Биография Шувалов Иван Иванович

— д. т. с., обер-камергер, генерал-лейтенант, генерал-адъютант императрицы Елизаветы Петровны, председатель капитула орд. св. Владимира, первый куратор Московск. университета, президента Акад. Художеств, род. 1-го ноября 1727 г., ум. 14 ноября 1797 г. И. И. Ш. был сын Ивана Максимовича Младшего, человека бедного и незнатного.
Еще мальчиком Ш. попал ко двору императрицы Елизаветы, как надо полагать, благодаря покровительству двоюродных его братьев Александра и Петра Ивановичей, или, как указывают некоторые источники, вследствие протекции Мавры Егоровны Ш. Уже в 1745 г., в бытность великой княгини Екатерины Алексеевны в Ораниенбауме, он состоял при ней камер-пажом. В. кн. составила о нем очень хорошее мнение.
По ее словам, Ш. был тихим и скромным молодым человеком; бедность и пренебрежение, с которым относились к нему его знатные родственники, делали его одиноким.
В качестве пажа он большей частью находился в передней Екатерины, и она заставала его всегда в книжкой в руках. Жажда знания и любовь к просвещению обнаружились в нем очень рано. Похвалы великой княгини обратили на Ш. внимание приближенных Елизаветы, а красота и привлекательный характер, которыми отличался он, вскоре дали ему возможность занять очень высокое положение при дворе. Скудость биографических сведений лишает нас возможности выяснить, каким образом Ш. мог получить то прекрасное, по своему времени, образование, о котором единогласно свидетельствуют все источники.
Несомненно, что от природы, помимо прекрасной наружности, он обладал ясным умом, кротким характером и тем человеколюбием («людскостью»), которое так выгодно отличало его от всех временщиков предыдущих царствований.
Но помимо этих дарований, он имел много навыков, которые даются только лишь воспитанием: он был образован, знал иностранные языки, умел с большим достоинством и тактом держать себя в обществе; для сына бедного дворянина первой половины XVIII в. это необычно.
Конечно, вряд ли заслуживает доверия известие о том, будто своим воспитанием и образованием Ш. обязан какому-то французскому актеру.
По другим сведениям, в 1737 г. он поступил в гимназию при Академии Наук, где и пробыл до 1743 г. В первые годы службы при Екатерине Ш. пережил неудачный роман: он увлекся княжной Анной Гагариной, богатой и умной девушкой, старше его лет на десять.
Их браку воспротивились родные Ш., и так как он находился в большой зависимости от них, то брак этот не состоялся.
Должно быть истинной причиной несогласия Шуваловых на этот брак было намерение провести И. И. в фавориты, к чему в 1747-1748 г. у них могли уже быть некоторые основания.
Осенью 1749 г. Ш. начинает приближаться к большому двору и во время сборов для поездки в Москву открыто говорят уже о новом фаворите. 4 сентября 1749 г., в бытность императрицы в Воскресенском монастыре, камер-паж Ш. пожалован в камер-юнкеры, а 1-го августа 1751 г. сделан камергером с окладом жалованья по званию.
Этот случай был симптомом нового усиления Шуваловской партии, которая во все время царствования Елизаветы то поднималась, то падала.
Хотя партия эта вовсе не пользовалась общими симпатиями, но многие надеялись, что благородная личность нового любимца явится смягчающим и примиряющим началом в борьбе сильных людей у престола.
Первые годы Ш. должен был делить привязанность государыни не только с ее старым фаворитом, гр. А. Разумовским, но и с новыми симпатиями, Каченовским и Бекетовым.
Падение этих случайных людей всегда сопровождалось целым морем сплетен, и часто имя Ш. повторялось в них в связи с очень непривлекательными обвинениями.
Иногда на Ш. обрушивались и с другой стороны: из-за него подвергались преследованию те особы, которые пользовались до или во время фавора его вниманием.
Так, например, пострадала Нарышкина и упомянутая выше княжна Гагарина.
Все эти обстоятельства могли лишь вооружить общество против Ш. Однако в 1754 г. мнение о нем, как о человеке гуманном и порядочном, находит все большее и большее распространение в среде лиц, его знавших.
Отмечают его благотворное влияние и на императрицу, и на двоюродного брата Петра, человека подчас очень жестокого и крутого, Наконец, видят в нем покровителя искусства и науки в России.
С развитым умом и вкусом сам Ш. не был чужд творчества.
В оставшейся после него записной книжке сохранились опыты стихотворений, очень недурных для того времени.
В качестве мецената Ш. со времени своего фавора берет под свое покровительство М. В. Ломоносова, вступает с ним в близкие сношения и даже учиться у него, как видно из сохранившегося конспекта Ломоносовской риторики, писанного рукой Ш. Не раз приходилось Ш. являться защитником Ломоносова при его борьбе в Академии, докладчиком его заслуг перед императрицей и даже вдохновителем его трудов: ему написано знаменитое послание «о пользе стекла», он побуждал (в 1753-55 гг.) Ломоносова писать историю России, в знании которой лично чувствовал большую необходимость.
Наконец, и в материальном отношении Ш. приходил на помощь Ломоносову, способствовал, например, получению Ломоносовым имения для устройства фабрики разноцветных стекол, применяемых в мозаичной работе.
Сближение Ш. с Ломоносовым, таким образом, было ко взаимной пользе и к общему интересу.
Благодаря ему возникла и мысль об основании университета.
Ломоносов приписывает инициативу в этом деле себе: «я первый причину подал к основанию университета», говорит он; но если эта идея принадлежит ему, то несомненно, что проведение ее в жизнь и быстрое осуществление ее в неблагоприятных для просвещения условиях тогдашней действительности, принадлежит Ш. В 1754 г., во время пребывания государыни в Москве, было решено основать университет.
Главным советчиком по этому делу явился, конечно, Ш., который по возвращении в Петербург уведомил о принятом решении Ломоносова и при этом прислал черновое доношение об университете в Сенат. По совету Ломоносова, Ш. составил и второе доношение, более полное, чем первое, и 19-го июля 1754 г. гр. Петр Иванович Шувалов предложил Сенату это доношение с приложением проекта и штата учреждаемого в Москве университета для дворян и разночинцев и двух гимназий: одной для дворян, другой для разночинцев.
Сенат одобрил предложение Ш. и постановил доложить его на благоусмотрение императрицы.
Ассигнование, предложенное Ш. в 10000 р. ежегодно, повышено было до 15000 p., в целях приискания лучших профессоров и учителей и на покупку потребных книг. 12-го января 1755 г. императрицей был подписан указ об учреждении университета и гимназий.
Таким образом Ш. удалось связать свое имя с учреждением в России первого рассадника высшего образования, но он этим не ограничился и решил принять участие в организации его, взяв университет под свое начальство.
В проекте университета значилось, что «нужно к одобрению науки, чтобы сама императрица взяла университет под свою протекцию и поставила одну или двух знатнейших особ кураторами». Этот пункт проекта был исполнен, и первым куратором университета был назначен Ш. Ввиду того что университет, кроме Сената, не был подчинен никакому присутственному месту, значение куратора в жизни нового учреждения было очень великое директор университета был подчинен только ему, никто из профессоров не мог по своей воле выбирать себе систему преподавания или учебник, но все обязаны были следовать тому порядку и тем авторам, которые будут предписаны «профессорским собранием и от кураторов». Наконец, по проекту предполагалось, что все служащие в университете без ведома и позволения кураторов и директора не будут подлежать иному суду, кроме университетского.
Следуя этому уставу, участие куратора в ходе университетских дел должно было быть постоянным и очень значительным.
Ш. отнесся к своему новому детищу с большим вниманием и заботой, конечно постольку, поскольку дозволяли ему это постоянная жизнь в Петербурге, вдали от университета, и досуг среди той массы дел, которыми его особенно стали обременять, именно, с 1754 г. Несмотря на обилие их, Ш. заботится о покупке для университета книг и разных пособий, о приглашении из-за границы преподавателей и т. д. Конечно, все эти услуги были бы более значительны, если бы в это время на него не легло бремя новых обязанностей и дел. Одновременно с учреждением университета началось еще одно благое дело, почин и проведение в жизнь которого связано с именем Ш. В 1757 г. он представил Сенату проект и штат Академии Художеств в С.-Петербурге, предлагая «взять в оную способных учеников из Московского университета, которые уже и определены учиться языкам и наукам, принадлежащим к художествам». Это представление, одобренное Сенатом, было утверждено императрицей, и с 1759 г. на содержание Академии из штатс-конторы стали отпускать по 6000 p. в год. Сначала Академия существовала без особого регламента.
Она числилась при Московском университете (хотя помещалась в С.-Петербурге) и имела лишь своего инспектора.
Под его наблюдением на казенном содержании жило несколько человек из первых учеников Московского университета, обучаясь закону Божию, иностранным языкам, географии, арифметике, геометрии, истории и мифологии, а также рисованию, скульптуре и архитектуре.
Затем был приглашен еще преподаватель анатомия и выписан из Франции резчик, а позднее еще несколько профессоров живописи и граверного дела из Франции и Германии.
Ш. принимал очень живое участие в жизни Академии: он требовал ежемесячных списков учеников с указанием их успехов, приглашал знатных посетителей, похвалы и награды которых поощряли учеников, и сам жертвовал книги и картины из своих богатых коллекции.
Заботясь о лучшем положении Академии, Ш. занялся составлением подробного регламента и в начале 1761 г. представил проект его императрице.
Согласно ему, Академия должна была состоять из президента, директора, советников и секретаря.
Преподавательский состав был из 5 профессоров, 6 академиков и 8 адъюнктов.
Учащихся полагалось 40, все на казенном содержании.
Кроме этого штата, при Академии могли быть почетные члены из знатных особ и вольные ученики.
Президент, которым был сам Ш., имел «главное смотрение над Академией», он приглашал профессоров и учителей и определял как их обязанности, так и программы преподавания.
Ему же принадлежало председательство при совещаниях директора с профессорами об успехах учеников.
Хотя этот проект не был утвержден, но Академия в первые годы своего существования жила, приближаясь к нему. Не оставлял Ш. без внимания и общий ход дел Академии, внушая начальству ее собираться для обсуждения дел не менее 3-х раз в неделю и представлять ему доношения о всем, что зависит от решения его, президента.
Уже в 1760 г. из числа академических учеников были выделены лучшие, заслуживающие отправки за границу; это были знаменитые впоследствии Лосенко и Баженов.
Провести в жизнь «регламент» и окончательно установить порядок жизни Академии помешали Ш. те же обстоятельства, которые препятствовали ему довести до конца и университетские дела. Родственная и партийная близость с Шуваловыми и случай делали его главной государственной пружиной жизни России, именно главным лицом того правительственного круга, который фактически управлял Россией в последние шесть лет царствования императрицы Елизаветы.
Недаром Вольтер писал по поводу поездки Ш. за границу: «C est ex-empreur de Russie qui nous vient». Если взять эти слова по существу — они верны. Редкий из фаворитов, даже в России XVIII в., имел такую полноту власти, как Ш., хотя вряд ли он искал ее: его побуждали к тому малообразованность, бездеятельность и, наконец, болезнь императрицы, вследствие которых государственные дела шли слишком медленно или совсем не подвигались за невозможностью видеть государыню и докладывать ей. Единственный, кому это удавалось, особенно же в последние два-три года жизни Елизаветы, был Ш. Между тем Россия с 1754 г. начала переживать ряд событий, приведших ее к международным столкновениям, разрешившимся в Семилетнюю войну, и к ряду внутренних потрясений, связанных с вопросом о престолонаследии.
И в тех, и в других Ш. пришлось сыграть значительную роль. Выросший на французской литературе, приближенный к императрице, известной своим французолюбием, Ш. всегда слыл за ярого сторонника Франции; события в Европе привели к тому, что Ш. мог на деле проявить свои симпатии.
Уже в мае 1753 г. было принципиально решено, что Россия примет энергичные меры, вплоть до войны, в целях обуздания «скоропостижного» прусского короля Фридриха Великого, грозившего расширением пределов своего государства и усилением его нарушить политическое равновесие Европы.
Приходилось искать союзников для этого сложного и тяжелого предприятия.
Помимо естественного в этом деле, по тому времени, нашего союзника Австрии, нужно было привлечь к совместным действиям Англию или Францию.
В России были сторонники той и другой.
Явно англофильскую политику вел партийный враг Ш., канцлер гр. А. П. Бестужев, официальный руководитель иностранных дел императрицы Елизаветы.
Но, по обычаю XVIII, а отчасти и XIX в., у него за спиной шла другая дипломатия, тайная, но не менее значащая, чем официальная.
Ее руководителем во Франции того времени был принц Конти, а в России — гр. М. И. Воронцов и И. И. Ш., симпатии же этих лиц были на стороне Франции и против Англии.
Вследствие этого, в то время, как официальная дипломатическая Франция готовилась заключить наступательный союз с Турцией, Польшей и Швецией против России и Австрии, секретная — готовила соглашение с этими державами.
Сношение между русскими вельможами, посвященными в тайную переписку короля, и Францией шли чрез посредство торговцев-французов, родившихся или даже временно живших в России и уезжавших по своим делам во Францию: таков был купец Мишель из Руана. Однако вмешательство И. И. не ограничивалось тайными сношениями «Францией.
Поддерживая то одну, то другую из борющихся при дворе партий, И. И. то помогает M. И. Воронцову против А. П. Бестужева, то Бестужеву против его врагов.
В 1754 г. он, способствуя канцлеру удержать в России саксонского полномочного министра Функа, благоприятствует ходу переговоров между гр. Бестужевым и английским посланником Гьюдикенсом, словом, по мнению гр. Бестужева, является единственным путем для влияния на императрицу и движения государственных дел. К началу 1755 г. влиятельное значение Ш. выяснилось и для австрийского посла в Петербурге графа Эстергази: ему оставалось лишь изыскать ту черту характера И. И., играя на которой, он мог бы склонить Ш. к совместным действиям, и почву для общих мероприятий.
Эта черта — была французолюбие, а почва — соглашение с Версальским двором.
Как раз в это время (начало 1755 г.) секретные сношения между Францией и Россией настолько наладились, что стало возможным отправить в Петербург (1-го июня 1755 г.) со специальное миссией кавалера Дукласа под видом путешественника.
Все сношения с ним шли через И. И. и до поры до времени тщательно скрывались от Эстергази.
Однако уже в июле 1755 г. у себя же на обеде И. И. заявил открыто о своем благорасположении к Австрии и о согласии на союз с ней для общих военных действий против Пруссия.
В ту пору Ш. ратовал за войну, находя ее необходимой для России, как для воинского воспитания армии, так и для боевой подготовки генералов, которых почти совсем не было у нас. Так как сторонником войны был гр. А. П. Бестужев, то Ш. его поддерживал, порой даже против Воронцова, а в знак преданности австрийскому двору принял (28 сент. 1755 г.) от императрицы-королевы, чрез ее посла, драгоценный перстень.
Однако, несмотря на такие отношения к канцлеру и австрийскому послу, первая миссия Дукласа (прибыл в Петербург 4 окт., отбыл 29 дек. 1755 г.) была скрыта как от Бестужева, так и от Эстергази.
Правда, последний догадывался об истинном характере «путешественника» Дугласа, но не знал, что в это время было уже принципиально решено возобновить с Францией дипломатические сношения.
К 1755 г. относится еще одна попытка Франции завести дипломатические сношения с Россией, исходящая уже но от «секретной», но от официальной дипломатии Франции.
В Россию был послан с письмами к И. И. Ш. и к M. И. Воронцову агент Валькруасан.
Гр. Бестужев приказал его арестовать, предполагая в нем эмиссара и, после допроса в Тайной Канцелярии, подверг заточению в Шлиссельбурге.
У Валькруасана нашлись защитники в лице гр. М. И. Воронцова и И. И., быть может и не совсем чистых в этом деле. По их словам, француз сам на себя наговаривает и в показаниях своих противоречит себе. Однако, когда Валькруасон стал говорить о намерении Франции завязать дипломатические сношения с Россией и в качестве сторонников этого сближения назвал гр. Воронцова и И. И. Ш., то оба последние дали о нем заключение в том смысле, что «сей француз прямой и не безопасной шпион». Валькруасон, задержанный некоторое время в крепости, был выпущен по ходатайству французского правительства.
Такую же неудачу постигла и миссия Мейсонье, который по арестовании подвергся допросу И. И. Ш. и М. И. Воронцова, но тоже позднее был отпущен.
К началу 1756 г. дипломатическое положение России начало выясняться.
Ш. решительно стал на сторону Франции, открыто высказывался за присоединение России к Версальскому трактату, а при Петербургском дворе всем было известно, что императрица смотрит на дела глазами своего любимца.
Несмотря на то, что Валькруасон еще сидел в Шлиссельбурге, 14 февраля 1756 н. ст. Дуклас вновь выехал в С.-Петербург уже с наказом из министерства Иностранных Дел, а 7-го мая 1756 г. из Петербурга отправился наш уполномоченный Ф. Д. Бехтеев.
Ш. придавал очень большое значение непосредственным переговорам с Францией и даже от имени императрицы писал 4-го июня гр. М. И. Воронцову: «и то может быть, что Дукласова негоциация, вашим сиятельством производимая, может быть, более чести и преимущества здешнему двору произведет, нежели посредство Венского двора». Однако, нужно было выяснить наше отношение к Вене и Версалю, и в июле Ш. торопит Воронцова добыть от Дукласа «консидерацию» для получения возможности взять определенный курс. Только 13-го июля и Бестужеву, и Эстергази открыли истинную цель приезда шевалье Дукласа.
Переход этого дела из стадии секретного в официальную принес ему более вреда, нежели пользы.
Канцлер принял шевалье так, что сразу внушил ему мысль о будущей неудаче переговоров, а вмешательство Эстергази дало возможность этому ловкому дипломату лишить Россию преимуществ непосредственных сношений с Францией.
Но хотя ход переговоров мог задерживаться и ослабляться, курс правительства в смысле сближения с Францией уже не мог быть изменен.
Тщетно пытались это сделать в открывшейся 14-го марта 1756 г. Конференции в. кн. Петр Федорович и Бестужев.
Последний всю вину французофильской политики взваливал на Ш. и говорил Уильямсу (9-го июля 1756 г.): «Notre malheur est que nous avons a present un jeune favori qui sait parler francais et qui aime les Francais et leurs modes. Il veut voir une grande ambassade francaise arriver dans cette cour». В связи с началом военных действий между Россией и Пруссией в З. Европе возник интерес к России и ее прошлому.
Фридрих Великий, учитывая все значение общественного мнения, решил, воспользовавшись вниманием Европы к России, выпустить ряд книг, цель которых была унизить Россию, ее прошлое и государей, до Петра Великого включительно.
Узнав об этом, И. И. Ш. решил бороться с Фридрихом В. его же оружием.
Поэтому, по поручению Ш., 28 апр. 1757 г. Ф. П. Веселовский отправился к Вольтеру в Женеву с целью пригласить Вольтера в Россию и написать историю Петра Великого.
Не застав Вольтера в Женеве, Веселовский написал ему письмо в Лозанну, передавая в нем предложение Ш. С тех пор началась переписка между Вольтером и Ш., продолжавшаяся много лет; как известно, Вольтер взялся за составление истории Петра В., получил из России много ценных документов, гравюр и медалей; но написал произведение, вовсе не отвечавшее тем целям, которые ставил ему И. И. Ш., почему последний очень долго был недоволен Вольтером.
В 1756 г. Бестужев и Ш. стали сильно расходиться в вопросах, как внешней, так и внутренней политики.
Здоровье императрицы настолько было слабо, что не раз являлось опасение ее близкой смерти и нужно было выяснить условия престолонаследия.
Как для самой императрицы, так и для большинства правительственных лиц было ясно, что в. к. Петр Федорович вряд ли сможет удовлетворить тем требованиям, которые предъявляла жизнь к правителю России; поэтому возникает ряд проектов престолонаследия и придворные партии поддерживают то один, то другой из них, в зависимости от тех выгод, которые он сулит. В этих партиях принимали участие не только русские вельможи, но и представители иностранных держав, для которых появление у власти той или другой партии обозначало вполне определенный политический курс: если это будет Бестужев — то ждали англофильства, с именем же Шувалова связывали продолжение франко-австрийского союза. Во всех этих счетах огромную роль играл молодой двор в. к. Петра Федоровича.
Конечно, его учли и Шуваловы, и с 1754 г., вопреки желанию и даже без ведома гр. Бестужева, гофмейстером «молодого двора», на смену Чоглокову, был назначен гр. А. И. Шувалов.
Однако, вскоре выяснилось, что и молодой двор разделился на партии: великий князь был в открытой вражде со своей женой, и Ш. приходилось выбирать между ними. Сначала они хотели сблизиться с в. к. и начали преследовать Екатерину; им удалось открыть императрице глаза на характер отношений великой княгини к С. Салтыкову и последнему пришлось иметь объяснение с И. И. Ш. Для большего сближения в. к. с Россией Ш. принуждали обменять его Голштинские владения с Данией на графства Ольденбург и Дельменгорст.
Пока же, ввиду плохого состояния его финансов, выхлопотали ему субсидию и усилили русскими войсками его армию. Наконец, Ш. провели в. к. в члены Конференции.
Но уже с начала 1756 г. И. И. мог знать, что великий князь Петр не внушает императрице ни симпатии, ни доверия.
Она жаловалась на слабость его рассудка, на несдержанность всего его поведения, доходившую до того, что даже вмешательство самой Елизаветы его не образумливало.
Особенно раздражало императрицу несогласие в. к. на обмен его владений с Данией, так как это шло явно в ущерб интересам России.
Соответственно отношению императрицы и И. И. Ш. высказывал датскому посланнику Мольцану (21 февраля 1756 г.) свое несочувствие поведению в. к. в деле голштинского обмена и дал Мольцану очень нелестную характеристику в. к. Конечно, убедившись в непригодности к делам правления в. к. Петра, Ш. могли бы сблизиться с Екатериной, и действительно обе стороны сделали к тому попытки.
О сближении этом особенно старался английский посол Уильямс, надеясь таким образом объединить партии Ш. и Бестужева и увлечь их к общему действию в интересах Англии.
Убедившись в невозможности этого, Уильямс, уверенный в слабости Бестужева, предложил в. к. Екатерине совсем порвать с канцлером и перейти на сторону Ш. Следуя ему, Екатерина обратилась к И. И. с предложением союза с Шуваловыми.
Условия его были таковы, что «они (Ш.) должны делать для нее все в настоящем, она для них — в будущем». Письмо с предложениями Екатерины передал Ш. приближенный ее Лев Нарышкин, человек очень веселого нрава, балагур, любивший высмеять всякого, а особливо людей несимпатичных Екатерине.
По его рассказу, Ш., прочтя письмо в. княгини, пришел в восторг, бросился на колени пред образом и долго оставался в религиозном экстазе.
Однако, примирения между Ш. и Екатериной не состоялось, прежде всего уже ввиду несогласий их взглядов на престолонаследие.
В начале июля 1756 г. в петербургском правительственном круге распространились слухи о том, что будто бы Теплов выработал, по поручению императрицы, проект манифеста о престолонаследии.
Слух этот очень встревожил Бестужева и его сторонников, так как по их замыслам после смерти Елизаветы предполагалось объявить манифест о соправительстве Петра и Екатерины.
Датский посланник, прослышав об этих планах, обратился за разъяснениями к канцлеру, который доверил ему по секрету, что действительно И. И. Ш. сообщил ему проект манифеста, составленный Тепловым.
Впрочем, этот проект не известен императрице.
В обсуждении его принимали участие камергер гр. P. И. Воронцов, генерал-майор граф Чернышев (друг И. И.: их звали — Орест и Пилат) и гетман гр. Разумовский.
По их замыслу великий князь и его жена устранялись от престола в пользу в. к. Павла, которого должно было провозгласить императором.
В то же время предполагалось упразднить в России самодержавие.
В России вводилась новая форма правления, которую за малолетством государя должен был утвердить объявленный для этого регентом И. Ш. Когда проект этот был разработан и написан, гетман вручил его И. Ш. для передачи и подписи его императрицей.
Однако Ш. не решился передать этот документа государыне, не добившись согласия гр. Бестужева, чего он и не достиг: канцлер был решительным сторонником Екатерины и не хотел слушать никаких проектов, где бы шла речь об ее удалении из России или устранении от престола.
Как известно (см. биографию гр. А. П. Бестужева), вмешательство канцлера в вопрос о престолонаследии и связанные с ним международные и военные дела привело его к падению, суду и ссылке.
Правда, и после его падения, в котором Ш. сыграли довольно видную роль, они пытались сблизиться с Екатериной и даже в 1760 г. достигли настолько значительных результатов, что датский посланник в Петербурге в январе 1761 г. пишет о Екатерине, которая проводит свой проект престолонаследия: «Je crois que le chambellan Shouvalov (И. И.) est d accord avec Elle et c est pourquoi depuis quelque temps Elle le flatte extraordinairement». Екатерине И. И. в то время был очень нужен во всех смыслах.
Его положение было очень прочно, и впоследствии, уже сделавшись императрицей и составляя проект манифеста о Совете, Екатерина писала об этой эпохе: «все государство одними персонами и их изволениями без званий и вне мест управляемо бывало». Против этого на полях были проставлены буквы «П. И. Ш. да И. И. Ш.». К 1760 г. И. И. сосредоточил в своем ведении высший надзор за внешней политикой России, во главе которой официально стоял его единомышленник и друг гр. М. Л. Воронцов; за войной и ведшей ее армией, главнокомандующий которой присылал ему не только официальные рапорты, но и частные письма, которыми уведомлял его о всем происходящем при войске, а над начальниками наблюдал его верный корреспондент Я. Сиверс.
Зависимость всех остальных мероприятий от воли И. И. определялось уже тем, что ни один доклад на имя императрицы не мог пройти мимо его. Еще в ноябре 1757 г. французский посланник маркиз де Лопиталь указывал на стремление И. И. вмешиваться в дела правления и направлять их по своему желанию.
В делах внешней политики он этого и достиг, добившись присоединения России по Версальскому трактату и объявления войны Пруссии.
И в дальнейшем он продолжал свою французофильскую политику.
Посланный русским правительством во Францию Д. Бехтеев должен был доносить о возложенных на него делах не только вице-канцлеру, своему начальнику, но и И. И. Последнему, судя по сохранившимся письмам, Бехтеев даже старался угодить более, чем Воронцову: он ходатайствует перед французским правительством через Рулье о награждении И. И. за его заслуги при присоединении России к Версальскому трактату и добивается присылки И. И. дорогих «куриезных» эстампов и книг; он заказал за 5000 ливров одноколку для И. И. и бережно наблюдал за ее отправкой в Россию; он покупал для университета пособия, пригласил для Академии Художеств преподавателя-резчика и нашел постоянного комиссионера и корреспондента г. Мальи. Зная наклонности И. И., Бехтеев подробно описывает ему образ жизни в королевском дворце: «leve du roi», «la toilette de la reine et mesdames de France», сообщает ему новости Парижа, заседания большого королевского совета, политики, литературы, театра… Бехтеев вполне определенно пишет, что ускорить дело — значит обратиться к И. И., получить милость или награду можно только через него и в конце своей дипломатической миссии (27 января 1758 г.), желая поправить свои расшатанные материальные средства, просить о том И. И. Многие из лиц, составлявших тогдашнее правительство России, были очень недовольны тем огромным влиянием, которое имел И. И., и, отлично понимая, что оно главным образом происходит оттого, что Ш. может непосредственно докладывать государыне о чем хочет и как найдет правильным, стремились умалить его значение, дав ему какое-либо официальное назначение.
Сделав его членом Конференции — поставили бы его в зависимость от этого учреждения, введя в Сенат — подчинили бы решению всей коллегии или генерал-прокурора.
Даже благожелатели Ш. жаловались на то, что он по мягкости характера часто поддается дурным влияниям и, не находясь в курсе дел, своим вмешательством наносит вред и благим начинаниям.
Так, например, еще в 1758 г. гр. М. И. Воронцов, получив тяжелое наследие великого канцлера, просил себе в помощь двух конференц-министров, в числе них, как будущего вице-канцлера И. И. Ш. Сохранились проекты назначения И. И. в Конференцию, в Сенат; от всех этих должностей он решительно отказывался.
Зато, начиная с 1756 г. и по 1761 г., через него поступает в Сенат ряд Высочайших указов. 21 сентября 1757 г. Ш. произведен в генерал-лейтенанты, а 4-го июня 1760 г. назначен генерал-адъютантом к Ее Императорскому Величеству.
В 1760-61 г. тяжелое состояние здоровья государыни, неудачная война, беспорядок в управлении, борьба партий и неуверенность в будущем, вследствие неизвестности, кто займет престол, совершенно нарушили душевное равновесие Ш. Его письма за этот период жизни полны грусти: «крайняя гипохондрия мучит и конца безчастной жизни не делает», пишет Ш.; он не посещает друзей, боясь заразить их своей тоской.
Он чувствует, что не стоит на высоте государственной, по его словам: «государство уже не чувствует власть самодержавства.
Все повеления без исполнения, главное место без уважения, справедливость без защищения». Но не ему бороться с таким злом: «Вижу хитрости, которых не понимаю, и вред от людей, преисполненных моими благодеяниями.
Невозможность их продолжать прекратила их ко мне уважение, чего, конечно, всегда ожидать был должен и не был столько прост, чтобы думать, что меня, а не пользу свою во мне любят». Смерть императрицы была для И. И. очень тяжелым, хотя и давно жданным ударом: печаль от него усугубилась еще и тем отношением, которое проявил к памяти почившей государыни ее наследник.
Екатерина видела во время обеда, данного новым императором многих из придворных, которые, не найдя свободных мест за государевым столом, бродили вокруг него. В числе их был вчерашний всесильный временщик.
На лице его еще были следы печали и отчаяния, на щеке «видно было, как пятью пальцами кожа содрана, но тут за стулом Петра III, стоя, шутил и смеялся с ним». Новое царствование все же не принесло И. И. окончательного падения и отставки.
В его руках соединили все просветительные учреждения России и он был «как бы первым министром нарождающегося русского просвещения». Под его кураторством был оставлен Московский университет и Академия Художеств. 14-го марта 1762 г. И. И. был сделан главным директором Шляхетского кадетского корпуса, 24-го августа 1762 г. все три существовавшие тогда кадетские корпуса были соединены в один и отданы в управление И. И. Ш. Правда, во всем фактически он был подчинен Волкову и с трудом отстаивал интересы управляемых им учреждений.
Роль И. И. при перевороте, возведшем на престол императрицу Екатерину II, очень не ясна. Судя по отзывам, которые давала о нем Екатерина, И. И. поступал, если не явно против нее, то во всяком случае и не за нее. По ее словам (2 авг. 1762), И. И. Ш. «самый низкий и подлый из людей». Этот отзыв после той приязни, которая была у Екатерины к И. И. в 1761 г., после тех не мелких услуг, которые были им ей оказаны в свое время (хотя бы в отношении Понятовского и Бестужева), показывают, что за 1762 г. произошли события, отвернувшие Екатерину от И. И. Со вступлением Екатерины на престол — он отставной человек: ему предложили почетное отступление — поездку на три года за границу.
В начале апреля 1763 г. Ш. оставил двор, живший в то время в Москве, и отправился для устройства дел в Петербург.
Сохранилось его письмо к Г. Г. Орлову, в котором он просит императрицу купить один из его домов и часть картин за 12000 p. ввиду крайней его нужды. Ш. намеревался через Берлин и Вену проехать во Францию — предмет его давнишней любви и симпатии.
С 1763 и по 1773 г. он путешествовал по З. Европе.
Долго гостил в Париже, ездил в Лондон, Италию и всюду был желанным гостем, принятым в лучшем обществе.
В изгнании Ш. не забывал родины.
Он поддерживал переписку с теми из друзей, которые остались в России, иные навещали его и за границей; живя в Италии, он заказывал для Академии Художеств и Эрмитажа гипсовые слепки со знаменитых статуй и пересылал их в Россию.
Мало-помалу и Екатерина стала по отношению к И. И. переменять гнев на милость.
В ее переписке с Гриммом все чаще и чаще встречается имя Ш., сначала в связи с вопросами искусства: покупками картин, коллекции разных художественных предметов.
Вспомнили о нем и при дворе: в 1767 г. враги Панина хотели подкопаться под него и начать оттеснять его от дел, возведя на должность главного воспитателя в. к. Павла Петровича И. Ш. Конечно, эта затея была нелепа, но имя Ш. уже было произнесено при дворе. В 1771 г. нашлось и еще одно поручение, при котором мог пригодиться И. И. В Польше, на которую тогда Екатерина обращала особенное внимание, появился «бешеный нунциус»; вспомнили, что в Риме уже 4 года живет И. И. и что благодаря своим связям он может поговорить с папой и уладить дело без шума. И. И. получил надлежащую инструкцию и, действительно, уладил дело: папа отозвал «бешеного нунциуса» из Варшавы.
В благодарность за эту заслугу Ш. в 1773 г. пожалован в действительные тайные советники.
Этот знак милости императрицы внушил Ш. мысль о возможности возвратиться в Россию.
Друзья на вели справки, и Ш. не только был допущен на родину, но и принят ко двору. Правда, властью он уже больше не пользовался, но сделался членом избранного кружка императрицы и почетным лицом при дворе ее. В качестве знатока он помогал государыне пополнять произведениями искусства ее Эрмитаж, а в качестве почетного и занимательного собеседника сопровождал ее во многих путешествиях и поездках, между прочим, в Тавриду.
В 1778 г. Ш. произведен в обер-камергеры.
В 1782 г. награжден орденом св. Андрея Первозванного.
С учреждением знаков ордена св. Владимира И. И. был назначен председателем в орденском капитуле.
В 1783 г. избран действительным членом Имп. Российской Академии.
Ш. скончался семидесятилетним стариком в 1797 г., оплакиваемый всеми, кто его знал. И. И. Ш., одна из привлекательнейших личностей России XVIII в. Он умел совмещать в себе горячую любовь ко всему русскому с приверженностью к французскому просвещению и просвещению вообще, он был человеколюбив и, где мог, являлся защитником слабого и несправедливо обиженного: таким он, например, выступил в деле кн. Якова Шаховского.
Зная, какое влиятельное положение он занимает в государстве, Ш. стремился использовать его не в целях эгоистических, не к своей наживе или выгоде, а в интересах государства и правды; он писал о себе: «считайте, милостивый государь, что я мертв для себя самого, когда себе ничего не желаю, о себе не думаю, а все для того, чтобы удостоиться имени честного человека». В лице Ш. был тот редкий случай, когда фаворит искал нравственного влияния и на государыню, и на среду, в которой жил. Правда, он вмешивался и в государственные дела, вмешивался неудачно и даже с ущербом для России, но это вмешательство было, как выше показано, вынужденным.
В чертах характера Ш. нет ни честолюбия, ни властолюбия, ни даже охоты к широкой политической деятельности.
Императрица Екатерина хотела дать его портрет в лице «Нерешительного», выведенного в «Былях и Небылицах». «Есть у меня сосед, писала она, который в младенчестве слыл умницей, в юношестве оказал желание умничать, в совершеннолетие каков? — Увидите из следующего: он ходит бодро, но когда два шага сделает направо, то одумавшись пойдет налево; тут встречаем он мыслями, кои принуждают его идти вперед, потом возвращаться вспять.
Сосед мой от роду не говаривал пяти слов и ни делал ни единого шагу без раскаяния потом об оном». Эта робость, нетвердость действительно видны в деятельности и жизни Ш., вот почему он так пал духом и растерялся среди событий 1760-1761 г. Наконец, должно еще указать на характерное для эпохи соединение в нем вольтерьянства, легкого вольнодумства, с набожностью, которое многие трактовали как прямое ханжество.
Все эти мелкие в сущности недостатки не могут, конечно, закрывать перед нами те высокие черты, которые проявил в своей жизни и деятельности И. И. Ш. Опись Сенатского Архива.
Сост. Барановым, кн. Ш, 1878 г. — Щепкин, Евгений. «Русско-австрийский союз во время 7-летней войны». СПб. 1902 г. — Записки Императрицы Екатерины II. СПб. 1907 г. — Rambaud. «Recueil des Instructions». T. II. Russie. Paris. 1890 г. — Мартенс.
Ф. «Собрание трактатов и конвенций», т. XIII. «Трактат с Францией». СПб. 1902 г. — Waliszewski. К. «La derniere des Romanov». Paris. 1902 г. — Словарь Брокгауза и Ефрона. — Соловьев, «История России». По указателю. — Архив гр. Воронцова. Passim. По указателю. — «Мнение куратора Моск. Университ.
Шувалова о замечаниях комиссии на проектируемый университ. устав». («Чтения в Общ. Ист. и др. Росс.» 1867 г., №3). — Кн. И. М. Долгорукий. «Капище». («Чтения в Общ. Ист. и др. Росс.»). 1872 г., № 3. — «Портретная галерея русских деятелей», изд. А. Мюнстера. — «Список пажей и камер-пажей». Гр. Милорадович. — Примечания к сочинению Петрова «Сборн. материалов для истории Имп. Академии Художеств». СПб. — Васильчиков А. «Семейство Разумовских». M. 1869 г. — Карнович. «Замечательные богатства частных лиц». СПб. 1874 г. — Владимирский-Буданов. «Госуд. и народное образование в России в XVIII в.». Ярославль. 1874 г. — Записки кн. Ф. Н. Голицына. («Русский Архив» 1874 г., № 5). — Снегирев.
И. М. «Старина Русской Земли». СПб. 1871 г. — Шаховской, кн. Я. П. Записки. (Изд. «Русской Старины». СПб. 1872 г.). — «Из бумаг И. И. Шувалова».(«Сбор. Императорского Историч.
Общ.», № 9). — Бумаги И. И. Шувалова. («Русск. Архив» 1867 г., № 1). — Письма И. И. Ш. и гр. М. Л. Воронцова 1757-61 г. («Русск. Арх.» 1870 г., №№ 8-9). — Письма к И. И. Ш. Бутурлина, М. Л. Воронцова, И. Чернышева. («Русск. Архив». 1869 г., № 11). — Письма Имп. Екатерины к И. И. Ш. («Русск. Арх.» 1867 г., № 1). — Письмо М. В. Ломоносова к И. И. Ш. Изд. Тихомировым («Беседы в общ. любит. Росс. Словесн.» 1871 г., № 3). — Материалы для истор. Русск. образования («Записки Имп. Акад. Наук», т. I, кн. 1). — Два письма И. И. Мелиссинок И. И. Ш. 1786 и 1794 гг. («Чтения в Общ. Ист. и др. Росс.» 1867 г., № 3). — Письма в. к. Петра Ф. к И. И. Ш. («Русск. Арх.» 1866 г., № 4). — Письмо Репнина к И. И. Ш. («Русск. Архив» 1876 г.). — «Записки о жизни и службе А. И. Бибикова». А. Бибиков. M. 1865 г. — Рачинский А. К биографии гр. Орлова. («Русск. Арх.» 1876 г., т. II, № 7). — «Ломоносов и Имп. Академия Наук». В. Н. Ламанский («Чтение в Общ. Ист. и др. Росс.» 1865 г., № 1). — Дополнительные известия для биографии Ломоносова.
Акад. И. Пекарский.
Прилож. к VIII т. «Записок Имп. Акад. Наук». — Письма Ломоносова к И. И. Ш. («Записки И. Акад. Наук»), т. X, кн.2. — «La cour de la Russie il y а cent ans». — «Boutaric. Correspondance secrete de Louis dans XV». — «Duc de Broglie». — «Le secert du Roi». — Словарь достопамятных людей, Бантыш-Каменский. M. 1836 г. — Письма к И. И. Шувалову («Русск. Архив» 1882 г.). — Бартенев П. Биография И. И. Ш. («Русская Беседа» 1857 г.). — Иконников. «Русск. Историография», тт. I — II. — Толстой Д. А. «Взгляд на учебную часть в России в XVIII в.». — Грот Я. «Заботы Императрицы Екат. II о народном образовании». — Щербатов кн. М. «О повреждении нравов в России». — Беляев. «Русское общество от кончины Петра I до Екатерины II («Библиотека для чтения» 1865 г.). — Полн. собр. Законов.
СХХХI, СХХХVII, №№ 10316, 10776. — Биография Воронцовых, составленная В. В. Огарковым.
СПб. 1892 г. — Майков П. М., «И. И. Бецкой». СПб. 1904 г. — Очень ценные упоминания в Сборниках Имп. Истор. Общества. Passim. По указателям. — Геннади гр. «Именной список действительным и почетным членам Имп. Российской Академии по 1836 г.» СПб. 1853 г. — «Русские портреты XVIII и XIX ст.», т. III. {Половцов} Шувалов, Иван Иванович (1727-1797) — русский государственный деятель.
Уроженец города Москвы, с ранних лет хорошо знавший иностранные языки, Ш. уже с 1749 г. начинает играть роль при дворе императрицы Елизаветы Петровны, которая в конце своего царствования сделала его генерал-адъютантом и членом конференции (современного государственного совета).
Он нередко объявлял сенату и высшим чиновникам именные повеления; к нему обращались в затруднительных случаях, когда нужно было особенное распоряжение императрицы; через него подавались просьбы и доклады на Высочайшее имя. Ш. действовал всегда «бескорыстно, мягко и со всеми ровно и добродушно», благодаря чему у него почти вовсе не было врагов.
Он отказался от предложенных ему императрицей графского титула и обширных поместий; не принял также и предложения о выбитии медали в его честь. Главная заслуга Ш. заключается в покровительстве, оказанном им образованию.
Самым видным делом его было учреждение по плану, составленному им вместе с Ломоносовым, первого русского университета в Москве для всех сословий, с двумя гимназиями при нем (1755). Как первый «куратор» московского университета Ш. входил во все подробности его строя и положения; особенно трудился над улучшением преподавания как в университете, так и в гимназиях, для чего приглашал иностранных ученых, отправлял молодых русских людей для усовершенствования за границу; по возвращении откуда последние занимали профессорские кафедры в университете (таковы были Зыбелин, Вениаминов, Третьяков, Десницкий и др.), и «ради успешного распространения знаний» устроил «университетскую типографию», в которой печатались заведенные им же «Московские Ведомости». По его же инициативе возникли в 1757 г. академия художеств и в 1758 г. казанская гимназия.
Академия возникла из учеников, которые, по распоряжению Ш., готовились для этой цели в московской гимназии, и находилась под его непосредственным ведением до 1763 г. Впоследствии из-за границы он выслал для академии снятые, по его распоряжению, формы лучших статуй в Риме, Флоренции и Неаполе.
Особенным покровительством Ш. с самого начала пользовался Ломоносов, воспевший его в нескольких своих одах и «рассуждениях». При непосредственном участии и наблюдении Ш. появились в свет составленная Вольтером «Histoire de l empire de Russie sous Pierre le Grand». С воцарением Екатерины II положение при дворе Ш. пошатнулось, и он в 1763 г. уехал за границу, где пробыл 14 лет. За границей он был всюду принят «с великими почестями и предупредительностью», всячески старался помогать русским художникам и ученым, и исполнил личное поручение императрицы Екатерины, ходатайствуя перед папой о замене папского нунция в Варшаве Дурини лично известным Ш. и им же указанным папе Грампи.
Возвращение в 1777 г. Ш. на родину было приветствовано в печати целым рядом хвалебных стихотворений, среди которых особенно замечательно «послание» Державина.
Императрица назначила его обер-камергером и сделала одним из любимых своих собеседников.
У него постоянно собирались княгиня Дашкова, Завадовский, Храповицкий, Козодавлев, Янкевич, Дмитриев, Шишков, Оленин, Державин и др. С княгиней Дашковой он разделял труды по изданию «Собеседника любителей российского слова»; один из первых восхищался стихами Державина и содействовал его известности.
Замеченный им на акте московского университета Е. И. Костров трудился над переводом «Илиады», живя в доме Ш. Ему многим обязаны Фонвизин, Богданович, Херасков.
В 1784 г. он выдвинул известного крестьянина-самоучку Свешникова.
Сам Ш. писал немного: ему принадлежат лишь несколько переводов и стихотворений или без подписи, или под чужим именем.
Ср. Н. Бартенев, «Биография И. И. Ш.» (М., 1857). В. Р-в. {Брокгауз} Шувалов, Иван Иванович (Schouwaloff); род. 1 ноября 1727, ум. 14 ноября 1797 (Петров); основатель Московского университета и Академий художеств; страстный любитель и собиратель художеств; покровитель Чемесова.
Сам гравировал под руководством Шмидта.
Ему приписывают: 1. Его собственный портрет, — овал в четырехугольнике; по грудь, ? вправо; гравир. офортом; без всякой подписи; 8.6 х 6?. В опыте Исторического словаря Новикова упоминается о портрете И. И. Шувалова его собственной гравировки (1772); может быть, это и есть описываемый здесь портрет (доска находится y П. А. Ефремова); хотя трудно предположить, чтобы неопытная рука могла так твердо владеть иглой. 2. Профиль Елисаветы Петровны: «…Са pinxit. — Sch Sculpsit». У гр. Д. Ив. Толстого. — Х. Х. Гиль читает эту подпись так: «Schouwalof sculpsit»; манера гравировки несколько напоминает чемесовскую, но довольно неискусна.
В монограммистах Наглера монограмма «Sch. f.» приписана I. Scheufel ю, медальеру, работавшему y Хедлингера. 3. Профиль актрисы Clairon. — См. Шмидть № 1. {Ровинский} Шувалов, Иван Иванович ген.-пор. с 1755 г. 25 дек., д. т. с., обер-камергер, основатель Москов. универ. и И. А. худ.; р. 1 нояб. 1727 г., † 14 нояб. 1797 г. {Половцов}