Биография Серко Иван Дмитриевич

(Сирко) — популярнейший кошевой атаман запорожских низовых казаков, личность по мощности своей и богатой событиями жизни почти легендарная.
О первой половине его жизни достоверных известий не сохранилось.
Определенно установлено лишь место его рождения, — слобода Мерефа Слободской Украйны, в нынешней Харьковской губернии.
Народная малорусская песня приписывает ему жену Софью, двух сыновей — Петра и Романа, и двух дочерей.
На историческую сцену С. выступил в 1654 г. и с тех пор в течение 26 лет, сначала в звании полковника украинских казаков, затем в звании полковника же и кошевого запорожских казаков, составлял центральную фигуру Запорожья и даже всей Украйны.
Деятельность его совпала с тяжелым для Украйны периодом, с временем ее «шатания» между Москвой, Польшей и турецким султаном.
И С. то сносился и завязывал переговоры с русским царем, польским королем, турецким султаном, крымским ханом и молдавским господарем, то шел войною на каждого из них и, несмотря на свои относительно слабые войсковые силы, завязывал в Сечи такие узлы событий, которые приходилось развязывать в Москве и в Варшаве, в Бахчисарае и в Константинополе.
Когда Богдан Хмельницкий в 1654 г. присягнул на подданство московскому царю, С. отказался присоединиться к этому акту и удалился из Украйны в Запорожье, где в неизвестности прожил 5 лет. В 1659 г. видим его уже сторонником Москвы и противником польского короля, не желавшего мириться с потерей Малороссии.
Летом этого года он самостоятельно ходил на крымского хана, союзника Польши, разграбил Аккерман, многих татар побил и многих пленников-христиан освободил.
На обратном пути его остановил полковник Тимош, высланный гетманом Выговским «для перейму» С. В произошедшем бою Тимош потерпел решительное поражение и ушел к Выговскому «сам-треть». Воспользовавшись замешательством противника, С. подошел к Чигирину, который под казацкими саблями разделил судьбу Аккермана, а затем направился в Сечь. Там его нашли посланцы от князя Трубецкого из Путивля и гетмана Безпалого из Конотопа с просьбой к нему «чинить промысел» над крымскими улусами.
По донесениям Безпалого царю, С. еще в то же лето, выйдя на лодках из Сечи с большим войском, поднялся по Бугу до Уманя, подле которого, «чиня промысел», разгромил ряд улусов, потом спустился к Бугскому лиману, где тоже жег и грабил татарские поселки.
За этот поход царь жаловал его, — «велел послать ему на триста рублев соболей да двести червонных золотых». Под актом 9 октября 1659 г. об избрании Хмельницкого имеется имя и «кальницкого полковника Ивана Сирко, а за него неграмотного росписался гетман Юрий Хмельницкий». Влияние С. в Запорожье быстро росло. Водительство казаками, которых при нем в 1661 г. насчитывалось более 15 тысяч, принадлежало ему по-видимому всецело.
Украинские гетманы по важным делам обращаются непосредственно к нему, хотя он и не был еще кошевым, звание которого носил Брюховецкий.
Что же касается его политических симпатий в эту пору, то их, как кажется, нельзя считать определенными: когда Хмельницкий в конце апреля 1661 г. предался Польше, С. разорвал с ним и, по одним известиям стал «верно служить русскому царю», по другим же — «не преклонялся ни к русскому царю, ни к польскому королю». В 1663 г. С. впервые был избран кошевым атаманом всего запорожского низового войска.
Ближайшей его заботой было увеличить войсковые силы Сечи. До этого он — первый в Запорожье — стал составлять вспомогательные казакам отряды из воинственных калмыцких племен, по словам летописи, мужественных, отважных, «по виду черных, страшных», вооруженных копьями и стрелами.
Ближайшие годы он был несомненным сторонником Москвы.
В. октябре 1663 г. с казаками и московской ратью, бывшею под началом стряпчего Григория Косагова, ходил на крымских татар и сжег Перекоп; захваченных пленных казаки безвинно изрубили, в чем потом перед украинским гетманом и царем должны были оправдываться: «а избили их ради открывшегося в Крыму морового поветрия». По возвращении в Запорожье С. пришлось выдержать бурный натиск со стороны значительной части вольницы.
Волнение было вызвано «прелестными» листами сторонника польского короля гетмана Павла Тетери, склонявшего под разными обещаниями запорожских «молодцов» к Польше.
Часть их ответила согласием, другая во главе с С. противилась этому, и так как первых было едва ли не большинство, то опасения Косагова, что «мне с Серком тут будет мат», были не напрасны; «теперь бунтуют и на нас совещаются: чуть только осилят, сейчас выдадут нас ляхам или татарам», писал тот же Косагов в Москву.
Скоро однако получилась весть о поражении польского короля русскими под Глуховым, и это охладило противников Москвы, отказавшихся от перехода к Польше и примирившихся о С. Он тотчас же воспользовался обстоятельствами и в декабре того же года с небольшим отрядом пошел добивать Перекоп.
Под последним его встретила татарская орда, пред которой он сначала отступал, но на берегу речки Коловчака дал ей сражение, выиграл его и гнал татар до перешейка.
В этом известии где-то кроется «сказка»: или преуменьшена численность отряда С. (показано всего 90 казаков, 30 донцев и 60 калмыков), или преувеличена сила орды, из которой под саблями казаков пало будто бы около 1000 человек.
В начале 1664 г. С. ходил за Буг и Днестр, где разорял турецкие поселения и брад добычу, а потом двинулся по Бугу на черкасские города.
Брацлав, Канев, Могилев, Умань и другие города при приближении С. объявили себя на стороне московского царя и были пощажены, но Чигирин и Белая Церковь остались верными Польше.
Сначала один, потом в союзе с Косаговым С. все лето бродил в близких и дальних окрестностих Чигирина, имея непрерывно большие и малые стычки с сторонниками Польши и гетмана Тетери: жестокую схватку у Бужина (7 апреля) с полковником Чарнецким, с ним же, Тетерей и татарами под Смелой в Капустяной долине, под Городищем с татарами и в других местах.
В конечном счете верх оставался почти всегда за С., и в средине лета он мог уже войти в непокорный Чигирин, который испытал суровую расправу.
В июле 1664 г. у С. вышла размолвка с Москвой.
В ответ на многократные настояния из Москвы о необходимости совместных или согласных действий запорожцев с гетманом Иваном Брюховецким С. написал царю, что он гетману не верит и действовать с ним заодно не желает; в этом отказе остался он непреклонен и после разговора с посланным к нему доверенным царя Репниным.
Упорство это объясняется отчасти чисто личными счетами С. о Брюховецким, более же тем, что С., ценивший выше всего вольности запорожского войска и независимость собственных действий, не мог быть доволен слишком большою предупредительностью гетмана к Москве.
С кем бы ни воевал С. и с кем бы ни был в союзе, он ревниво оберегал свою самостоятельность, в то время как Брюховецкий за посулу боярского сана бил челом царю всеми украинскими городами и пошлинами с них в цареву казну — вплоть до согласия на московских воевод по главным местам Малороссии.
Когда Брюховецкий, изменив Москве, стал сноситься с Петром Дорошенком, желавшим отдать Украйну под руку крымскому хану, С. остался верен московскому царю и в 1667 г. по собственному почину пошел на крымских татар, союзников Дорошенка.
Хан, в это время воевавший с Яном Собеским, поспешно заключил с последним перемирие и обратился против С. Под Перекопом произошел бой, завершившийся разгромом крымцев.
Более недели опустошали запорожцы татарские села и в Сечь возвратились с огромной добычей.
От царя за это дело С. получил похвальный лист. В 1668 г. С. оказывается уже против Москвы и в союзе с Дорошенком.
Достоверно известно, что в это время он не был кошевым и жил в Слободской Украйне, где состоял полковником в Змиеве и заведывал казанами слобод Мерефы и Печенегов.
Что именно вооружило С. против Москвы, несправедливости ли московских воевод и бояр на Украйне или какие-либо личные счеты, — остается невыясненным, но не подлежит сомнению, что уже в январе 1668 г. он сносился с Дорошенком. 10 марта этого года Змиев в челе о С. поднял бунт на защиту казацких прав. 11 марта С. был уже под Харьковом в надежде, что и этот город присоедивится к восстанию, но ошибся в расчетах и пред ратью князя Григория Ромодановского отступил за Днепр к Дорошенку, по пути разоряя и грабя слободы.
У Дорошенка, судя по отрывочным известиям источников, С. оставался недолго, уже осенью того же года возвратившись в Сечь. Там он собрал войско и ходил на украинские города против воевод и бояр. «Приходил же он, — говорится в Актах южной и западной России, — и соединился с городами, в которых живут казаки, не для чего иного, как для того, чтобы воеводы над нашими (украинскими) людьми не были, и вместо них, по старому украинскому обычаю, поставлены были полковники, сотники и войты». Он бился с царскими воеводами под Ахтыркой и под Торговицей.
Описывая этот поход, упомянутые Акты заключают: «А о том он весьма печален, что от царского величества отступил; а бусурманам он не присягал». В силу ли этой печали или по другим причинам, но поход на воевод он остановил и в согласии с Дорошенком той же осенью пошел воевать крымских татар. Об этом походе, обильном побитыми татарами и освобожденными русскими полоняниками, говорят не менее четырех разных источников, в том числе послание Дорошенка: «Сие вам ведомо чиним, что, услыша о низового войска желательстве громить татарские улусы, мы послали несколько тысяч городового войска с пушками и с добрым вождем, паном Иваном Сирком, татарскую землю воевать», и донесение царских посланцев: «Гетман Дорошенко послал Сирка в Крым, чтобы учинить в Крыму поиск и замешанину». Начало 1669 г. С. провел в походе против Суховиенка и крымского хана Батырчи, которым под местечком Ольховцем нанес решительное поражение: Суховиенко ушел из битвы сам-пят. В последовавшей затем смуте на Украйне в связи с избранием в гетманы Демьяна Многогрешного С. вместе с запорожцами объявил себя против последнего и в союзе с Дорошенком настаивал на избрании другого гетмана, Юрия Хмельницкого.
Затея их ввиду решительных действий Москвы успеха не имела. Год спустя С. на короткое время меняет свои поиитические симпатии.
Избранный в кошевые, он снова становится сторонником Москвы, что подтверждает и делом. Сохранилась его отписка от 18 июля 1670 г. к воеводе Белгорода, князю Григорию Ромодановскому, что он «Божиею милостью и счастьем царского пресветлого величества» ходил под турецкий город Очаков, где взял много добычи, а город сжег. Это известие, подтверждаемое и Актами южной и западной России, не поддежит сомнению, но не подлежит сомнению и то, что в том же июле 1670 г. С. опять изменяет царю. Когда сторонники Москвы Демьян Многогрешный, Юрий Хмельницкий и союзники их Калга-султан и др. с громадным войском загнали Дорошенка в ловушку под Стеблевым, окружили и стеснили его, так что ему доводилось очень плохо, — неожиданную помощь оказад гетману не кто иной как С. Стремительным рукопашным боем он принулил к бегству сначала татар, потом людей Юрия Хмельницкого, которого пленил, и выручил Дорошенка.
Еще полгода спустя С. стоит уже ни за царя, ни за Дорошенка, а за Польшу, от которой получил богатые подарки и ставленника которой в гетманы, Михаила Ханенко поддерживал против старого гетмана Дорошенка.
Когда последний, проведав о претензиях Польши вручить гетманскую булаву Ханенку, пошел в союзе с татарским ханом на Украйну и стал чинить ей «большую шкоду», С. по зову Яна Собеского вышел против татар, перехватил их, уже разбитых поляками, на переправе через Буг, громил и топил их, а после боя принудил хана с остатками орды идти вместе с ним против Дорошенка.
Последний отступил назад «с оскуделым и в запасах оголоделым войском», а С., «прихилив» к себе все Побужье, подступил к Кальнику, после осады взял его и затем расположился у Лодыжина. 25 октября он с запорожцами присягнул быть в вечном подданстве у польского короля и принял встречную присягу польских гетманов не отнимать у казаков стародавних вольностей.
Ближайшие после этого события месяцы С. провел в непрерывных походах против татар и Дорошенка: около Ильинцев разбил значительный татарский отряд, под Кальником — отряд Дорошенка, в начале 1672 г. в Волошской земле разорял села, на реке Куяльнике напал на крымского хана Нереддина и взял его в плен; отсюда он по зову поляков, обещавших запорожцам добрую плату, поспешил походом на украинские города, но в плате его обманули, что вызвало ропот запорожцев на С. за веру полякам и союз с ними и повело к решению вновь перейти под руку московского царя. После падения Демьяна Многогрешного и ссылки его в Сибирь С. решил добиться малороссийского гетманства для себя лично. Этому решительно воспротивились правобережний гетман Петр Дорошенко, левобережные полковники во главе с Федором Жученком и особенно Москва, — первые по мотивам личного свойства, а последняя по недоверию к постоянству политических симпатий С. и ввиду его рьяной защиты казацких вольностей. 19 апреля 1762 г. С., по пути в Курск к боярину?. ?. Ромодановскому, к которому ехал для переговоров о гетманстве, ехал без войска, всего с несколькими доверенными лицами, он был перехвачен Жученком, арестован, закован в железы и посажен в полтавскую тюрьму, оттуда отправлся в Москву, а из Москвы — в Сибирь, в Тобольск.
Планы С. таким образом рушились.
Вместо гетманства он получил ссылку.
Последняя однако недолго длилась.
За С. явилось три ходатая.
Первый — запорожские казаки, написавшие письмо новому гетману Самойловичу, прося его «смиренно и покорственно… донести прошение к его царскому пресветлому величеству», чтобы С. был им возвращен «для лучшего промыслу над неприятелем», а затем посдавшие просьбу боярину Артамону Матвееву: «умилосердись яко отец над чады, чтобы милостивым твоим ходатайством… полевой наш вождь добрый и правитель, бусурманам страшный воин, Иван Сирко к нам был отпущен, для того что у нас второго такого полевого воина и бусурманам гонителя нет; бусурманы, слыша, что в войске запорожском Ивана Сирка, страшного Крыму промышленника и счастливого победителя, который их всегда поражал и побивал и христиан из неволи освобождал, нет, радуются и над нами промышляют». Другим ходатаем были поляки в лице своего посла Христофора Ковалевского, который просил в Москве о возвращении С. «на общую услугу» московского царя и польского короля против начавшего наседать с юга неприятеля, — турок, татар и Дорошенка. A третьим и самым убедительным ходатаем был сам неприятель, те события, которые к невыгоде русских и поляков стали громоздиться на юге после ссылки С. и приостановить которые было не под силу другим полковникам и воеводам.
Действительно, весною этого 1762 г. громадные полчища турок вторглись в Подолию и грозили Киеву. В союзе с ними действовал и Дорошенко.
Киевскому воеводе князю Юрию Трубецкому не управиться было с такими противниками.
Нужна была запорожская вольница, а чтобы водительствовать ею — ну-жен был С. И Алексей Михаилович даровал С. свободу, хотя взял с него торжественную присягу, принесенную в царских палатах в присутствии Никона, освященного собора, ближних бояр и думных людей, — «служить его царевому величеству верно и ни на какие прелести не склоняться, и подущения никакого не слушать, и слов непристойных не вмещать». Но отпустили С. в сечь не сейчас: по проискам Самойловича он был задержан в Москве до первой половины лета 1673 г., — кстати и турки приостановили свое наcтупление.
Только в июне этого года мы видим его опять в походах, прежде всего против татар: «взял взятьем и разорил крымский город Аслан и много людей в полон захватил», потом против турок, разгромившим Очаков.
С низовьев Днепра он поднялся к украинским городам и стал преследовать татар, в союзе с турками действовавших против русских и поляков: «Татарское войско ныне в сборе есть…, а войною тех татар никуда не пропускает Серик с запорожскими казаками». Побывав походом в Крыму, в Волошской земле и за Бугом, сжегши город Тягин и опустошив Белогородчину, С. направился в Сечь. В начале зимы в Сечи объявился самозванец, называвший себя сыном царя Алексея Михайловича Семионом.
Подошедший к Сече С. учинил самозванному царевичу допрос и словам его дал полную веру — искренно или нет, неизвестно.
Во всяком случае и царское слово, переданное ему через послов, о том, что объявившийся царевич самозванец, а настоящий царевич Семион Алексеевич четыре года назад скончался и было бы ему, многолетствуй он, не 15 лет (годы самозванца), а только девять, и требование гетмана Самойловича о выдаче самозванца, — все это С. оставил втуне и без ответа.
Не убедили его и прибывшие в Сечь царские послы сотник Чадуев и подьячий Щоголев.
В разговоре с ними С., между прочим, высказал много горьких упреков Москве по поводу чинимых ею обид казачеству вообще и ему, С., в частности. «…Больше меня не обманут.
Раньше мне отписал Ромодановский на картке государеву милость, и я, поверя ему, поехал к нему, а он продал меня за 2000 червонных», говорил он по поводу своего ареста и ссылки в Сибирь. «А кто же, — спросили послы, — те червонише за тебя дал?» — «Царское величество, милосердуя обо мне, те червонные Ромодановскому указал дать», ответил С. Отпуская московских послов обратно, С. отправил с нами и своих людей с постановлениями рады спросить самого царя о царевиче Семионе (предшествующую грамоту запорожцы считали сочинительством бояр) и с письмом Лжесемиона к царю. И только тогда, когда посланцы С. из уст царя услышали о самозванстве пришельца в Сечь и о том по возвращении передали С., последний наконец решил удовлетворить требование Москвы о его выдаче, заковал его в железы и отправил в Москву, где он 17 сентября 1674 г. был казнен, на допросе назвав свое настоящее происхождение — сын варшавского мещанина, перешедшего из Варшавы в Лохвицу и ставшего подданным князя Дмитрия Вишневецкого.
Трудно допустить, чтобы С., человек проницательный и зоркий, верил сказкам самозванца о своем происхождении.
Скорее это была роль разыгранного убеждения, принятая им на себя отчасти в видах устрашения Москвы, отчасти из мести за ссылку в Сибирь.
Во всяком случае Москва должна была отпустить, «пробачить» вины запорожцам, а С. получил даже царский подарок, четыре сорока соболей, и получил бы в вотчину и городок Келеберду, на что и грамота была уже послана, не вмешайся в дело зложелатель С. — гетман Самойлович.
Еще до отправки Лжесемиона в Москву С. сделал некий «выпад», о причинах которого трудно и догадываться.
Он вдруг отправил посланцев сначала в Чигирин к Дорошенку, затем к Самойловичу с предложением каждому из них забыть распри с запорожцами, быть с ними «в единомыслии и в братолюбном совете для того, чтобы… никакого не было замешанья и кроворазлития», и сообща действовать против бусурман.
Из этого дела, как и не могло иначе быть при тогдашней путанице и борьбе честолюбий разных гетманов, ничего не вышло. Самойлович не только не пошел на встречу предложению С., но перехватил посланцев к Дорошенку, схватил и посланных к нему самому и всех заключил в тюрьму.
В начале 1675 г. в западную Украйну пришел польский король Ян Собеский.
Это обстоятельство вызвало «замешанину» и шатание среди казаков в восточной Украйне и усиленную подозрительность к С. со стороны Самойловича и Москвы.
Посыпались доносы Самойловича и оправдания С. В январе Самойлович писал о сношениях С. с королем в Москву, а в марте о том же — воеводе Ромодановскому: «Сирко служить Москве не помышляет и присягал-де он в Москве поневоле, а как родился за ляхами, так и умереть хочет за ними». С целью рассеять взводимые на него наветы С. в мае послал царю через своего доверенного человека оправдательный лист, в котором писал, что, правда, «его королевское величество в третий раз пишет нам о том, чтобы мы шли к нему на службу и чинили бы общий на бусурман промысел; но мы, верно служа вашему величеству, без указа вашего величества не уйдем, а будет на то указ, тогда идти готовы». Царь, наcтроенный наветами Самойловича, ответил С. суровой грамотой, которою запрещал ему сноситься с королем и отказывал в разных просьбах и милостях.
Ведаться с королевскими послами С. тем не менее не перестал, что вызвало дальнейшие доносы Самойловича в Москву, который в недоброжелательстве к С. часто приплетал к былям и небылицы.
В общем явно, что запорожцы не раскрывали всех своих намерений, особенно после обидной грамоты кошевому С., но и Самойлович в своих подозрениях заходил слишком далеко.
Никакой измены во всяком случае не последовало.
Временно неприязнь между С. и Самойловичем ослабла, перейдя даже в некоторый род дружбы.
Дело в том, что в октябре 1675 г. С., извещенный о надвигавшихся татарах, спешно вышел к Перекопу и под ним разбил неприятеля, взял большую добычу и освободив многих пленных.
Под впечатлением этого похода, избавившего Самойловича от нужды лично видаться с татарами, отчасти же, согласно другим источникам, под влиянием угрозы С. выйти на него за его «непотребства» с 100 тысячами сабель, гетман подобрел, стал выказывать кошевому и запорожцам свое расположение и послал кормовых припасов.
С. на ласку ответил лаской и повторением раз уже неудавшегося предложения. «Так как мы некогда перед образом Христа и Богоматери обязались истинное приятство между собой соблюдать, — писал он, — то я всей душою хочу сдержать свое обещание, хотя злохитрый враг постоянно… дает повод к разрыву той дружбы и тесного союза меж нами. Теперь… я готов вспомнить обоюдную клятву нашу перед святым образом и призвать на помощь всемогущего Бога, чтобы Он продолжил згоду между нами на благое дело отчизны дорогой». Дружба кошевого и гетмана развалилась уже в самом близком времени, на этот раз в связи с желанием правобережного гетмана Дорошенка от Турции перейти в подданство России.
С., извещенный об этом желании, с запорожцами и донским товариством подошел к Чигирину, резиденции Дорошенка, где принял от последнего по всем формам присягу на верность Москве и встречно дал присягу в том, что гетман «будет принят вашим царским величеством в отеческую милость, — писал С. царю, — останется в целости и ненарушен в здоровье, в чести, в пожитках, со всем городом, со всеми товарищами и войском, при милости и при клейнотах войсковых, безо всякой за прошлые преступления мести…» О «подклонении» Дорошенка «под руку царского величества» С. объявил в особых листах всем полковникам гетмана Самойловича и ему самому с предложением отныне жить так, «чтобы Богу было угодно и людям хвально», и не ходить «на ту сторону (правобережную) обиды делать». Самойлович, узнав о происшедшем в Чигирине, обратился с воззванием к левобережным казакам «хитростям и коварствам» Дорошенка и С. не верить, написал боярину Матвееву, советуя не доверять С., и самому царю в том же смысле.
История загорелась отчасти из действительного недоверия к С. и особенно к Дорошенку, более же всего из уязвленного самолюбия Самойловича, в том, что присяга была принесена С., который принимать ее формального права не имел, а не ему и воеводе Ромодановскому.
В этом духе и получил С. грамоту из Москвы: буде Дорошенко на деле желает поступить в подданство великого государя, то учинить ему присягу о том в присутствии боярина Ромодановского и гетмана Самойловича, Дорошенко отказался ехать к этим лицам, опасаясь их мести, и взамен того послал от себя людей в Москву с челобитной о подданстве.
Царя и это почему-то не удовлетворило, и С. были запрещены дальнейшие сношения с левобережным гетманом, что впрочем его не укротило и предстательства его за Дорошенку не остановило, результатом чего была царская грамота в том смысле, что если Дорошенко окажется поистине верным царю, то «о прежних его делах будет забыто все». Усилия С. умирить это дело были прерваны угрозой со стороны Турции в отмщение ему за привлечение Дорошенка на сторону русских. «Турский» султан Магомет IV осенью 1675 г. отрядил крымского хана с 50 тыс. татар и лично вышел с отборными 15 тыс. янычар с намерением «выбить всех запорожцев до конца, а самую Сичь сравнять о землею». На третью ночь Рождества, когда казаки пьяные спали по своим куреням, 15-тысячный отряд, как рассказывает летопись Величко, вошел в Сечь. Татары будто бы настолько стеснились в узких проходах и проулках, что потеряли всякую возможность двигаться и стрелять, чем и воспользовались несколько десятков проснувшихся запорожцев, начавших расстреливать врага из куренных окон. По летописному сказанию, довольно сомнительному в подробностях, между татарами возникла давка, а затем паника, стоившая им около 13 тысячи раздавленных и смятых.
Через беглецов паника перебросилась и в ханский лагерь, стоявший за Сечью, и хан с ордою без оглядки бежал в Крым, преследуемый С. с запорожцами.
В июле того же 1675 г. (по сентябрскому счету) запорожцы во главе с С. пошли ответным походом в Крым и всю страну «несчадно струснули». Ряд городов, в том числе и столица Бахчисарай, были преданы огню, страва разорена, люди побиты и в полон взяты, и сам хан с мурзами едва спасся в горы. Несколько опомнившись, хан собрался с силами и двинулся к Сивашу, надеясь отрезать казакам путь. Однако С., отправив большую часть войска разорять Крым, с меньшею частью предусмотрительно остался у переправы.
Хан очутился между двух огней: впереди был С., а сзади подступила выходившая из Крыма другая часть запорожцев.
После нескольких попыток опрокинуть передний отряд татары принуждены были сложить оружие, а кто не хотел — был убит. Только сам хан и немногие с ним успели ускользнуть в стороны.
С. привез в Сечь 7 тыс. пленных татар и несколько тысяч освобожденных из неволи христиан.
Разгром Крыма обозлил турецкого султана донельзя.
Он грозил разорить Сечь до основания и собирался на нее походом.
Живущим в Малороссии преданием именно к этому моменту приурочивается высокомерное послание султана к запорожцам и известное «смехотворное» письмо последних в ответ, писание которого изображено Репиным в картине «Запорожцы». После смерти Алексея Михайловича С. с кошом принес торжественную присягу на верность Федору Алексеевичу и почти одновременно с этим попытался завершить неоконченное дело о принятии Дорошенка в подданство России (1676 г.). Противодействие планам С. со стороны Самойловича и вызванное донесениями последнего недовольство царя кошевым еще более упрочили дружбу С. с Дорошенком и испортили его отношения к Москве, так что он, по-видимому, подумывал снова о союзе с турками или татарами.
Тем не менее, когда Самойлович и Ромодановский пошли на Дорошенка открытой силой и последний им сдался, С. почему-то не предпринял никаких шагов для поддержки своего друга, остался равнодушным зрителем и даже возобновил свои обычные промыслы над крымцами.
С начала 1677 г. отношения С. с Москвою значительно ухудшились.
К этому времени обнаружилось явное намерение турок и татар идти на Украйну, и до Самойловича дошли слухи о сношениях С. с султаном.
Действительно, С. одно за другим получил ряд посланий от находившегося в плену у турок Юрия Хмельницкого с предложением стать на сторону султана, «найяснейшего цесаря турецкого». «Когда я был в Запорожье, — писал Хмельницкий С., — то вы мне обещали оказать любовь и желательство и вождем (т. е. гетманом) меня иметь хотели; исполните теперь ваше обещание и отправляйте послов своих для переговоров со мною». Эти послания С. отправлял Самойловичу, сопровождая их собственными, в которых уверял о своих честных намерениях по отношению к Москве, но не скрывал недовольства последнею из-за неприсылки оружия, свинца и продуктов и высказывал желание завести переговоры с турками с целью размена пленных.
Самойлович, а под влиянием его и царь чистоте намерений С. веры не давали, подозревая его в том, что переговоры о размене пленных затеваются лишь для возможности переговоров о союзе. В июне 1677 г. из Москвы прибыл в Сечь для расследования этого дела царский посол Василий Перхуров и на раде выслушал, с одной стороны, уверения С. и коша в готовности противиться туркам и татарам, а с другой — ряд жалоб на Самойловича в Москву о неприсылке довольствия, сукон, и всякого жалованья.
Жалобы С. в июле через посланца стольника Алексадра Карандеева были удовлетворены, но сам он остался под подозрением, и Самойлович следил за каждым его шагом. 20 августа 1677 г. произошла под Чигирином битва московских полков с совместными силами турок, татар, валахов и мултян, разрешившаяся бегством союзников.
Отношение С. к этому делу остается не совсем выясненным.
По летописи Величка следует, что С. послал на помощь московским полкам значительный отряд запорожцев, который и решил дело в критическую минуту.
Факт этот однако в других источниках не находит подтверждения.
С другой стороны, не более достоверны и известия о двойственной роли С.: посылая письмо Самойловичу с поздравлениями его с счастливой победой, он в то же время своими лодками помог будто бы бежавшим татарам переправиться через Днепр, за что от хана получил хлебных запасов, самопалов, зелья и свинцу, а от султана 30 тыс. червонцев.
На основании этих слухов Самойлович послал в октябре С. резкое укорительное письмо и о них же сообщил в Москву, откуда для расследования вскоре был прислан подьячий Емельян Шестаков.
На ряд поставленных по этому делу Шестаковым вопросов С. отвечал: под Чигирин он не ходил потому, что войска в Сечи было мало и ходили слухи о намерениях турок по пути к Чигирину осадить сначала Сечь; с ханом примирился отчасти ввиду этой угрозы, отчасти же потому, что царь и гетман, несмотря на неоднократные челобитья его, С., ни припасов, ни оружия, ни вспоможения людьми не присылали, почему казаки одной рыбой должны были кормиться, а хан за полоненных татар дал большой выкуп, — «а если бы с ханом не помирились, то все с голоду померли бы». «…А как скоро войска и запасы будут нам присланы, то мы перемирие с ханом нарушим и пойдем в Крым войною». Весною 1678 г. ввовь грозила беда от нашествия турок на Украйну.
Царь и гетман стали готовиться к отпору, почему опять должны были ведаться с С. А о нем между тем стали приходить тревожные вести; доносили, что он в дружбе с султаном и ханом, с сбоими сносится через послов, сносится также и с Юрием Хмельницким, что он готов отойти от Москвы и пристать к султану, если последний даст согласие веру православную не гнать, податей не брать, вольностей запорожских не нарушать и по городам своих старших не ставить.
Некоторые говорили, что всем этим С. «просто манет врагов, чтобы они на него прежде времени не наступали, а сам только времени выжидает, чтобы над Крымом промысел чинить». Самойлович однако слухи считал за истину, С. ни в чем не доверял, его советы (напр. об очищении трудного для защиты Чигирина) считал «злосливыми» намерениями, просьбы его о довольствии, оружии, знаменах и пр. отклонял и в посланиях царю обрисовывал С. самыми черными красками.
Только когда турецкая гроза стала совсем близко, он послал запорожцам 200 бочек муки, 40 бочек пшена и других продуктов.
Подозрения Самойловича однако не оправдались.
В июне 1678 г. С. совершенно разорвал всякие сношения с неприятелями и 12 числа этого месяца разбил на Днепровском лимане несколько турецких судов с хлебными запасами, а затем, желая опередить шедших из-под Чигирина турок, двинулся к Бугу, на пути их сжег мост, имел ряд стычек с неприятельскими отрядами, которые разбил и рассеял.
В то время, когда С. громил татар на Днепре и Буге, московские полки и украинские казаки понесли решительное поражение у Чигирина и отступили от города.
Неудачу эту молва, а вслед за нею и летописи объяснили нерешительностью князя Ромодановского, сын которого находился в плену у турок, и тем, что Самойлович, «знюхавшись с князем и следуя его воле», удерживал казаков от решительного сражения.
Тогда С. и запорожцы послали Самойловичу пространное ядовитое, полное резких укоризн письмо.
Изложив все бедствия, перенесенные Украйной от вражды правобережного и левобережного гетманств, в том числе Самойловича с Дорошенком, С. писал: «После всего отого не удивляйся, ваша вельможность, войску запорожскому, если нам пришлось, после случившегося збурения турчином Чигирина, Канева… и тебя записать в реестр прошлых нещиро зичливых отчизне нашей гетманов… Вместо военного похода… ты, яко журавель на купине стоящий, издалека через Днепр смотрел до Лодыжина и Уманя, что там будет твориться, обгородившись хорошо наметными стенами для защиты своего здоровья, чтобы оттуда не залетела по ветру пуля какая и оному в роскошных перинах… не причинила шкоды… Объясни же теперь, пане гетмане, что доказал ты, какую услугу Богу и отчизне сделал.
Дорошенка заслал в непрестанную неволю, Чигирин со всею сегобочною Украйною утратил, многому множеству христианской крови напрасно пролиться допустил и после такого благополучия обеих сторон гетманом титуловаться стал… Дождался крайнего упадка и запустения отчизны нашей… за что дать ответ перед Богом всевидящим.
Твоему разуму показался лучшим один человек, сын князя Ромодановского, нежели тысячи братии нашей, великороссийских и малороссийских, оставленных без помощи твоей на убиение в Чигирине, Каневе и других местах… Кто тут слепоте твоего ума не удивится? Кто может с приязнию и зичливостью приклониться тебе?..» И т. д., — длинный ряд укоров, заключенный благожеланием, «чтобы ты через тот упадок очнулся и поискал милости Божией для вечного живота и благополучия». После своей неудачи под Чигирином, отчасти, может быть, вследствие приведенного письма, а более всего ввиду того, что С. на деле доказал шаткость недобрых о нем слухов, Самойлович стал с значительно большим доверием относиться и к С. и к запорожцам вообще, к ним отписывая, что верит их «искреннему желанию к православному монарху», и в Москве прося, «дабы великий государь, взирая на труды их, по челобитью свою милость явил». Весною 1679 г. С. напал на город Кызыкермень и Тавань.
Мстя за разорение этих городов, турки поздней весною подступили было к Сече, но С., имея мало войска, ушел на острова, почему турки повернули обратно.
Узнав о недостаче войск у С., царь впервые послал ему помощь, — большую конную рать и пеших людей. В начале лета Самойлович предупреждал С., что на Сечь снова собираются янычары, и предлагал свою помощь, на что С. ответил: «Если вы, ваша вельможности», станете беcпокоить вашу гетманскую особу с такой приязнью и усердием, какую выказали у Лодыжина, Уманя, Чигирина… то лучше вам оставаться в собственном доме и не смотреть на наше падение сблизка, как смотрели вы беcпечально на падение Чигирина…» «Того же лета (1680), августа первого числа, — говорит летопись Величко, — преставился от казни сей, через некоторое время после болезни, в Грушевке, в пасеке своей, славный кошевой атаман Иван Серко… Погребен был честно всем войском низовым запорожским.,. Хоронили его знаменито 2 августа со многою арматною и мушкетною стрельбою и с великою от всего низового войска жалостью…» На камне, сохранившемся доныне на его могиле (в нынешней деревне Капуливке, Екатеринославской губернии и уезда), дата смерти С. обозначена 4 мая 1680 г.; разногласие объясняется, вероятно, ошибкой на этом камне, поставленном, нало думать, значительно позже на месте старого камня, уничтоженного во время гонений на Сечь; надпись восстановлялась на память, почему и возможна была ошибка.
Друзья и враги С., летописцы и историки, — все отзываются о нем как о человеке замечательных военных дарований.
Польский король Ян Собеский называл его «воином славным и в ратном деле большим промышленником», украинские летописцы величают его «сильным и великим ватагом», «славным атаманом», малороссийские историки приравнивают его к Чингисхану и Тамерлану.
Татары дали ему прозвище «урус-шайтан» (русский чорт), татарки его именем пугали детей; турецкий султан издал указ молиться в мечетях о погибели С. Сами запорожцы и украинские казаки считали его непобедимым.
Легенды гласят, что после смерти С. запорожцы, отправляясь в поход, возили его тело в гробу или его правую руку, которую при встрече с врагами выставляли вперед и кричали: «Стой, душа и рука Сирка с нами». О подвигах его и доныне распеваются песни, рассказываются думки, легенды и сказки.
Четырьмя разного значения причинами главным образом вызывались походы и направлялась политика С. и его казаков.
Первая из них — бесшабашная удаль, столь характерная для корсаров, пиратов, а в русской истории для обитателей Сечи. Именно этой беcпринципной удалью, любовью к войне для войны объясняются иначе часто совсем необъяснимые резкие переходы запорожцев во главе с С. от одной стороны к другой, неожиданная измена этим, неожиданная помощь тем. Вторая — необходимость добывать средства к жизни, которых не давала Сечь. К тому и «прихыливались» казаки, кто предлагал эти средства, а если никто не предлагал — шли походом на того, где полагали найти их наиболее легко, при наименьшем сопротивлении.
Третья причина уже принципиального характера; это — вера православная.
Она была тем началом, которое заставляло С. чаще всего быть на стороне Москвы и заодно с нею, о чем он неоднократно и высказывал в посланиях к Самойловичу. A над всем этим высится — вольность Запорожья.
Ради сохранения вольности, если она ему обеcпечена, он готов был войти в дружбу с султаном и ханом, а при опасениях утратить это высшее благо Сечи — отторгался даже от Москвы и шел против нее, несмотря на родственность крови и общность веры. Акты Южной и Западной России, т. IV, стр. 272, 292; т. V, стр. 138, 139, 155, 156, 201, 202, 216-218, 223-225; т. VI, стр. 30, 31, 35, 199, 203-207; т. VII, стр. 12, 91, 104, 110, 111, 115, 150, 157, 158, 297, 298, 301, 316; т. VIII, стр. 34, 60, 62, 65, 113, 230, 246, 274; т. IX, стр. 242, 415, 445, 454, 549, 572-575, 577, 586, 587, 590, 606, 607, 647, 828, 830, 850-851, 892, 894, 896, 986, 988; т. XI, стр. 11, 15, 91, 113, 140, 306, 336, 342-364, 429, 443, 446, 479, 497, 525, 550-562, 575, 579, 580, 582-586, 610, 659; т. XII, стр. 34, 50, 90, 97-107, 111-115, 127, 132, 137, 258-260, 273-276, 287-290, 305, 319-321, 324, 326, 329-337, 355, 368, 371, 374, 393-398, 401, 417, 444-446, 462, 464, 522-527, 538, 545-562, 565, 575, 596-602, 604, 610, 622, 632-636, 641-647, 655, 661, 682, 698, 701, 718, 774, 818, 820, 823, 829, 832, 834; т. ХIII, стр. 56-57, 75, 90-92, 105-111, 122-123, 163, 179-180, 181-188, 194-197, 213-216, 226, 227, 270, 274, 330, 344-348, 352-356, 370, 377, 423-430, 432-439, 436, 439, 448, 455, 458, 473, 487, 505-508, 515-517, 546-552, 595, 602, 603, 642, 666, 694, 697, 700, 703. — Летопись Величко;
Киев, 1851 г., т. II, стр. 79, 100, 168-170, 178, 341, 343-346, 353, 364-368, 370-371, 390-396, 428, 429, 452, 464, 467, 489-493, 497-498. — Летопись Самовидца, Киев, 1878 г., стр. 86, 91, 94, 96, 99-102, 107, 111, 148. — Летопись Григория Грабянки, Киев, 1854 г., стр. 192, 193, 198. — Летописец Леонтия Боболинского, Киев, 1854 г., стр. 315. — Архив министерства иностранных дел в Москве, дела 1663 г., № 14, св. 18; 1664 г., № 9, св. 19; 1668 г., № 3, св. 26; № 13, св. 26; 1672 г., № 27, св. 38; 1673 г., № 3, св. 38; № 35, св. 39; 1675 г., № 2, св. 44. — Latopisiec Joachima Jezlicza, Warszawa, 1853 г., П., 87, 92, 106. — «Собрание Госуд. Грамот и Догов.», т. IV, М., 1828 г., стр. 51, 287, 312, 314, 315, 324, 325. — Бантыш-Каменский, «Источники малороссийской истории», т. I, М., 1857 г., стр. 248, 266, 267; т. II, М. 1858, стр. 147. — Д. И. Эварницкий. «Запорожье в остатках старины», СПб., 1888 г., т. II, стр. 74-76. — Его же, «История запорожских казаков», СПб., 1892 г., т. I, стр. 355. — Его же, «Иван Дмитриевич Сирко, славный кошевой атаман Запорожского войска», СПб., 1894 г. — Ригельман, «Летописное повествование о Малой России», М., 1847 г., т. II, стр. 76, 122, 170-171. — Мышецкий, «История о казаках запорожских», Одесса, 1852 г., т. II. — Костомаров, «Русская история», т. II, СПб., 1876 г., стр. 788. — «Historia panowania Jana Kazimierza», Poznan, 1840, І, 182. — Филарет, «Историко-статистическое описание Харьковской епархии», М., 1857 г., т. II, стр. 50-53, 263. — «Киевская Старина», 1893 г., т. XL, стр. 310. {Половцов} Серко, Иван Дмитриевич или Сирко († в 1680 г.) — популярнейший кошевой атаман Запорожского войска, родом из казацкой слободы Мерефы Слободской Украйны (нын. Харьковской губ.). В 1654 г., будучи полковником, не захотел принять присяги на подданство московскому государю и удалился в Запорожье, где пробыл в неизвестности до 1659 г. Решившись, наконец, стать сторонником московского царя, он самостоятельно ходил на крымцев, взял Аккерман и Чигирин, «очень многих полонил», а затем, призванный князем Трубецким и гетманом Беспалым, в течение нескольких лет «чинил промысел» над крымскими улусами.
В 1663 г. С. сделался кошевым атаманом Запорожского войска и одержал ряд блестящих побед над крымцами, поляками и Петром Дорошенко при Перекопе, в Капустяной долине, близ Умани и др., причем он один из первых стал присоединять к казакам отряды калмыков.
В 1664 г., не доверяя гетману Брюховецкому, возвратился в Сечь, но на следующий же год вышел оттуда и по-прежнему поражал татар, тем самым защищая от них малороссиян.
В 1668 г. С. перешел на сторону Дорошенко, «воевал» украинские города, идя «против бояр и воевод», и в то же время не переставал теснить крымцев.
В 1670 г., снова верный московскому царю, С. выжег Очаков и нанес несколько поражений недавнему союзнику своему.
В 1672 г., по смерти гетмана Демьяна Многогрешного, С. стал домогаться гетманства, но вместо того попал в Тобольск, сосланный туда царем Алексеем Михайловичем.
Скоро, однако, он был вновь поставлен во главе запорожских казаков, с которыми в 1673 г. взял Арслан, Очаков и др. В том же году Серко выдал Москве лжецаревича Симеона Алексеевича и получил от царя богатое «пожалование», но, не получая удовлетворения некоторых своих просьб, стал сноситься с поляками, от которых ничего не добился; снова сделался приверженцем московского царя и склонил на его сторону Петра Дорошенко.
В 1675 г. С. жестоко отомстил султану турецкому и крымским татарам за разграбление Сечи, получил от султана богатый выкуп за пленных и написал ему «смехотворное» письмо, эпизод с которым послужил темою для известной картины И. Е. Репина «Запорожцы». В последние годы жизни С. уже не изменял Москве и неустанно поражал крымцев.
Отличавшийся необыкновенной храбростью и в то же время великодушием и добротой, С. тотчас же после смерти стал предметом легенд, стихов и т. п. Его именем татары унимали кричащих детей; равного ему не находили никого, и память о нем сохранилась в Малороссии до сих пор. В дер. Капыловке Екатеринославской губ. ему поставлен памятник, описанный Д. Эварницким в «Историческом вестнике» (1887, № 7). Тому же автору принадлежит и подробная его биография: «Иван Дмитриевич Сирко, главный кошевой атаман запорожских низовых казаков» (СПб., 1894). В. Р-в. {Брокгауз}