Биография София Фоминична

(Зоя Палеолог) — урожденная принцесса византийская, великая княгиня Московская, родилась около 1448 г., прибыла в Москву и вступила в брак с Иоанном III 12 ноября 1472 г., умерла 7 апреля 1503 г. Зоя Палеолог происходила от последней царственной фамилии византийской.
Отец ее, Фома Палеолог, родной брат византийского императора Константина XII, в 1430 г. женился на принцессе Екатерине, дочери Захария II Чентурионе, морейского господаря.
Последнего Фома лишил престола, а сам занял его место в Морее. Вероятно, там же и родилась у него дочь Зоя, но когда — с точностью неизвестно.
Обычно дата ее рождения приурочивается к 1448 г. на основании свидетельства болонских летописцев, которые, описывая проезд Зои через Болонью в 1472 г., по виду давали ей 24 года; косвенным подтверждением того же служит карикатурное описание Зои, набросанное флорентийским поэтом Пулчи: он, высмеивая наружность Зои (в том же 1472 г.), о возрасте ее не упоминает, чем он не упустил бы воспользоваться, если бы Зоя была тогда в летах. Детство ее совпало с бурей, пронесшейся над Византией: Магомет II, во главе многочисленного войска, нанес последний удар угасавшей Византии.
В 1453 г. пал Константинополь, и турки водворились в нем. Недолго после этого мог устоять в неравной борьбе и отец Зои, Фома, господарь морейский.
В 1460 г., когда Зое было около 12 л., он принужден был бежать от напора турок из Пелопонеса; без всяких средств к жизни, с одними надеждами на стороннюю помощь, Фома, оставив жену и детей на о. Корцире (ныне Корфу), направляется в Италию, к папе Пию II, чтобы здесь хлопотать о союзе против турок. Влиятельным ходатаем и посредником по его делам в Италии был известный кардинал, грек Виссарион, ревностный поборник флорентийской унии. Виссарион в дальнейшей судьбе Зои принимал самое горячее участие.
Папа принял Фому очень радушно и назначил ему пенсию.
Зоя с своей семьей прожила на Корцире около 5 лет. 1465 год был для нее очень несчастным: она осталась круглой сиротой; в этом году сначала умерла ее мать, а несколькими месяцами позднее, 12 мая, скончался отец в тот самый момент, когда она и два ее брата, Андрей и Мануил, подплывали к берегам Италии, так что им даже не удалось свидеться после долгой разлуки.
Заботы об устроении их жизни и их воспитание взял на себя верный друг Фомы — кардинал Виссарион.
Сохранилось любопытное письмо Виссариона, в котором он начертал программу занятий и воспитания детей византийского принца.
Написано оно было наставнику их, так как, по словам Виссариона, Зоя и ее братья по своей молодости не могут полностью уразуметь преподаваемых им наставлений.
Из этого письма узнаем, что папа по-прежнему будет отпускать на их содержание 3600 экю в год (около 1000 руб. ежемесячно).
По-видимому, это было все, так как расходы Виссарионом рассчитаны только на эту сумму: 200 экю в месяц должны были идти на принцессу и принцев, на их одежду, лошадей и прислугу; отсюда же следовало делать сбережения на случай болезни и на непредвиденные расходы, а 100 экю предназначались на покрытие расходов по содержанию скромного двора. Среди придворных Виссарион упоминает одного медика, одного профессора греческого языка, одного профессора латинского языка, переводчика и одного или двух латинских священников.
Переходя к воспитанию, Виссарион говорит: знатность не имеет цены без добродетелей, тем более, что вы сироты, изгнанники, нищие, не забывайте этого и будьте всегда скромны, любезны, и приветливы, занимайтесь серьезно учением, чтобы занять впоследствии положение, вам приличествующее.
По вопросу о религии он указывает на волю их отца, принца Фомы, который просил воспитать детей в лоне западной церкви, а потому они должны жить и одеваться, как латины, посещать латинскую церковь и вести себя смиренно и покорно перед папой. У вас будет все, заключает Виссарион, если вы станете подражать латинам; в противном случае вы не получите ничего.
Зоя вполне подчинилась этому требованию и с того времени жила в Риме и называлась на официальном языке возлюбленной дочерью римской церкви, питомицей апостольского престола.
Она была уже на возрасте, а потому ее брак, который соответствовал бы ее блестящему происхождению, по словам Виссариона, был предметом неусыпных отеческих забот его. Однако Зоя, сирота, воспитанница папы, не считалась особенно выгодной партией.
Так, в 1466 г., когда венецианская сеньория на просьбу Якова II, короля кипрского, указать ему невесту ответила предложением посватать принцессу Зою, Яков II на это не согласился; по словам о. Пирлинга, блеск ее имени и слава предков были плохим оплотом против оттоманских кораблей, крейсировавших в водах Средиземного моря. Более успеха имело другое сватовство.
Около 1467 г. папа Павел II через кардинала Виссариона предложил византийским принцам выдать сестру за князя Параччиоло, знатного итальянского богача.
Последовало согласие.
Вскоре Зоя была торжественно обручена своему жениху. Ho брак не состоялся.
Тогда возник проект — выдать Зою за Иоанна III, великого князя Московского.
Инициатором проекта явился Виссарион, который действовал, вероятно, с ведома и согласия папы, так как расходы по путешествию послов в Москву были приняты папой на свой счет. Сильный Московский князь мог возбуждать в Риме надежды на помощь против турок и мечты на присоединение Руси к папскому престолу.
Начались предварительные переговоры.
Русская летопись повествует: 11 февраля 1469 г. грек Юрий прибыл в Москву от кардинала Виссариона к великому князю с листом, в котором великому князю предлагалась в невесты София, дочь аморейского деспота Фомы, «православная христианка». Наши летописи везде называют принцессу Зою — Софией, лишь в одном месте сделан намек на ее настоящее девичье имя, и она названа Зинаидой.
Вероятно, Зоя переменила свое имя при браке, каковой обычай у нас был нередок.
Великий князь, посоветовавшись с митрополитом Филиппом, с матерью и боярами, в марте месяце отправил в Рим Ивана Фрязина посмотреть царевну.
В православии невесты никто не усомнился, и до Москвы не дошло известие о том, что принцесса воспитывается в латинстве.
Иван Фрязин русских летописей, Джан Батиста делла Вольпе римских и венецианских источников, был родом итальянец из Виченцы, принадлежал к знатной и богатой фамилии, человек был ловкий и предприимчивый; в 1455 г. он попал в Россию, принял православие, вошел в доверие великого князя и сделался у него монетным мастером.
Порученное ему дело о браке было не из легких: невеста была католичка, жених — православный, в Риме папа мечтал о подчинении русской церкви, в Москве об этом не могло быть и речи. Вольпе ловко лавировал между двух огней, слыл в Москве за православного, в Риме прикидывался истинным католиком, и там и здесь говорил льстивые речи, а попутно возбуждал в Италии надежды на сильную помощь против турок. Царевна, по сказанию русских летописей, услышав, что великий князь и вся его земля — в православной вере христианской, выразила свое полное согласие на брак. Папа принял посла с великой честью и тоже согласился; просил великого князя прислать за невестой бояр и дал для них двухлетнюю охранную грамоту.
Иван Фрязин привез в Москву портрет Зои (царевну на иконе написану).
Вскоре же Иоанн III, обмыслив дело с митрополитом, матерью своей и боярами, отправил (16 янв. 1472 г.) того же Ивана Фрязина во главе с посольством в Рим за царевной Софией; 23 мая он уже был там. На другой день папа созвал совет, на котором обсуждался вопрос о предстоящем браке, о приеме послов, а попутно о вере русских. 25 мая московское посольство явилось пред тайной консисторией и предъявило княжескую грамоту, в которой Иоанн III бил челом папе и просил послам его верить.
Послы представились Сиксту IV, выразили от имени великого князя уважение и поднесли в подарок шубу и 70 соболей.
Папа принял и то и другое с удовольствием и похвалил великого князя за намерение вступить в брак с принцессой Зоей, дочерью апостольского престола. 1 июня было совершено обручение Зои с уполномоченным от великого князя. Торжество, происходившее в базилике св. апостолов Петра и Павла, было отпраздновано с роскошью и блеском.
Многочисленное изысканное общество окружало принцессу, самые знатные патрицианки Рима, Флоренция и Сиенцы явились лично, кардиналы прислали представителей, королева Боснии Катерина и все знатные соотечественники принцессы сопровождали ее к алтарю.
Папа Сикст IV отнесся с отеческой заботливостью к сироте: он дал Зое в приданое, кроме подарков, около 6000 дукатов и разослал наперед по городам письма, в которых во имя уважения, подобающего апостольскому престолу, просил принять Зою с расположением и добротой.
О том же хлопотал и Виссарион; он писал сиенцам на случай проезда невесты через их город: «мы усердно просим вас ознаменовать ее прибытие каким-нибудь празднеством и позаботиться о достойном приеме». Неудивительно, что путешествие Зои было своего рода триумфальным торжеством. 24 июня, простившись с папой в садах Ватикана, Зоя направилась на далекий север. Ее сопровождала свита из греков, итальянцев и русских, в числе которой были Юрий Траханиот, князь Константин, Дмитрий — посол братьев Зои, и генуезец Антон Бонумбре, епископ Аччии (его наши летописи ошибочно называют кардиналом), папский легат, миссия которого должна действовать в пользу подчинения русской церкви.
Путь принцессы лежал из Италии через немецкие страны до берегов Балтийского моря; сев в Любеке на корабль, она прибыла в Ревель, а отсюда через земли тевтонского ордена достигла границ Московского государства.
Многие города Италии и Германии (по сохранившимся известиям: Сиенна, Болонья, Виченца, Нюренберг, Любек) встречали и провожали ее с царским почетом, в честь принцессы устраивали празднества.
Так, напр., в Болонье Зою принимал в своем дворце один из главных местных сеньоров.
Принцесса неоднократно показывалась толпе и вызывала общее удивление своей красотой и богатством наряда.
С необыкновенной пышностью было совершено посещение мощей св. Доминика, ее сопровождали самые знатные молодые люди. Болонские летописцы повествуют о Зое с восторгом.
На 4-ый месяц пути Зоя, наконец, вступила на русскую почву. 1-го октября она выехала из Колывани, скоро была в Дерпте, куда явились встретить свою будущую государыню посланные великого князя, а потом направилась к Пскову.
Еще до прибытия Софии сюда прискакал от моря гонец с известием, что едет царевна, нареченная невеста великого князя. Псковичи стали мед сытить и корм обирать, а наперед послали шесть больших убранных судов, посадников и бояр, чтобы «с честью» встретить царевну. 11 октября около устья Эмбаха посадники и бояре встретили царевну и били ей челом с кубками и золотыми рогами, наполненными медом и вином 13-го принцесса прибыла во Псков, пробыла ровно 5 дней. Псковские власти и знать одарили ее и свиту подарками и поднесли ей 50 руб. Ласковый прием растрогал царевну, и она обещала псковитянам свое заступничество перед будущим супругом.
Принцесса Зоя, при самом въезде на Русь, с замечательным тактом сумела показать себя в выгодном свете: она забыла латинство и явилась ревнительницей православия, что особенно было дорого для тогдашнего русского человека, и не оправдала надежд папы. Так, во Пскове, когда духовенство встречало ее с крестами в руках, а посадники — с челобитием, она прежде всего подошла под благословение к священникам, направилась немедленно в собор, прослушала молебен и приложилась к иконам, а когда латинский епископ Антон, ее спутник, не хотел выразить почтения перед иконами, она настояла на этом. 21 октября царевна была в Новгороде, а отсюда поспешила к Москве.
Около Москвы произошло небольшое замедление по поводу известного инцидента с крестом папского легата Антония. 12 ноября 1472 г. царевна вступила в Москву; многочисленная толпа народа собралась посмотреть на нее. Прямо с дороги она была привезена в церковь, где митрополит благословил ее, а потом отвел в хоромы великой княгини Марии. Вскоре сюда же прибыл и великий князь: жених и невеста впервые увидали друг друга. Тут же было совершено обручение, а через несколько часов, после литургии, в Успенском соборе митрополит Филипп (по Софийскому Врем. — коломенский протопоп Осия) повенчал их. На торжестве присутствовали: мать великого князя, его сын, братья, князья, бояре, свита, прибывшая с царевной, и множество народа.
Так византийская принцесса Зоя, питомица папы, стала Софией Фоминичной, великой княгиней московской.
Приехавши в Москву, С. навсегда поселилась в ней, лишь изредка выезжая из нее, то в минуту опасности, то на богомолье.
Для нее в Москве были выстроены особые хоромы и двор, но они вскоре же, в 1493 г., сгорели, причем во время пожара погибла и казна великой княгини.
Семейная жизнь ее, по-видимому, сложилась довольно удачно: у нее была многочисленная семья, 5 сыновей и 5 дочерей (из последних две вскоре после рождения умерли); в 1474 г. родилась первая дочь, в 1479-первый сын, Василий-Гавриил (впоследствии — Василий III); одна из дочерей, Елена, была выдана за великого князя Литовского Александра Казимировича.
София была любима своим супругом и имела на него значительное влияние.
Будучи великой княгиней, С., однако, никогда не забывала, что она по своему происхождению «царевна» византийская, и при случае умела это обстоятельство подчеркнуть.
В Троицком-Сергиевском монастыре хранится шелковая пелена, шитая руками Софии в 1498 г.; на пелене вышито ее имя, причем она величает себя не великой княгиней московской, а «царевной царегородской». Видимо, она высоко ставила свое прежнее звание, если помнит о нем даже после 26-летнего замужества.
Сохранилось известие (у Татищева), будто бы, благодаря вмешательству Софии, было сброшено Иоанном III татарское иго. Когда на совете великого князя обсуждалось требование ханом Ахматом дани, и многие говорили, что лучше умиротворить нечестивого дарами, чем проливать кровь христианскую, то будто бы София горько расплакалась и с упреками уговаривала супруга покончить с данническими отношениями и, положившись на воинскую силу и Бога, постоять за свою честь и веру святую.
Однако во время самой борьбы с татарами Софии в Москве не было: она, перед нашествием Ахмата, ради безопасности, с детьми, двором, боярынями и княжеской казной была отправлена сначала в Дмитров, а потом на Белоозеро; в случае же, если царь Ахмат перейдет Оку и возьмет Москву, то ей было сказано бежать дальше на север к морю. Это дало повод Виссариону, владыке ростовскому, в своем знаменитом посланий предостерегать великого князя от постоянных дум и излишней привязанности к жене и детям. С. вернулась в Москву зимой, когда опасность миновала.
В этом же году приезжал к ней из Рима брат Андрей, был он у нее и еще раз в 1491 г., но долго не заживался.
На него, а также на племянницу Марию, которую С. выдала за князя Василия Михайловича Верейского, она истратила мною казны; между прочим великая княгиня отдала племяннице в приданое дорогое украшение первой жены Иоанна III, за что последний сильно разгневался, так как собирался подарить его своей невестке Елене. Князь Василий Верейский подвергся опале и бежал в Литву; лишь в 1493 г. С. выхлопотала ему милость великого князя: опала была снята. Жизнь Софии не ограничивалась тесным кругом семьи: она давала аудиенции иностранцам, отправляла приветствия чужеземным государствам, писала письма к ханше. Венецианский посол Контарини рассказывает, что он в 1476 г. представлялся великой княгине Софии, которая приняла его вежливо и ласково и убедительно просила поклониться от нее светлейшей республике.
В последние годы своей жизни Софии пришлось испытать немало горя. Иоанн молодой, сын Иоанна ІII от первого брака, в 1490 г. после тяжкой болезни скончался.
Враги Софии втихомолку клеветали, что он был отравлен Софией, будто бы хотевшей, во что бы то ни стало, возвести на великое княжение своего сына Василия.
У Иоанна молодого остался маленький сын Дмитрий от супруги Елены. Являлся вопрос, кому передать княжение? Естественно, что Софии хотелось видеть великим князем своего сына, но князья и бояре, не любившие Софии, интриговали в пользу внука Дмитрия.
На сторону Софии стали второстепенные придворные люди, мелкие князья, дети боярские, дьяки. Завязалась глухая упорная борьба; подробностей ее мы не знаем. Сначала казалось, что дело Софии и ее сына Василия окончательно проиграно: в декабре 1497 г. был открыт заговор, в котором был замешан Василий; тогда же Государь узнал, что к великой княгине приходили какие-то лихие бабы с зельем.
Раздраженный происками, он приказал Софии не являться на его глаза, Василия — заключить под стражу, баб — утопить и казнить заговорщиков. 4 февраля 1498 г. внук Дмитрий был торжественно венчан на царство.
Однако этим борьба далеко не закончилась.
В январе 1499 г. самые знатные и приближенные бояре, бывшие на стороне невестки Елены и Дмитрия, князья Патрикеевы и князь Ряполовский подверглись опале за крамолу и измену, которые, надо думать, состояли в действиях, направленных против Софии и Василия.
С этого времени великий князь снова начал любить и жаловать свою жену. В марте 1499 г. Василий был объявлен великим князем Новгорода и Пскова, а 14 апреля 1502 г. был посажен на великое княжение всея Руси самодержцем.
Недолго после этих потрясений прожила С.: она умерла 5 апреля 1503 г., будучи еще не в преклонном возрасте (около 55 лет), и погребена в Москве, в Вознесенском монастыре.
О наружности Софии можно было бы судить по портрету, привезенному Иваном Фрязиным, но он не сохранился.
Существует фреска, на которой, в числе лишенных престола государей, окружающих папу Сикста IV, помещена и С.; но, судя по костюмам, это изображение, вероятно, сделано не в XV в., а гораздо позднее.
Поэт Пульчи в 1472 г. карикатурно изобразил Зою в таком виде: это — гора жира, жирная масляница, «два турецких литавра на груди, отвратительный подбородок, лицо — вспухшее, пара свиных щек, шея, ушедшая в эти литавры, два глаза, стоющие четырех». Но патрицианка Клариса Орсини, тогда же познакомившаяся с Зоей, нашла ее красивой.
По отзыву болонских летописцев, она была невысокого роста, обладала очень красивыми глазами и удивительной белизной кожи. Современники и их ближайшие потомки не любили Софию; она считалась женщиной умной, но гордой, хитрой и очень коварной.
Вся знать была против нее. Неприязнь к ней сказалась даже и в летописях.
Так, по поводу ее возвращения с Белоозера, летописец замечает: «великая княгиня Софья… бегала от Татар на Белоозеро, а не гонял никто же; и по которым странам ходила, тем пуще татар — от боярских холопов, от кровопийцов христианских.
Воздай же им, Господи, по делом их и по лукавству начинания их»! Резкий отзыв о Софии дает опальный думный человек Василия III Берсень Беклемишев в беседе с Максимом Греком.
Он говорил: «земля наша русская жила в тишине и в миру. Как пришла сюда мать великого князя Софья с вашими греками, так наша земля и замешалась и пришли к нам нестроения великия, как и у вас в Царь-граде при царях ваших». Максим на то Берсеню возражал: «Господине, великая княгиня Софья с обеих сторон была роду великого: по отце — царского рода, а по матери — великого герцога италийской стороны». На то Берсень отвечал: «Какова бы она ни была; да к нашему нестроению пришла». Нестроение же это, по словам Берсеня, сказалось в том, что с того времени «старые обычаи князь великий переменил», «ныне Государь наш запершися сам третей у постели всякие дела делает». Итак, по мнению Берсеня Беклемишева, С. — виновница нестроения на Руси, перемены обычаев, удаления Государя от бояр и усиления его одной личной воли. Герберштейн в своих записках передает, что Софья была весьма хитра и под ее влиянием великий князь сделал многое; между прочим она побудила мужа лишить царства внука Дмитрия и назначить на его место ее сына Гавриила.
С. с большой досадой переносила унижения своего мужа перед татарами и ежедневно говорила, что она вышла замуж за раба татар. Она убедила супруга притворяться больным при приездах ханских послов, чтобы не выполнять при встрече рабского обряда.
Ей удалось, между прочим, выжить татар из Кремля, где они раньше останавливались в собственных хоромах.
Особенно строг к Софии князь Курбский.
Он убежден, что «в предобрый русских князей род всеял диавол злые нравы, наипаче же женами их злыми и чародейцами»; обвиняет Софью в отравлении Иоанна молодого, в смерти Елены, в заключении Дмитрия, князя Андрея Углицкого и других лиц, презрительно называет ее гречанкой, греческой «чародейцей». Роль Софии и ее влияние на уклад Московского государства с разных сторона обсуждались целым рядом историков.
Еще Щербатов придавал Софье большое значение;
Иоанн III, по его словам, на совете с матерью, митрополитом и боярами высказал мысль, что благодаря браку с византийской царевной он может получить право на константинопольский престол, может войти в сношения с папским двором и с другими европейскими державами, и самые достоинства княжны могут составить счастие государя и народа.
Карамзин, повторяя в основном Щербатова, прибавляет, что С. способствовала «великолепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийских»; был принят византийский герб; София, как пишут, «не переставала возбуждать супруга к свержению ига». Совершенно другую оценку дает Полевой; он говорит: за Софией наследства не было, Иоанн III сам искал сношений с Западом; вопрос о роли Софии при свержении ига Полевой обходит молчанием.
Соловьев указывает, что царевна София принесла с собой предания империи, которые способствовали укреплению власти московского государя; благодаря ее внушениям, произошла перемена отношений Иоанна III к князьям и боярам; влияние же Софии, которая, конечно, имела в виду своего сына, сказалось в венчании Иоанном III внука на царство.
Костомаров по существу повторяет Соловьева и отчасти Карамзина.
С., по его словам, «могла только укреплять своего супруга в помыслах самодержавия, а не зарождала их в нем»; историк видит влияние Софии также и в том, что Иоанн III начал иногда титуловаться царем. Иловайский, подводя итог всему тому, что было сказано исследователями до него, предостерегает: «влияние Софьи не следует преувеличивать». Бестужев-Рюмин того мнения, что брак Софии с Иоанном III имел важное влияние на форму Московского государства и на всю внешнюю обстановку власти государей: в Москве появилось царское величие, византийский герб, венчание на царство, придворный этикет и придворные чины. Забелин отмечает последствия брака, сказавшегося в домашнем быту московского государя: с приходом Софии преобразовываются двор и дворец, устанавливаются торжественные чины и обряды на подобие византийских.
Затем он подчеркивает итальянское влияние, проникшее в Москву с Софией: с того времени идеал римских и византийских цезарей носился перед взором московского князя и дал окончательную отделку форме русского самовластия.
Иконников считает, что женитьба Иоанна III на Софии имела большое значение для развития политических понятий на Руси. По мнению Пирлинга, С. считала себя наследницей византийского престола, а потому брак дал Иоанну III «реальные права (по крайней мере, наружно) на наследство, которого в равной степени добивались государь и народ»; эти права впоследствии особенно рельефно выразились в знаменитой теории: Москва — третий Рим. Успенский тоже находит, что брак Иоанна III с Софией служил обоснованием теории константинопольского наследства, следствием его был «акт передачи Иоанну Ш титула и прав на Византию со стороны действительного наследника престола Андрея Палеолога». По этому же вопросу Дьяконов пришел к выводу, что Иоанн III, по-видимому, отрицательно относился к вопросу о реальном наследстве константинопольских царей. Более решителен в выводах новейший историк Савва. Он утверждает, что после брака с Софией Иоанн III не считал себя наследником Византии; при борьбе с татарами не С. или кто-либо другой внушил Иоанну III мысль о свержении ига, это была старая заветная мысль московских князей; сомнительно, чтобы София принесла с собой политические идеи об отношении государя к своим подданным.
Указывая на то, что пышность московского двора вырастала постепенно, Савва склонен отрицать и то, что с приездом Софии в Москве появились придворные обряды, чины, этикет, тем более что С. не была свидетельницей блеска и величия византийской империи.
Полн. собр. рус. лет., т. т. ІV (четв. новгород. и псков. первая), 151-161; 244-216; VI (софийская перв. и втор.), 16-48, 196-243; VIII (воскресен.), 154-243; XII (никонов.), 120-257; — Степенная книга, II, — Летописец архангелогородский, 178-209; — Летопись Львова, ч. II и III; — Продолжение др. рос. Вивлиофики, ч. III; — А. А. Э., I, №№ 138, 172; — Следственное дело Максима Грека (Сбор. кн. Оболенского, 1838 г., № 3), — Сказания кн. Курбского, ч. I; — Библиотека иностр. писателей о России, I, отд. I (Контарини); II, отд. I (Герберштейн); — Герберштейн, Записки о москов. быте» (перевод Анонимова); — Migne, Patrologiae cursus competus, sor. gr., т. 156; — Длугош, Historia Poloniae; — Татищев, «История Российская» кн. V (Чт. Общ. ист. и др. рос., 1847 г., № 4); — Щербатов, «История российская», IV, ч. II; — Карамзин, «История госуд. рос.», VI; — Полевой «История рус. народа», V, 482; — Соловьевь, «История России», V, гл. II, — Вешняков, «О причинах возвышения москов. княжества», 138; — Забелин, «Домашний быт рус. царей в XVI — XVII вв.», 42, 278; — его же, — «Дом. быт рус. цариц в XVI — XVII вв.», 3; — его же, — «Взгляд на развитие москов. единодержавия» (Ист. вест., 1881, апрель); — его же, История г. Москвы», . І; — Иконников, «Опыт исследования о культурном значении Византии в рус. истории», 362; — Костомаров, «Начадо единодержавия в др. Руси» (Ист. монографии, XII); — его же, — «Рус. история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», I; — Иловайский, «История России», II. — Тарновский, «Изучение византийской истории и ее тенденциоз. приложение к др. Руси», вып. II; — Мордовцев, «Рус. историч. женщины»; — Бестужев-Рюмин, «Рус. история», II, вып. І, — Пирлинг, «Россия и восток»; — Белов, Об историческом значении рус. боярства; — Успенский, «Как возник и развился в России восточный вопрос»; — его же — «Брак царя Ивана Васильевича III с Софьей Палеолог» (Ист. Вест., 1887, XII); — Дьяконов, «Власть москов. государей»; — Ровинский, — «Подробный словарь рус. гравиров. портретов», II; — Жигарев, «Рус. политика в восточ. вопросе», I; — Савва, «Москов. царя и византийские василевсы»; — Ключевский, Курс русской истории, II, 148-150. М. Клочков. {Половцов}