прекратить частые ссоры, возникавшие между землевладельцами.
В 1720 г. Т. должен был временно прекратить свои историко-географические работы, так как, по-видимому по представлению Брюса, был послан «в Сибирской губернии, на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные разные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить». Для T. дело это было совершенно незнакомо, а заводы, вверенные ему, находились в двух обширных губерниях — Сибирской и Казанской.
С ним были отправлены саксонец Блиер, знаток горного дела, уже прежде бывший на Урале, и несколько учеников московской инженерной школы. Приехав в Кунгур, Т. не мог найти рабочих, потому что, как оказалось из произведенного им следствия, при прежних управителях насильно наряжали крестьян на горные работы и по большей части не платили им денег. Т. поселился на Уктукском заводе и учредил там горную канцелярию, переименованную затем в «Сибирское высшее горное начальство». В течение полутора года, которые Т. пробыл на уральских заводах, он воспользовался указаниями Блиера и пленного шведа Шенстрема, вызванного им из Соликамска, чтобы познакомиться с горным делом. Несмотря на краткость своего пребывания на Урале, Т. сделал очень много: он перенес Уктукский завод на реку Исеть и назвал это поселение, в честь жены Петра Великого, Екатерины Алексеевны, Екатерининском, чем положил начало теперешнему Екатеринбургу; хлопотал о переводе туда Ирбитской ярмарки и о колонизации заводов пленными шведами; предлагал дозволить разработку руд частным предпринимателям и учредить для надзора за ними шихтмейстеров; открыл при заводах школы, из которых две были первоначальные, где священники учили читать и писать, а в двух других школах учили арифметике, геометрии и «прочим горным делам»; требовал, чтобы были заведены школы в селениях, приписных к заводам, и в виде поощрения обещал грамотным освобождение от рекрутства.
Т. составил инструкцию для заводских управителей, в которой главное внимание было обращено на добросовестное отношение к крестьянам, работающим на заводах.
До Т. крестьяне должны были с своими исками ездить в Тобольск, но по его ходатайству был назначен особый судья на заводы.
Башкирам, препятствовавшим в розыскании руд, была прислана, по мысли T., грамота из Сената; они послушались этой грамоты и стали показывать рудники.
До приезда Т. на Урал заводчик Демидов, пользовавшийся особым покровительством Петра Великого, был там, можно сказать, полновластным хозяином, а потому отнесся недоброжелательно к новым распорядкам.
Попытка подкупить Т. деньгами, чтобы не учреждались казенные заводы, не удалась; тогда Демидов отправил в Петербург жалобу на T., обвиняя его в том, что он устроил заставы, затрудняющие привоз хлеба на заводы, и отнял у него, Демидова, часть пристани на реке Чусовой.
Но Т. устроил заставы по требованию сибирского губернатора, а пристань отнял потому, что она основана была самовольно.
В это время из берг-коллегии прислали нового управляющего заводами советника Михаелиса, а T. велели быть его помощником.
Дождавшись Михаелиса, Т. поехал в начале 1722 г. в Москву и в Петербург разъяснить свои недоразумения с Демидовым.
Он не застал в Москве ни Брюса, ни царя, и проехал в Петербург, а в конце июля отправился опять на Урал, вслед за Генином, который был назначен для исправления медных и железных заводов и для расследования дела Демидова «не маня ни для кого». Убедившись в правоте T., Генин просил царя назначить его директором заводов.
Только в сентябре 1723 г. получено на Урале оправдание Т. и дозволение приставить его, по-прежнему, к делам. В конце этого года Т. был послан Генином в Петербург с докладом о состоянии заводов и в январе 1724 г. представлялся Петру. В письменном оправдании Т. по делу с Демидовым Т. привел текст: «делающему мзда не по благодати, а по делу». Царь потребовал объяснения этих слов. Т. отвечал, что можно обвинять за взятку только в случае несправедливого решения; по мнению Т. судья может получить вознаграждение от тяжущегося: 1) если работал после полудня, чего не обязан делать из-за жалования, 2) если не тянул дела оправками и придирками, 3) если решил дело не в очередь, в случае крайней в том нужды тяжущегося.
Государь сказал на это: «сие все правда и для совестных людей невинно; токмо не без опасности бессовестным дозволить, чтоб под тем доброхотным принужденного не было». Т. добавил: «лучше всякого и бессовестного законом помиловать, нежели многих невинных оным отяготить». В 1724 г. Т. произведен в советники берг-коллегии и назначен в сибирский обер-берг-амт (как было переименовано высшее горное начальство).
Вместо Урала он был послан в Швецию для изучения горного дела, для вызова оттуда горных инженеров и вообще ученых людей в Россию и для отдачи в обучение горному делу нескольких учеников морской и артиллерийской школ. Кроме того ему было секретно поручено «смотреть и уведомиться о политическом состоянии, явных поступках и скрытых намерениях оного государства». Весьма интересен разговор, бывший у Петра Великого с Т. перед отъездом его в Швецию; он приведен впоследствии Т. в сочинении «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ», откуда мы целиком его выписываем. «В 1724 г., как я отправлялся в Швецию, случилось мне быть у его величества в летнем доме; тогда лейб-медикус Блюментрост, яко президент Академии Наук, говорит мне, чтоб в Швеции искать ученых людей в учреждающуюся академию в профессоры, на что я, рассмеявся, ему сказал: ты хочешь сделать архимедову машину очень сильную, да подымать нечего и где поставить места нет. — Его Величество изволил спросить, что я сказал, а я донес, что ищет учителей, а учить некого, ибо без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна.
На сие его величество сказал: Я имею жать скирды великия, только мельницы нет; да и построить водяную и воды довольства в близости нет; а есть воды довольно в отдалении, токмо канал мне делать уже не успеть для того, что долгота жизни нашея ненадежна и для того перво мельницу строить, а канал велел только зачать, которое наследников моих лучше понудить к построенной мельнице воду провести». Мельница — академия, канал — школы математические и епархиальные, основанные Петром. «Но сие желание и надежда его величества весьма обманула, — продолжает T., — ибо по его скорому представлению, хотя люди в науках преславные скоро съехались и академию основали, но по епархиям, кроме Новгородской и белгородской, не токмо школы вновь устроены, но некоторые и начатые оставлены и разорены; вместо того архиереи конские заводы созидать прилежали». Вскоре после приезда в Швецию Т. заболел и два месяца пролежал в постели.
Не успел еще он приняться за выполнение возложенных на него поручений, как пришло известие о кончине Петра Великого, перед которым он благоговел.
Впоследствии Т. так вспоминал о своем царе-покровителе: «Все, что имею: чины, честь, имение и главное над всем — разум, единственно все по милости Его Величества имею: ибо если бы он в чужие краи меня не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостью не ободрял — то бы я не мог ничего того получить». Правительство Екатерины І оставило T. в Швеции, и он обратил там внимание на все, что считал полезным для России.
Осмотрев горные заводы и рудники, он собрал множество чертежей и планов и условился с мастерами об отдаче им на внучку русских.
Относительно найма инженеров ему не посчастливилось; вследствие запрещения шведским правительством вывозить в большом количестве каких-либо мастеров, Т. был нанят и послан в Екатеринбург один только мастер, по фамилии Реф. Этот Реф умел прочно поставить обучение гранильному искусству; ученики его, оказав замечательные успехи, в свою очередь стали обучать гранению следующее поколение, так что Екатеринбург, построенный T., ему же обязан во все время своего существования постоянным и верным заработком.
Т. сблизился в Швеции со многими учеными, особенно с королевским библиотекарем Бреннером, которого он знал еще в России, а через него с упсальским профессором Бензелем, известным знатоком древностей северных народов.
При их помощи он ознакомился с библиотеками, архивами и музеями Швеции и немедленно сообщил в Петербург план выборки из скандинавских историков всего, что касается русских древностей.
Т. не ограничился собиранием исторических материалов и покупкой книг; он старался пополнить свое образование и заимствовал у ученых шведов метод исследования исторических источников.
В бытность свою в Швеции T. посетил и Данию. По возвращении в Петербург он прежде всего занялся составлением отчета о своей поездке, затем, принимая во внимание шведскую монетную систему, указал на необходимость ввести в России десятичную систему в монетах, весах и мерах. Вероятно, в это же время он представил императрице предположения относительно устройства дороги в Тобольск и в Нерчинский край. С 1727 по 1730 гг. Т. был членом монетной конторы.
После кончины императора Петра II члены Верховного тайного совета послали избранной ими в императрицы вдовствующей курляндской герцогине Анне Иоанновне составленные без ведома всех сословий «кондиции», на оснований которых она должна была управлять Россией.
Дворянство, или, как тогда его называли, шляхетство, не сочувствуя олигархической программе «кондиций» и не желая отдать судьбу России в руки немногих ее представителей, состоявших главным образом из князей Долгоруких и Голицыных, решило поднести императрице, по приезде ее в Москву, свои проекты государственного устройства России.
В сочинении этих проектов шляхетства T. принимал весьма деятельное участие.
Он составил «мнение» о таком устройстве по просьбе одного из шляхетских кружков, во главе которого стоял кн. А. М. Черкасский; «мнение» Т. служит весьма любопытным и характерным выражением политических воззрений, как кружка, так и самого T., стоявшего принципиально за монархическое правление в России, но относительно Анны Иоанновны допустившего некоторые «поправки» в своем политическом принципе.
Из этого довольно обширного «мнения» приведем только соображения Т. по поводу «вступления на престол особы женского пола». «О государыне императрице (Анне Иоанновне) — говорит Татищев, — хотя мы ее мудростию, благонравием и порядочным правительством в Курляндии довольно уверены, однако ж, как есть персона женская, к таким многим трудам неудобна, а паче всего ей знания законов не достает; для того на время, доколе нам Всевышний мужескую персону на престол дарует, потребно нечто для помощи ее величеству вновь учредить». Это нечто состояло, по проекту T., из двух камер, основанных на своеобразном представительстве от шляхетства: «вышнее правление» — сенат из 21 члена представителей высших, родословных, «фамильных» людей, от каждой фамилии по одному, и «нижнее правление» — по избранию от шляхетства — 100 членов, разделенных на 3 сессии, по 30 с лишком лиц в каждой, которые заседают по очереди в течение четырех месяцев.
Эти постоянные члены «Нижнего правительства» ведают дела внутренней экономии.
Три раза в год «нижнее правительство» собирается в полном своем составе для рассмотрения важных дел, а в выдающихся случаях, как напр. объявление войны, кончина безнаследного государя, — созывается полный состав «нижнего правительства» в общее заседание с «вышним». Шляхетство не выказало единодушия; оно разбилось на кружки, из которых почти каждый выработал особые планы государственного строя. Партия кн. Черкасского, как самая многочисленная, взяла верх, и адрес от шляхетства, в котором давалось знать о его желаниях, Т. прочел императрице при общем собрании Верховного тайного совета, сената, генералитета, шляхетства и духовенства.
По требованию гвардии был восстановлен прежний порядок правления; тем не менее правительство Анны Иоанновны обратило внимание на Т. и произвело его из коллежских советников прямо в действительные сенатские, а в день коронации он исправлял обязанности обер-церемонимейстера.
В том же 1730 г. появился план академии ремесел, которая должна была состоять из четырех отделений; во главе отделения механики хотели поставить T. Академия эта не была учреждена, потому что против нее высказался Остерман.
Т. был назначен главным судьею, т. е. председателем, монетной конторы и приложил к этому делу знания, приобретенные в Швеции.
Если бы он дольше оставался во главе монетной конторы, то сумел бы добиться устройства училища для преподавания наук, нужных для монетного дела; но он не поладил с своим ближайшим начальником гр. М. Г. Головкиным, которому в 1731 г. была подчинена монетная контора вместо сената: Т. предполагал, что их ссорил Бирон. Правительством было получено известие о взятках T., и его уволили от должности председателя монетной конторы; весьма вероятно, что главная причина увольнения Т. заключалась в том, что гр. Головкин вместо одной компании скупщиков желал поставить другую (скупщиками назывались купцы, поставлявшие в казну серебро и золото в иностранных монетах, вещах, слитках, ломе и т. п.). В 1734 г. T. был освобожден от суда и снова назначен на Урал «для размножения заводов», согласно данной ему инструкции.
В то же время ему поручены составление горного устава и надзор за частными заводами как относительно доброкачественности их произведений, так и относительно положения работников и общего распорядка на заводах.
Вмешательство в управление частными заводами навлекло на T. жалобы и нарекания со стороны Демидовых и некоторых других заводчиков, а потому частные заводы были переданы в ведение коммерц-коллегии. T. пробыл на Урале до 1737 г., усердно и ревностно выполняя возложенное на него поручение о «размножении заводов»: число заводов возросло при нем до 40, и он считал возможным открыть еще 36. В 1736 г. берг-директором был назначен Шомберг, вызванный из Саксонии Бироном, который, по словам T., «вознамерился оный великий государственный доход [т. е. доход от горных заводов] похитить». В 1737 г. Т. был произведен в тайные советники и назначен в Оренбургскую экспедицию на место умершего Кирилова, известного основателя новой Оренбургской линии, построенной для прикрытия Оренбургского края от нападения степных народов.
Т. нашел дела запущенными, остался недоволен составом служащих, настоял перенести Оренбург с того места, которое выбрал Кирилов, и продолжил начатое его предместником построение укрепленной Оренбургской линии. Одну из построенных им в этой линии крепостей он назвал своим именем — Татищевой.
Т. находил, что невозможно окончательно усмирить Башкирию крутыми мерами: по его мнению, надо было упорядочить сбор ясака и отделить башкирские земли от чувашских и мещерякских.
Усмирение края осложнилось обращением мятежников к киргизскому хану Абул-Хаиру, которого они провозгласили своим ханом. Абул-Хаир с толпою мятежных башкир явился в Оренбург и начал творить там суд и расправу.
Т. медлил ехать в Оренбург, ссылаясь на недостаток в деньгах и амуниции, но получил за это строгое замечание и поехал уговаривать Абул-Хаира снова присягнуть российской императрице, что ему и удалось достигнуть.
Одновременно с заботами об умиротворении башкир, на долю T. выпали хлопоты поселения в русских пределах крещеной калмыцкой княгини Тайшиной, для которой он выстроил город, названный Ставрополем.
В январе 1739 г. Т. поехал в Петербург с донесением о положении дел в Оренбургском крае. Вследствие поданных на него жалоб, гр. Головкин счел нужным отрешить Т. от должности и назначить особую комиссию для расследования взводимых на него обвинений: взяток, утайки части жалованья, назначенного киргизскому хану и старшинам. построения себе дома в Самаре и т. п. По свидетельству саксонского посланника, во время производства дела Т. был посажен в Петропавловскую крепость.
Комиссия работала полтора года; постановили лишить T. чинов и взыскать с него штраф в возмещение ущерба, нанесенного им казенным и частным интересам; но так как не все касающиеся его дела были рассмотрены, то приговор оставили без исполнения.
В 1741 г. правительство Анны Леопольдовны решило воспользоваться знакомством Т. с Оренбургским краем и с калмыцкими делами и отправило его во главе калмыцкой экспедиции, а затем, по вступлении на престол Елизаветы Петровны, он назначен губернатором в Астрахань, с оставлением при калмыцких делах. Приехав в Царицын, Т. узнал, что раздор между калмыцкими владетелями продолжает усиливаться; вскоре один из них, Дондук-Даши, добился должности «наместника» калмыцких улусов и сумел расположить к себе влиятельных лиц в Петербурге настолько, что те верили его жалобам и неоднократно присылали выговоры Т. за резкое обращение с наместником и в особенности за нападки на суеверие калмыков.
Дело дошло до того, что наместник заявил подозрение в покушении Т. на его жизнь и обвинял его во взятках.
Главные пререкания между ними происходили из-за судебного устава, составление которого было поручено T.: наместник жаловался, что Т. не составляет устава;
Т. ссылался на то, что наместник не присылает ему сборника степных обычаев.
Выведенный из терпения, Т. написал наместнику резкое письмо, в котором между прочим почти слово в слово повторил выражение своего державного учителя о законах: «о правах вам объявляю — писал T.: — хотя я их сочиняю, но тщетно законы писать, если их не хранить». Дондук ответил дерзостью.
Тогда Т. прекратил с наместником всякие сношения и переписку с ним переслал в Петербург.
По приказанию из Петербурга было сделано строгое расследование; тех людей, которые ссорили наместника с губернатором, отвезли в Петербург и одного из них наказали плетьми.
Вдова калмыцкого хана Дондук-Омбо, Джанша, производившая смуты, была крещена вместе с детьми, и волнения среди калмыков наконец улеглись.
Во время своего астраханского губернаторства Т. обратил внимание на внутреннюю и внешнюю торговлю Астраханского края, а так как первое место во внутренней торговле принадлежало торговле рыбой, то он занялся разбором прав калмыков и русских на рыбную ловлю и устроил в Астрахани контору, наблюдавшую за этим промыслом.
Желая правильно поставить торговлю с Средней Азией, он стал собирать сведения о вывозимых и привозных товарах и данные о торговых путях и о населении края. Пространство тогдашней Астраханской губернии было гораздо больше теперешнего; в нее входили, кроме теперешней Астраханской губернии, нынешняя Саратовская губерния, Земля войска Уральского и Прикавказье нашего времени.
Т. был удручен состоянием всей этой обширной области и писал в 1742 г, кабинет-секретарю императрицы Елизаветы Петровны Ив. Ант. Черкасову, которого знал еще при Петре Великом: «Сия губерния так разорена, как недовольно сведущий поверить не может, понеже люди разогнаны; доходы казенные растеряны или расточены; правосудие и порядки едва когда слыханы — что за таким великим отдалением и не дивно, — и вам, яко более меня сведущему, писать пространно не потребно.
Причина же сего есть главная, что несколько губернаторов сюда вместо ссылки употреблялись и, не имея смелости, или ничего, или боясь кого, по нужде неправильно делали. A может и то, что, не имея достаточного жалования, принуждены искать прибытка, невзирая на законы». Несмотря на недостаток помощников, Т. не ограничивался текущими делами и занимался проектами для улучшения положения края. Он предлагал выстроить несколько городков и населить их волжскими казаками, крещеными калмыками и выходцами из других губерний, чтобы увеличить количество оседлых поселений; для постройки крепостей он просил прислать инженеров из Петербурга, причем артиллерию для них считал возможным взять из Сибири.
Раздача земель, по его предложению, должна была совершаться по указным дачам; в татарские суды надлежало определять грамотных мурз и т. п. Как видно, Т. заботился о благоустройстве вверенной ему губернии и желал, чтобы всюду и всегда закон стоял на первом плане; недаром он с огорчением упоминал в письме к Черкасову, как мы видели выше, что «правосудие и порядки едва когда слыханы». О его деятельности в Астраханской губернии имеем следующее свидетельство доктора Лерха, посетившего Астрахань по пути в Персию: «Татищев во всех делах сведущ и решителен; умел каждому посоветовать и помочь, а в особенности купцам, которых он привел в цветущее состояние.
Делал он это однако не даром, за что подвергся ответственности, и сенат прислал указ, которым он отрешается». Т. во время его астраханского губернаторства приходилось неоднократно оправдываться в поборах и взятках, как видно из его писем к Черкасову.
Все обвинения он опровергал очень основательно, но признавал правильным: «когда кому благодеяние сделаю, то я по закону божескому принять приносимое без зазрения могу». Отрешение T. от должности произошло, главным образом, из-за жалобы на него наместника Дондук-Даши. Подняли старое дело, которому не давали хода более трех лет, и постановили освободить Т. по милостивым манифестам 1741 и 1744 гг. от назначенного ему наказания, но взыскать положенный денежный штраф. Несмотря на то, что обер-прокурор сената Брылкин представил возражения как относительно денежного взыскания, так и относительно неправильного отрешения от должности — канцлер гр. Головкин настоял на увольнении Т. Сдав дела, Т. выехал из Астрахани 17 ноября 1745 г., а 22 декабря прибыл в Симбирскую деревню сына, где перезимовал.
Затем он отправился в свое подмосковное Болдино, где и прожил до самой смерти, работая над своей «Историей России». Он считался состоящим под судом, а потому у его двери находился постоянно солдат сенатской роты. Обстоятельства, предшествовавшие его смерти, настолько необычны, что мы приводим их на основании семейного предания.
Накануне своей смерти Т. поехал верхом в церковь за три версты и велел туда явиться мастеровым с лопатами.
После обедни он пошел с священником на кладбище, велел вырыть для себя могилу подле предков и просил священника приехать на другой день приобщить его. Домой он вернулся уже не верхом, а в одноколке, и нашел там курьера, который привез указ, оправдывающий его, и орден св. Александра Невского.
Он возвратил орден, сказав, что умирает; то же сказал и повару, когда тот пришел спрашивать об обеде на завтра.
На другой день, 15 июля 1750 г. он приобщился св. Тайн, соборовался, простился со всеми и скончался.
По своему умственному развитию, по своим взглядам и убеждениям, Т. бесспорно принадлежит к числу замечательнейших из передовых людей своей эпохи. Его «умоначертание», как выражались в XVIII веке, сложилось под влиянием западноевропейских мыслителей XVII и ХVІIІ веков и преобразовательной деятельности Петра Великого.
Из этих мыслителей ему наиболее симпатичны: Бейль, Локк, Гоббс, Лейбниц, последователь Лейбница и его популяризатор Хр. Вольф и основатели науки так назыв. естественного права — Пуффендорф, Томазий и Гуго Гроций.
Свои философские, религиозные, политические и общественные убеждения Т. выразил как в «Истории России», так и в других ученых и политических трактатах.
По мнению T., цель человеческой жизни — учение, развитие разума, усвоение добра и отвращение от зла; смысл науки — самосовершенствование и самопознание человека для плодотворной практической деятельности на пользу государства и общества.
Религиозные убеждения T., составившие ему между современниками репутацию «атеиста» и пугавшие многих своею смелостию, исходили из его философских воззрений, но не отличались особою устойчивостью.
Полагая в основу всего человеческого миросозерцания разум, Т. признавал Высшее Существо, Промысл Божий и загробную жизнь, высоко чтил евангельское учение, но относился отрицательно к вероучению положительных христианских религиозных исповеданий: нападал на чрезмерное развитие обрядности, на смешение в религии важного и первостепенного с неважным и второстепенным и на несоответствие действительного состояния духовенства с его высоким назначением в народной жизни. В жизни, на практике, особенно под влиянием личных невзгод, он исполнял благочестивые православные обряды предков и отличался даже набожностью.
Т. придавал религии большое государственное значение и считал, что религия охраняет народную массу от пороков и преступлений.
Многие из этих мыслей Т. выражает в так называемой «Духовной», которая содержит в себе советы его единственному сыну Евграфу Васильевичу, совершенно юному в то время, когда она писалась.
Обыкновенно в «духовной» делаются распоряжения относительно распределения остающегося имущества, но T. иначе взглянул на дело и преподал своему сыну наставления: 1) касательно веры, душеполезного чтения и ознакомления с инославными христианскими вероисповеданиями; 2) светских наук, знания гражданских и воинских законов; 3) почтительного отношения к матери (несмотря на то, что T. давно разошелся с своей женой), выбора жены (советует взять жену несколько моложе себя или одних лет с собой; за богатством не гнаться, но обратить внимание, чтобы было «свойство доброе», которое может оказать большую пользу; видеть в жене «не рабу, но товарища, помощницу во всем и друга нелицемерного»); 4) службу государю и государству нести верно и прилежно; ни от какой услуги не отказываться и ни на что не напрашиваться; для шляхетства есть три рода службы: военная, гражданская и придворная, и Т. дает советы, как держать себя на каждом из этих поприщ.
По политическим убеждениям T. принадлежал к кружку, во главе которого стоял Артемий Петрович Волынской, желая страстно, чтобы просвещение и общественное развитие России шли дальше по пути, указанному «первым русским императором», т. е. заимствовали бы все пригодное и полезное от Западной Европы, сообразуясь вместе с тем с частными русскими национальными особенностями.
Поэтому Т. требовал национального направления в русском правительстве и враждебно относился к Бирону и прочим немцам-правителям, хотя не мог открыто высказывать это. Исходя из своих основных воззрений на различные формы правления в государствах и увлеченный личностью и замыслами Петра Великого, T. признавал самодержавие единственной формой правления, пригодной для России, и считал, что власть законодательная и высшая судебная принадлежат исключительно монарху.
Но понятие о самодержавии у него неразрывно связывалось с представлением о личности его учителя Петра Великого.
Иначе смотрел Т. на императорскую власть в руках «персоны женской», как мы видели это выше. Главнейшими обязанностями государственной власти, по убеждению T., были: просвещение народа, правосудие, попечение об экономическом и нравственном благосостоянии всех классов населения страны, наконец, упорядочение центрального и областного управления, в основе которого должно лежать коллегиальное начало.
Как уже говорилось выше, Т. по поручению сначала Брюса, а затем самого Петра Великого, должен был составить географию России.
Желая уяснить себе разные географические, этнографические и статистические вопросы, он невольно перешел к изучению истории.
В ней он искал ключа к пониманию современного ему политического, экономического и культурного состояния России.
Составление ландкарт, изданный им «Географический лексикон» (СПб. 1793, 3 тома, доведено до буквы К) и, наконец, «История России» — все это подготовительные работы для достижения его заветной мысли — описания России в географическом отношении.
Широкий взгляд Т. на географию выражен им в замечательном его «Предложении о сочинении истории и географии Российской». Предложение это было представлено в 1737 г. в Академию Наук, ему придали официальное значение и разослали по областным правителям и канцеляриям.
Оно состояло из 198 вопросов и было, по справедливому замечанию Н. А. Попова, обширною программою для трудов многих ученых, многих экспедиций, многих поколений.
Предложение касалось самых разнообразных вопросов истории, географии и этнографии России.
Между прочим Т. обратил внимание на тщательное записыванье местных слов, на исследование местных племенных наречий, говоров, верований, на собиранье поверий, песен, преданий, древних названий разных местностей, урочищ и рек и самоназваний разных племен, населяющих Российскую империю, на сохранение и описание вещественных древностей, на приведение в порядок и описание местных архивов.
Обработкой материалов для сочинения «Истории Российской с самых древнейших времен, неусыпным трудом через тридцать лет собранной и описанной», Т. начал заниматься в 1727 г., как он сам говорит в донесении коллегии иностранных дел из Самары от 29 ноября 1738 г., а собирать материалы для этого труда он стал в 1720 г. У T., как упомянуто раньше, была большая библиотека; кроме того, он пользовался библиотеками Брюса и известного «любителя наук» этого времени кн. Дм. Мих. Голицына, кн. С. Д. Голицына, во время губернаторства последнего в Казани, в 1730-х годах, от кн. Черкасского, А. П. Волынского, Еропкина и Хрущова; покупал рукописи на площадях, у разносчиков; поручал своим знакомым списывать рукописи; разведывал, нет ли старинных рукописей в монастырях, архивах, присутственных местах.
Пользуясь рукописями, T. объясняет во введении к «Истории», почему он отдает предпочтение тому или другому списку летописи, почему считает свидетельство одного летописца достовернее другого.
Большинство рукописных летописей, вошедших в состав Татищевского свода, не дошло до нас. В этом заключается причина того, что впоследствии стали сомневаться во многих сведениях, сообщаемых Т. Главное сомнение возбудили приведенные им отрывки из Иоакимовской и Полоцкой летописей.
Т. получил отрывки из Иоакимовской летописи от своего родственника, архимандрита Бизюкова монастыря, Дорогобужского уезда, Смоленской г., Мельхиседека Борщова в 1748 г. и, списав их, вернул тетради Борщову, который вскоре умер, а имущество его было расхищено.
При жизни Т. встретил не только холодность, но даже враждебное отношение к своему труду, и печатание его «Истории» могло осуществиться только при Екатерине II. Подлинный манускрипт «Истории» Т. сгорел вскоре после его смерти вместе с обширной библиотекой в его подмосковном имении, селе Болдине, и его сын Евграф Васильевич принес в дар Московскому университету весьма неисправную копию с подлинника.
Университет решился издать эту копию, поручив редактирование ее известному русскому историку того времени, немцу Миллеру, академику и начальнику Главного Московского архива министерства иностранных дел. Приняв на себя труд редактирования, Миллер разделил «Историю» на несколько книг и издал в 1768-1773 гг. лишь первые две книги (1-я книга в двух частях), не сумев исправить искажения и не поняв того значения, какое имеет «История» Т. 3-я книга «Истории» была издана по особому повелению императрицы Екатерины II в Петербурге в 1784 г. Все 3 книги (в 4 частях) доводят события из русской истории до 1462 г., т. е. до вокняжения Иоанна III. Через шестьдесят с лишком лет после издания 3-й книги «Истории» М. П. Погодин нашел среди своих рукописей 4-ю ее книгу, обнимающую события от вокняжения Иоанна III до 1577 г., с приложением жизнеописания царя Феодора Иоанновича, составленного патриархом Иовом. В 1848 г., т. е. без малого столетие спустя после смерти T., эта 4-я книга была издана на средства Московского общества истории и древностей российских, под редакцией проф. О. М. Бодянского.
Таким образом, мы располагаем в настоящее время печатным экземпляром «Истории Российской» T. с древнейших времен до царствования Феодора Иоанновича включительно.
Русские историки XIX в.: Погодин, Бутков, Соловьев и митрополит Макарий пользовались «Историей» Т. для своих ученых работ, а профессор П. А. Лавровский посвятил обширную статью опровержению мнения А. Л. Шлецера, что Т. выдумал Иоакимовскую летопись.
Этим ученым, а также и биографам T., отзывы которых о нем будут приведены ниже, наука русской истории нашего времени обязана несомненными доказательствами ученой добросовестности Т. Для изучения исторических воззрений Т. всего более интереса представляет введение в его «Историю», занимающее первую часть первой книги. В этом введении Т. излагает понятие об истории, под которой он разумеет деяния в смысле всех явлений и «приключений» в общественной и культурной жизни народов.
Затем он предлагает разделение истории на священную, церковную, политическую и ученую и переходит к изложению пользы истории, которая, сообразно представлениям века, по мнению T., заключается прежде всего в том, что история есть наука опыта, а потому ни богослов, ни юрист, ни медик, ни администратор, ни дипломат, ни вождь не могут с успехом исполнять своих должностей без знания истории.
Отечественная история, а в том числе и русская, всего более нужна в этом отношении природным жителям своей страны: однако необходимо русским изучать иностранную историю, а иностранным историкам русскую «для лучшего обработания науки исторической». Здесь Т. выражает справедливую мысль, что одни отечественные историки недостаточны для «составления вполне беспристрастной истории», потому что отечественные писатели в своих суждениях могут руководствоваться «любовью» или «страхом». Западноевропейские историки, без знания русской истории, не могут уяснить себе истории древних народов, обитавших в пределах теперешней России, и кроме того, только при знании русской истории они могут опровергнуть ложь, сочиненную нашими врагами.
Нельзя не отметить важного замечания Т. о малом знакомстве русских образованных людей его времени с русской историей, о их нежелании узнать ее должным образом и о стремлении их более знакомиться с историей западноевропейской.
Рассуждение о пользе истории T. заканчивает указанием на ее воспитательное значение, в смысле собрания нравственных подвигов из прошлого, в пример, нравоучение, подражание современным деятелям на разных государственных и общественных поприщах. «Сия то есть потребность истории — говорит он, — но что всякому человеку нужно знать, то можно легко уразуметь, что в истории не токмо нравы, поступки и дела, но из того происходящие приключения описуются, яко мудрым, правосудным, милостивым, храбрым, постоянным и верным честь, слава и благополучие, а порочным, несмысленным, лихоимцам, скупым, робким, превратным и неверным бесчестие, поношение и оскорбление вечное последуют, из которого всяк обучаться может, чтоб первое колико возможно приобрести, а другого избежать». Основная причина всех «приключений», взаимодействие которых составляет предмет истории, по воззрению T., есть ум человеческий и обратная его сторона, отсутствие его, глупость.
Просвещенный ум, называемый Т. разумом, является основной силой всемирной истории, а потому умопросвещение есть главнейшее ее содержание.
Это умопросвещение выражается в трех явлениях, сообразно времени их возникновения: в изобретении письмен, в возникновении и распространении на земле христианства и в изобретении книгопечатания.
На основании их Т. желает рассматривать главнейшие «деяния» в истории славян и славяно-руссов, а потому он подробно останавливается на вопросе о древности письмен у славян, о идолослужении, бывшем у славян, и о крещении славян и Руси. На возникновении и развитии книгопечатания у славяно-руссов Т. не успел остановиться, так как та часть его «Истории», где должно было найти место это явление, им не вполне обработана.
Т. перечисляет затем вспомогательные науки при изучении истории и указывает на ее разделение по содержанию (общая, пространная, участная, особенная) и по времени (древнейшая, древняя, средняя, новая и новейшая); потом следуют рассуждения о качествах, необходимых для историка.
Нельзя не отметить своеобразный взгляд Т. на научное отношение историка к своим обязанностям. «Властно — говорит он — как человек домовитый к строению дому множество потребных припасов соберет и в твердом хранилище содержит, дабы, когда что потребно, мог взять и употребить, но к тому потребно смысл, чтоб прежде начатия определение о распорядке строения и употребления по местам пристойным припасов положить, а без того строение его будет или нетвердо, нехорошо, непокойно, тако к писанию истории весьма нужно свободный смысл, к чему наука логика много пользует; другое суждение, чтоб яко строитель мог разобрать припасы годные от негодных, гнилые от здоровых, тако писателю истории нужно с прилежанием рассмотреть, чтоб басен за истину, и неудобных за бытия не принять, а паче беречься предрассуждения, и о лучшем древнем писателе, для которого науку критики знать не безнужно; третье, как всякое строение требует украшения, так всякое сказание красноречия и внятного в нем сложения, которому наука риторика наставляет». Уже в приведенном мнении Т. видно его воззрение на историческую критику и историческое исследование, но он считает это недостаточным и излагает далее основательно правила исторической критики, в которых он наряду с туземными, отечественными письменными источниками ставит и свидетельства иностранцев, отдавая впрочем преимущество свидетельствам русским.
Всего более скептицизма замечается y T. относительно достоверности исторических свидетельств, принадлежащих лицам духовным. «Мню попали измышлено» — постоянно восклицает он при таких «приключениях» в летописях и отдельных сказаниях, которые представляются ему сверхъестественными, чудесными, а потому и невероятными.
Вполне понимая важность для русского историка изучения инородцев, живущих в пределах русского государства, он считает необходимым, кроме языков русского и славянского, знание для историка России языков татарского и финского.
После изложения правил исторической критики T. перечисляет источники русской истории, останавливаясь главным образом на источниках письменных, и разделяет весь ход русской истории на следующие периоды: 1) сведения о народах, живших в пределах теперешней Европейской России с незапамятных времен (скифы, сарматы, готы и другие германские племена, славяне до 800 г. по P. Хр.); 2) от 860 г. до нашествия татар; 3) от нашествия татар до Иоанна III и 4) от Иоанна III до Михаила Федоровича Романова.
Дальнейшие события русской истории Т. не считал возможным обнародовать на следующих основаниях: во-первых, события с воцарения Михаила Федоровича в его время были известны большинству тогдашних образованных русских людей, а во-вторых потому, что, излагая подробно обстоятельства избрания Михаила и последующие события, неизбежно пришлось бы затронуть «многих знатных родов великие пороки», чем можно было «подвинуть потомков сих родов на великую злобу». Все вышеизложенное составляет содержание первых трех глав «введения»; главы 4 и 5 посвящены Иоакимовской летописи и подробному рассмотрению известий начальной Киевской летописи, в то время всецело приписываемой Нестору.
Всех глав во введении 49. С главы 6-й до 42-й включительно Т. приводит подробные свидетельства иностранных, древних и средневековых, писателей о первоначальных насельниках восточной Европы до появления на ней славян.
В дальнейших главах мы встречаем весьма ценные даже для нашего времени заметки о географии вообще и о русской в частности, и об отношении географии к истории; о древнем разделении России на княжества; о «древнем правительстве русском и других в пример» (гл. 45); о русском государственном гербе; о родословии русских государей; о церковной иерархии, где Т. высказывается против папства.
Последняя 49-я глава первой части «Истории» посвящена рассмотрению «чинов и суеверий древних» по отношению к христианской церковной иерархии.
В 45-й главе введения, определяя разные формы государственности у разных народов сообразно с их географическим положением и просвещением, Т. приходит к заключению, что России всего более «приличествует» монархический образ правления: «Великие области — говорит он — открытые границы, а наипаче где народ учением и разумом не просвещен и более за страх, нежели от собственного благонравия в должности содержится — тамо оба первые [демократия и аристократия] не годятся, но нужна быть монархия». Постепенное развитие монархического начала в русской исторической жизни является для T. важным фактором в ее общественности.
Все явления антимонархического характера признает он беспутством.
Такими «беспутствами» он считает и новгородский вечевой строй и междукняжеские распри.
В этой же главе Т. предлагает, как бы выразились в наши дни, изложение «эволюции» общественной и политической жизни у людей. Он отмечает следующие стадии этой эволюции: 1) супружество, т. е. муж и жена — начало общественности, 2) семья, род — родители и дети, 3) дом — господин и слуги, 4) гражданское общество, состоящее во взаимной защите своих членов и в разделении занятий, 5) постепенное возникновение из этого общества государства (демократия, аристократия и монархия).
Сначала Т. намеревался изложить «Историю России», как он выражается, «историческим порядком», т. е. прагматически и на современном ему русском книжном языке, но затем, найдя в списках летописи разногласия и опасаясь дальнейших «охулений» его труда, он изменил план и решил составить свод летописных известий: «естьлиб, — говорит T., — наречие и порядок их переменить, то опасно, чтоб и вероятности не погубить». Летописный сводный текст он стал снабжать примечаниями, которые имеют большое значение как для изучения исторических, философских и политических его воззрений, так и для бытовой истории его времени, но и эти примечания в печатном тексте очень урезаны; они заканчиваются второй печатной книгой его «Истории», а 3-я и 4-я состоят только из свода летописных известий.
Самый выдающийся русский историк XIX века, близко знакомый со всем ходом русской историографии, С. М. Соловьев в следующих выражениях определяет научное значение «Истории Российской» T.: «Заслуга Татищева — говорит он — состоит в том, что он первый начал дело так, как следовало начать: собрал материалы, подверг их критике, свел летописные известия, снабдил их примечаниями географическими, этнографическими и хронологическими, указал на многие важные вопросы, послужившие темами для позднейших исследований, собрал известия древних и новых писателей о древнейшем состоянии страны, получившей после название России, одним словом, указал путь и дал средства своим соотечественникам заниматься русскою историею; кто посвятил себя научным исследованиям, тот знает, как важны первые указания на предмет, на его различные стороны, как бы мнения первого указателя ни были неправильны, тот оценит великие услуги Татищева, как первого указателя; не говорю уже о том, что мы обязаны Татищеву сохранением известий из таких списков летописи, которые, быть может, навсегда для нас потеряны; важность же этих известий для науки ставится день ото дня ощутительнее». К этой мастерской характеристике можно только прибавить следующее.
Т. понимал очень широко для своего времени историю, как общественный процесс, и задачи исторической науки, ее вспомогательных знаний и исторической критики, гораздо шире, чем понимали эти вопросы впоследствии многие из русских историков XIX века. Научные заслуги T. в области русской истории не исчерпываются печатным изданием его «Истории». Необходимо отметить еще следующие труды его по русской истории, распадающиеся на две группы: неизданные до сих пор обзоры и изложения целых эпох русской истории и изданные труды историко-юридические.
Многие исторические рукописи T. хранятся доселе неизданными в Московском Главном архиве министерства иностранных дел и в рукописном отделении библиотеки Императорской академии наук. И. А. Попов перечисляет часть этих рукописей, виденных им в вышеупомянутом архиве.
Из этого перечисления видно, что T. изложил все царствование Федора Иоанновича и события смутного времени, а равно все царствование Михаила Федоровича и жизнеописание царя Федора Алексеевича.
Перечисление рукописей T., хранящихся в академии наук, дано академиком Куником.
Т. открыл для ученого мира и исследовал два важных историко-юридических русских памятника, так наз. Царский Судебник Иоанна ІV и Ярославову «Русскую Правду», снабдив оба памятника интересными примечаниями, но оба они, так же как и «История» T., были изданы после его смерти: Судебник в 1768 г., а «Русская Правда» в 1786 г. в 1-й книге «Продолж.
Древ. Рус. Вивлиофики». В этой же книге, изданной академией наук, помещено и 2-е издание Судебника царя Иоанна ІV в обработке Т. Кроме отмеченных ученых трудов Т. приводим список главнейших его сочинений политических и общественных.
Таковы: 1) «Произвольное и согласное рассуждение и мнение собравшегося шляхетства русского о правлении государственном» (1730), — мнение, поданное Т. Верховному совету при воцарении Анны Иоанновны и подписанное сорока лицами, большею частью из высшего шляхетства (помещ. в сборнике Погодина «Утро» на 1859 г.); 2) «Напомнение на присланное росписание высоких и нижних государственных и земских правительств» (1739-1740) (помещ. в том же сборнике); 3) «Духовная» (1733) и сходное с ней предсмертное увещание сыну (изданы А. А. Дмитриевым в «Журн. Мин. Нар. Пр.», 1886, апрель; кроме того «Духовная» издана А. H. Островским и помещ. в т. IV «Известий Казанского общества Археологии, Истории и Этнографии»); впервые эта «Духовная» была напечатана отдельной книжкой в Петербурге в 1773 г. С. В. Друковцовым по списку его отца, В. М. Друковцова;
Островский отметил все неправильности, допущенные Друковцовым, и издал «Духовную» вполне научно; 4) «Экономические записки для управляющего деревнею» (помещ. в «Временнике Моск. Общ. Ист. Др. Poс.», кн. XII); 5) «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» (1733-1736); издан вполне в «Чт. М. Общ. Ист. и Др.», 1887 г., кн. I, а выдержки из него в статье К. H. Бестужева-Рюмина (см. «Биографии и характеристики», стр. 99-140); 6) «Рассуждения о ревизии поголовной» (2-й ревизии 1742), напеч. в книге Н. А. Попова «Татищев и его время», приложение № 16. «Экономические записки» посвящены Т. вопросу об упорядочении отношений между помещиками и крестьянами.
На первом плане стоит у него нравственное благосостояние крестьян.
Главнейшая обязанность помещика заключается, по его убеждению, в попечении о благолепии церкви и о приобретении ученого священника, «который бы своим еженедельным поучением и предикою к совершенной добродетели крестьян довести мог». Затем следует забота о непременном обучении крестьян, как мужеского, так и женского пола, грамоте и наученье мастерствам; попечение о здоровье и призрении крестьян (необходимость иметь в деревнях лекарей, больницы и богадельни).
Излагая подробно наставление относительно образа жизни крестьян и всего обихода их, он считает необходимым искоренять в них лень и приучать их к порядку и систематичности в работах; велить прикащику иметь над крестьянами строгий надзор; работой их не утомлять; летом давать большой отдых в жар. Не ограничиваясь работами, производимыми крестьянами для помещиков, T. заботится и о зимнем времяпрепровождении крестьян, когда обученные ремеслам могут зарабатывать лично для себя. «А в зиму ревизует [приказчик крестьян] читаем мы в «Экономических записках» — что кто сделал для своей продажи и не были ль праздны, понеже от праздности крестьяне не только в болезнь приходят, но и вовсе умирают». От управления деревнями он переходит к управлению домом и дает советы даже о количестве белья и одежды, которое должно быть у дворовых; «все должны уметь грамоте, партес петь и на музыке играть; жаловань давать на каждого не менее трех рублей в год, дабы оные всем были довольны, и затем наказывать за вину нещадно; одна милость без наказания быть не может по закону божию». В «Разговоре о пользе наук» Т. подробно обозревает учение, свойственное каждому из четырех возрастов человеческих: младенчеству (до 12 лет), юношеству(до 25 лет), мужеству (до 50 лет). Форма разговора, в которую Т. облек свое сочинение, была в то время весьма распространенною, так как придавала живость изложению и открывала широкое поле для опровержения разных возражений.
От обучения отдельного человека Т. переходит к рассмотрению «умопросвещения» всего человечества, которое он делит, сообразно с возрастами человека, также на четыре периода, повторяя здесь те же подразделения, которые им высказаны во «введении» к «Истории России». Отстранив возражение против пользы науки, беседующий переходит к вопросу о том, чему надо учиться.
Т. излагает целую классификацию наук, на которой резко отражается утилитарное понимание знания в России, внесенное к нам Петром Великим. «Наука» в то время понималась у нас только в смысле усвоения необходимых в житейской практике различных прикладных сведений.
Т. делит все науки по их «качеству» на следующие пять групп: нужные, полезные, щегольские или увеселяющие, любопытные и тщетные, вредительные.
Но при том некоторые «по стану или состоянию человека могут быть нужны или полезны». Нужные науки те, с помощью которых мы сохраняем тело и возвышаем душу (домоводство, врачебство, закон Божий, для шляхетства — уменье владеть оружием); полезные науки те, которые «до способности к общей и собственной пользе принадлежат» (сюда относятся: письмо, изучение иностранных языков, математика, история, география и т. д., красноречие или витийство для лиц духовных, дипломатов и придворных) щегольскими науками T. называет стихотворство, музыку, танцы, вольтижирование, знаменование (живопись); любопытными и тщетными такие, которые «ни настоящей, ни будущей пользы в себе не имеют, но большею частию и в истине оскудевают» (таковы: астрология, физиономика, хиромантия, алхимия); вредными, наконец, он считает разного рода гадания и волшебства.
В заключении «Разговора о пользе наук» Т. предлагает учредить училища по всем губерниям, провинциям и городам на монастырские и церковные доходы, с тем, однако, чтобы дети из шляхетства «особливо от подлости отделены были». Особые шляхетские школы, по мнению T., могли быть основаны на суммы, которые составятся от экономии в шляхетском кадетском корпусе.
Такие шляхетские училища должны быть основаны в Москве, Киеве, Казани, Воронеже, Нижнем, Смоленске и Вологде; учителей надо приготовлять из русских.
В заключение приводим характеристики T. трех его биографов: Н. А. Попова, В. П. Безобразова и К. Н. Бестужева-Рюмина. «Иностранные путешественники, заезжие академики, образованные русские считали Татищева — говорит Н. А. Попов — человеком ученым и проницательным; петербургские правители усердным чиновником и отличным администратором; сослуживцы и подчиненные строгим, взыскательным, но справедливым начальником; управляемые — рассудительным и сведущим судьей; купцы, ремесленники, простые рабочие — человеком опытным в их делах, к которому в случае надобности всегда можно обратиться за советом.
Лишь от одного недостатка не мог отделаться Татищев во всю свою жизнь: от природы больной и раздражительный, он не умел укрощать своего крутого, взмерчивого нрава. С другой стороны общественная жизнь представляла множество соблазнительных примеров для взяточничества; и Татищев любил собирать отовсюду благие даяния, умел и сам при случае дать посул важному лицу. Но зато это был трудолюбивейший и внимательнейший к своему делу человек того времени». По справедливому замечанию академика В. П. Безобразова, Т. был редким и счастливым сочетанием человека дела и человека науки. О европейской образованности Т. и о том способе, как он использовал ее на благо своего отечества, академик Безобразов говорит: «Татищев разрешил в своей государственной деятельности и личности другую трудную задачу, которая возбуждает много недоумений и разногласий в наше время: он был вполне европеец, по своему образованию, и вместе с тем был с ног до головы русский человек, — самобытный и цельный.
Он считал Россию нераздельною частью общеевропейского мира, но знал ее особые исторические и национальные условия.
Он вспахивал русскую ниву с идеями общеевропейского просвещения и с усовершенствованными орудиями современной ему европейской техники, но он проводил каждую борозду по этой ниве, сообразно со всеми особенностями ее почвы и климата, и трудился с такою любовью к своей земле, какой не могли иметь никакие иноземцы, процветавшие на ней в его время. Для всего этого надо было вполне овладеть европейским просвещением и наукой, а не быть знакомым только с поверхностными их формами, как было большинство окружавших его, так называемых «образованных» русских людей». К. H. Бестужев-Рюмин находит, что если Пушкин назвал Ломоносова «первым русским университетом», то название это в значительной степени может быть применено и к первоначальнику русской исторической науки — B. H. Татищеву. «B. H. Татищев» (биография), «Сын Отечества», 1821, ч. 69, № 16, стр. 71-81. — «В. Н. Татищев», «Сибирский Вестник», 1821, ч. 15, стр. 55-77. — «Биографическое известие о Татищеве» (из опыта «Краткая история российской литературы» Н. Греча), «Северный Архив», 1827, ч. 25, стр. 100-104. — В. Н. Берх, «Жизнеописание В. Н. Татищева», «Горный Журнал», 1828, №№ 1-4. — П. Г. Бутков, «Оборона летописи русской Несторовой от навета скептиков», Москва 1840 (защита добросовестности Татищева в вопросе о Лаврентьевской летописи). — H. A. Иванов, «Общее понятие о хронографах», Казань 1843, стр. 25-43 и след. (о критических приемах Татищева; доказывает его добросовестность). — Митроп.
Евгений, «Словарь русских светских писателей», Москва 1845, т. II. — Д. Н. Бантыш-Каменский, «Биогр. словарь достопамятн. людей русской земли», 1847, т. III. — С. M. Соловьев, «Писатели русской истории XVIII века. В. Н. Татищев», «Архив историко-юридич. сведений, относящихся до России», изд. Калачова, Москва, 1885, кн. II, ч. 1, отд. III, стр. 15-46 (характеристика его исторических воззрений и критических приемов; анализ его «Истории Российской»). — П. А. Лавровский, «Исследование о летописи Якимовской», «Учен. Зап. II Отд. Акад. Наук», 1855, кн. II и отд. изд. — Н. Н. Лыжин, «Два памфлета времен Анны Иоанновны», «Изв. II отд. Акад. Наук», 1858, т. VII, стр. 49-64 (о двух отрывках из летописей Полоцкой и Новгородской, находящ. в «Истории Российской»). — Н. К. Чупин, «Библиотека В. Н. Татищева в Екатеринбурге», «Моск. Вед.», 1860, № 203. — H. A. Попов, «В. Н. Татищев и его время», Москва 1861, 803 стр. — A. A. Куник, академик, «Рецензия на книгу Н. А. Попова «Татищев и его время» » (самая значительная из рецензий на эту книгу), в 32-м присуждении Демидовских наград. — И. Полетика и М. Голиков, «Ист. основ. русских горных заводов», «Памятная книга для русск. горных инженеров», СПб. 1862. — П. В Знаменский, «»История Российская» Татищева по отношению к русск. церковн. истории», «Труды Киевск.
Дух. Акад.», 1862, кн. 2. — Н. П. Пекарский, «Новые известия о В. Н. Татищеве», Прилож. к IV тому «Записок Имп. Ак. Наук» № 4, СПб. 1864, 66 стр. (с портретом и снимком почерка). — Н. К. Чупин, «В. Н. Татищев и первое его управление Уральскими заводами», «Перм. Губ. Вед.», 1867 (перепеч. в «Сборнике статей Чупина», изд. Перм. губ. земством в 1882 г.). — Д. П. Безобразов, «Уральское горное хозяйство», СПб. 1889. — С. М. Соловьев, «История России с древн. времен», Москва 1871, т. XX, стр. 258-276 (1-е изд.). — Н. К. Чупин, «Татищев в деле Столетова», «Русск. Стар «, 1873, т. VIIІ, стр. 985. — К. Н. Бестужев-Рюмин, «В. Н. Татищев, администратор и историк начала XVIII в. (1686-1750)», «Др. и Нов. Россия», 1875 (перепеч. в сборнике статей «Биографий и характеристики», СПб. 1882, стр. 1-175). — Д. А. Корсаков, «Отношения В. Н. Татищева к А. П. Волынскому и его «конфидентам»», «Др. и Нов. Россия», 1877, тетр. 8, стр. 281-284. — Лисенко, «Мысли В. Н. Татищева о горнозаводской промышленности в 1735-1738 гг.», «Русск. Стар.», 1879, т. XXVI, стр. 35 и след. — Д. A. Корсаков, «Воцарение императрицы Анны Иоанновны», Казань 1880. — Е. Е. Голубинский, «О так назыв. Иоакимовской летописи», Прибавл. к «Твор. св. отцов», 1881, ч. XXVIII (сторонник мнения о подлоге этой летописи Татищевым). — А. А. Куник, «Перечень сочинений В. Н. Татищева и материалов для его биографии», «Зап. Имп. Ак. Наук», т. XLVII, кн. 1, 1883, стр. 78-87. — M. О. Коялович, «История русского самосознания», СПб. 1884, стр. 101-109 и др. (биография Татищева и разбор его исторических трудов). — В. И. Рожков, «Деятельность артиллерии капитана В. Н. Татищева на уральских заводах в царствование Петра Великого», «Горный Журнал», 1884, и отд., СПб. 1884, 152 стр. — Его же, «Берг-компания в царств.
Анны Иоанновны», ibid. 1885, — M. И. Сухомлинов, «Материалы для истории Импер. Академии Наук», СПб. 1885 и 1886 гг. — Д. А. Корсаков, «В. Н. Татищев», «Русск. Стар.», 1887, т. LIV, июнь, стр. 563-590; перепеч. в книге «Из жизни русских деятелей XVIII века», Казань 1891. — В сборнике «Торжественное собрание Императорской Академии Наук 19 апр. 1886 г. в память двухсотлетней годовщины дня рождения В. Н. Татищева» (с прилож. портрета, Прилож. к т. LV «Записок Имп. Ак. Наук», СПб. 1887) статьи Н. А. Попова, «Учение и литературные труды В. Н. Татищева.
Юбилейная речь», и В. П. Безобразова. — И. П. Сенигов, «Историко-критические исследования о Новгородских летописях и о Российской истории В. Н. Татищева», «Чт. Моск. Общ. Ист. и Др. Рос.», 1887; отд. Москва 1887. В. Корсакова. {Половцов} Татищев, Василий Никитич — известный русский историк; род. 16 апреля 1686 г. в поместье отца его, Никиты Алексеевича Т., в Псковском уезде; учился в Московской артиллерийской и инженерной школе под руководством Брюса, участвовал во взятии Нарвы (1705), в Полтавской битве и в Прутской кампании; в 1713-14 гг. был за границею, в Берлине, Бреславле и Дрездене, для усовершенствования в науках.
В 1717 г. Т. снова был за границею, в Данциге, куда Петр I его послал хлопотать о включении в контрибуции старинного образа, о котором шла молва, будто он писан св. Мефодием; но магистрат города не уступил образа, а Т. доказал Петру неверность предания.
Из обеих своих поездок за границу Т. вывез очень много книг. По возвращении Т. состоял при Брюсе, президенте берг — и мануфактур-коллегии, и ездил с ним на Аландский конгресс.
Представление, сделанное Брюсом Петру Великому о необходимости подробной географии России, дало толчок к составлению «Русской истории» Т., на которого Брюс в 1719 г. указал Петру как на исполнителя подобной работы.
Т., посланный на Урал, сразу не мог представить царю план работы, но Петр не забыл об этом деле и в 1724 г. напомнил о нем Т. Принявшись за дело, Т. почувствовал необходимость в исторических сведениях и потому, отодвинув географию на второй план, принялся собирать материалы для истории.
Ко времени начала этих работ относится другой тесно связанный с ним план Т.: в 1719 г. он подал царю представление, в котором указывал на необходимость размежевания в России.
В мысли Т. оба плана связывались; в письме к Черкасову в 1725 г. он говорит, что был определен «к землемерию всего государства и сочинению обстоятельной географии с ландкартами». В 1720 г. новое поручение оторвало Т. от его историко-географических работ. Он был послан «в Сибирской губ. на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить». Ему приходилось действовать в стране малоизвестной, некультурной, издавна служившей ареной для всяких злоупотреблений.
Объехав вверенный ему край, Т. поселился не в Кунгуре, а в Уктусском заводе, где и основал управление, названное вначале Горною канцелярией, а потом Сибирским высшим горным начальством.
Во время первого пребывания Т. на уральских заводах он успел сделать весьма многое: перенес Уктусский завод на р. Исеть и там положил начало нынешнего Екатеринбурга; добился дозволения пропускать купцов на Ирбитскую ярмарку и через Верхотурье, а также заведения почты между Вяткою и Кунгуром; при заводах открыл две первоначальные школы, две — для обучения горному делу; выхлопотал учреждение особого судьи для заводов; составил инструкцию для оберегания лесов и т. п. Меры Т. вызвали неудовольствие Демидова, видевшего подрыв своей деятельности в учреждении казенных заводов.
Для расследования споров на Урал послан был Геник, нашедший, что Т. во всем поступал справедливо.
Т. был оправдан, в начале 1724 г. представлялся Петру, был произведен в советники берг-коллегии и назначен в сибирский обер-берг-амт. Вскоре за тем его послали в Швецию для надобностей горного дела и для исполнения дипломатических поручений.
В Швеции Т. пробыл с декабря 1724 г. по апрель 1726 г., осмотрел заводы и рудники, собрал много чертежей и планов, нанял гранильного мастера, пустившего в ход гранильное дело в Екатеринбурге, собрал сведения о торговле Стокгольмского порта и о шведской монетной системе, познакомился со многими местными учеными и т. д. Возвратясь из поездки в Швецию и Данию, Т. несколько времени занимался составлением отчета и, хотя еще не отчисленный от берг-амта, не был, однако, послан в Сибирь.
В 1727 г. Т. назначен был членом монетной конторы, которой тогда подчинены были монетные дворы; на этой должности его застали события 1730 г. По поводу их Т. составлена была записка, подписанная 300 чел. из шляхетства.
Он доказывал, что России, как стране обширной, более всего соответствует монархическое управление, но что все-таки «для помощи» императрице следовало бы учредить при ней сенат из 21 члена и собрание из 100 членов, а на высшие места избирать баллотировкою; здесь же предлагались разные меры для облегчения положения разных классов населения.
Вследствие нежелания гвардии согласиться на перемены в госуд. строе весь этот проект остался втуне, но новое правительство, видя в Т. врага верховников, отнеслось к нему благосклонно: он был обер-церемониймейстером в день коронации Анны Иоанновны.
Став главным судьею монетной конторы, Т. начал деятельно заботиться об улучшении русской монетной системы.
В 1731 г. у Т. начались недоразумения с Бироном, приведшие к тому, что он был отдан под суд по обвинению во взяточничестве.
В 1734 г. Т. был освобожден от суда и снова назначен на Урал, «для размножения заводов». Ему же поручено было составление горного устава.
Пока Т. оставался при заводах, он своею деятельностью приносил много пользы и заводам, и краю: при нем число заводов возросло до 40; постоянно открывались новые рудники, и Т. считал возможным устроить еще 36 заводов, которые открылись лишь через несколько десятилетий.
Между новыми рудниками самое важное место занимала указанная Т. гора Благодать.
Правом вмешательства в управление частных заводов Т. пользовался весьма широко и тем не раз вызывал против себя нарекания и жалобы.
Вообще, он не был сторонником частных заводов, не столько из личной корысти, сколько из сознания того, что государству нужны металлы и что, добывая их само, оно получает более выгоды, чем поручая это дело частным людям. В 1737 г. Бирон, желая отстранить Т. от горного дела, назначил его в Оренбургскую экспедицию для окончательного усмирения Башкирии и устройства управления башкир.
Здесь ему удалось провести несколько гуманных мер: напр., он выхлопотал, чтобы доставление ясака было возложено не на ясачников и целовальников, а на башкирских старшин.
В январе 1739 г. Т. приехал в Петербург, где устроена была целая комиссия для рассмотрения жалоб на него. Его обвиняли в «нападках и взятках», неисполнительности и т. п. Есть возможность допустить, что в этих нападках была доля истины, но положение Т. было бы лучше, если бы он ладил с Бироном.
Комиссия подвергла Т. аресту в Петропавловской крепости и в сентябре 1740 г. приговорила его к лишению чинов. Приговор, однако, не был исполнен.
В этот тяжелый для Т. год он написал свое наставление сыну — известную «Духовную». Падение Бирона вновь выдвинуло Т.: он был освобожден от наказания и в 1741 г. назначен в Царицын управлять Астраханскою губ., главн. образом для прекращения беспорядков среди калмыков.
Отсутствие необходимых военных сил и интриги калмыцких владетелей помешали Т. добиться чего-либо прочного.
Когда вступила на престол Елизавета Петровна, Т. надеялся освободиться от калмыцкой комиссии, но это ему не удалось: он был оставлен на месте до 1745 г., когда его из-за несогласий с наместником отставили от должности.
Приехав в свою подмосковную деревню Болдино, Т. уже не оставлял ее до смерти.
Здесь он заканчивал свою историю, которую в 1732 г. привозил в Петербург, но к которой не встретил сочувствия.
Обширная переписка, веденная Т. из деревни, дошла до нас. Накануне смерти он поехал в церковь и велел туда явиться мастеровым с лопатами.
После литургии он пошел со священником на кладбище и велел рыть себе могилу подле предков.
Уезжая, он просил священника на другой день приехать приобщить его. Дома он нашел курьера, который привез указ, прощавший его, и орден Александра Невского.
Он вернул орден, сказав, что умирает.
На другой день он приобщился, простился со всеми и умер (15 июля 1750 г.). Главное сочинение Т. могло появиться в свет только при Екатерине II. Вся литературная деятельность Т., включая и труды по истории и географии, преследовала публицистические задачи: польза общества была его главною целью. Т. был сознательным утилитаристом.
Мировоззрение его изложено в его «Разговоре двух приятелей о пользе наук и училищ». Основной идеей этого мировоззрения была модная в то время идея естественного права, естественной морали, естественной религии, заимствованная Т. у Пуфендорфа и Вальха.
Высшая цель, или «истинное благополучие», по этому воззрению, заключается в полном равновесии душевных сил, в «спокойствии души и совести», достигаемом путем развития ума «полезною» наукою; к последней Татищев относил медицину, экономию, законоучение и философию.
К главному труду своей жизни Т. пришел вследствие стечения целого ряда обстоятельств.
Сознавая вред от недостатка обстоятельной географии России и видя связь географии с историею, он находил необходимым собрать и рассмотреть сначала все исторические сведения о России.
Так как иностранные руководства оказались полными ошибок, Т. обратился к первоисточникам, стал изучать летописи и другие материалы.
Сначала он имел в виду дать историческое сочинение, но затем, найдя, что на летописи еще не изданные ссылаться неудобно, решил писать в чисто летописном порядке.
В 1739 г. Т. свез в Петербург труд, над которым он проработал 20 лет, и передал его в Академию наук на хранение, продолжая работать над ним и впоследствии, сглаживая язык и прибавляя новые источники.
Не имея специальной подготовки, Т. не мог дать безукоризненный научный труд, но в его исторических работах ценны жизненное отношение к вопросам науки и соединенная с этим широта кругозора.
Т. постоянно связывал настоящее с прошлым: объяснял смысл московского законодательства обычаями судейской практики и воспоминаниями о нравах XVII в.; на основании личного знакомства с инородцами разбирался в древней русской этнографии; из лексиконов живых языков объяснял древние названия.
Вследствие этой-то связи настоящего с прошлым Т. нисколько не отвлекался занятиями по службе от своей основной задачи; напротив, эти занятия расширяли и углубляли его историческое понимание.
Добросовестность Т., раньше подвергавшаяся сомнениям из-за его так наз. Иоакимовской летописи (см. Летописи), в настоящее время стоит выше всяких сомнений.
Он никаких известий или источников не выдумывал, но иногда неудачно исправлял собственные имена, переводил их на свой язык, подставлял свои толкования или составлял известия, подобные летописным, из данных, которые ему казались достоверными.
Приводя летописные предания в своде, часто без указания на источники, Т. дал в конце концов в сущности не историю, а новый летописный свод, бессистемный и достаточно неуклюжий.
Первые две части I тома «Истории» были изданы впервые в 1768-69 гг. в Москве Г. Ф. Миллером, под заглавием «История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через 30 лет собранная и описанная покойным тайным советником и астрах. губернатором В. Н. Т.». II том изд. в 1773 г., III т. — в 1774 г., IV т. — в 1784 г., а V т. был найден М. П. Погодиным лишь в 1843 г. и издан Общ. ист. и др. росс. в 1848 г. Т. привел в порядок материал до времени смерти Василия III; им же был заготовлен, но не проредактирован окончательно материал до 1558 г.; ряд рукописных материалов имелся у него и для позднейших эпох, но не дальше 1613 г. Часть подготовительных работ Т. хранится в портфелях Миллера.
Кроме истории Т. и упомянутого выше разговора, оставил большое количество сочинений публицистического характера: «Духовная», «Напоминание на присланное расписание высоких и нижних государственных и земских правительств», «Рассуждение о ревизии поголовной» и др. «Духовная» (изд. 1775) дает подробные наставления, обнимающие всю жизнь и деятельность человека (помещика).
Она трактует о воспитании, о разных родах службы, об отношениях к начальству и подчиненным, о семейной жизни, управлении имением и хозяйством и т. п. В «Напоминании» излагаются взгляды Т. на государственное право, а в «Рассуждении», написанном по поводу ревизии 1742 г., указываются меры к умножению доходов государственных.
Т. — типичный «птенец гнезда Петрова», с обширным умом, способностью переходить от одного предмета к другому, искренно стремившийся к благу отечества, имевший свое определенное миросозерцание и твердо и неуклонно проводивший его, если и не всегда в жизни, то, во всяком случае, во всех своих научных трудах.
Ср. Н. А. Попов, «Т. и его время» (М., 1861); П. Пекарский, «Новые известия о В. Н. Т.» (III т. «Зап. Имп. акд. наук», СПб., 1864); «Об издании сочинений В. Н. Т. и материалы для его биографии» (А. А. Куника, 1883, изд. Имп. акд. наук); К. Н. Бестужев-Рюмин, «Биографии и характеристики» (СПб., 1882); Сенигов, «Ист.-критич. исследования о Новгородской летописи и о Росс. ист. Т.» (М., 1888; рец. С. Ф. Платонова, «Библиограф», 1888, № 11); издание «Духовной» Т. (Казань, 1885); Д. Корсаков, «Из жизни рус. деятелей XVIII в.» (ib., 1891); Н. Попов, «Ученые и литер. труды Т.» (СПб., 1886); П. Н. Милюков, «Главные течения русской историч. мысли» (М., 1897). {Брокгауз} Татищев, Василий Никитич т. с., русский историограф, писатель по истории и географии вообще; р. 19 апреля 1686 г., † 15 июля 1750 г. {Половцов}