Биография Сергий Радонежский

— преподобный Радонежский, основатель Троице-Сергиева монастыря.
Ни в житии С., ни в других источниках нет точного указания на год рождения преподобного, и историки, по различным соображениям, колеблются между 1313, 1314, 1318, 1319 и 1322-м гг. Наиболее вероятным представляется 1314 г. Мирское имя С. было Варфоломей.
Отец его, Кирилл, был боярин Ростовских удельных князей, «един от славных в нарочитых бояр, богатством многим изобилуя»; он имел, по словам жизнеописателя С., «житие велико в Ростовьстей области», т. е. владел более или менее значительными вотчинами и угодьями.
Кроме Варфоломея, у Кирилла было еще два сына, старший — Стефан и младший — Петр. Годы детства и юности Варфоломея, до двадцатилетнего возраста, протекли под родительским кровом и, по рассказу жития, были ознаменованы рядом чудесных событий.
Принадлежа к высшему, боярскому кругу общества, Варфоломей рос, однако, в простой, деревенской обстановке, в усадьбе своего отца. Так, явление чудесного старца, предсказавшего Варфоломею славу великого подвижника, произошло в поле, куда он был послан отцом искать лошадей.
Семи лет Варфоломей вместе с братьями отдан был в ученье грамоте одному из тех учителей, духовных или мирян, которые в те времена учили детей у себя на дому т. е. содержали частные школы грамоты.
Ученье сначала не давалось мальчику; «было это, по словам жизнеописателя, по смотрению Божию, дабы дитя получило разум не от людей, но от Бога» С ранних же, детских лет стала развиваться у Варфоломея наклонность к тихой, созерцательной, молитвенной жизни, к чему располагал и благочестивый строй домашней жизни. Уже двенадцатилетним мальчиком он вступил на путь подвижничества, которого не возбраняли ему благочестивые родители: соблюдал строго посты, предавался молитве в храме и дома, усердно изучал священные книги. Когда Варфоломею исполнилось 15 лет, в жизни всей его семьи произошла крутая перемена.
Ростовское княжество, после получения великого княжения московским князем Иваном Даниловичем Калитой, приведено было в зависимость от Москвы; подчинение это сопровождалось со стороны московских властей террористическими мерами, постигавшими прежде всего лучших ростовских граждан и бояр, обвиняемых в изменнических замыслах.
Спасаясь от насилий московских наместников, многие жители Ростова покидали родину.
В эту же тяжелую для всего Ростова пору политического бедствия на боярина Кирилла обрушилось еще личное несчастие: некогда «богатством многим изобилуя», он «на старость обнища и оскуде»; его разорили частые поездки с князем в орду и приемы татарских послов, дани и выходы, хлебные недороды, набеги татарских ратей, особенно опустошение татарами в 1328 г. Тверской области в наказание за восстание тверичей во главе с князем Александром Михайловичем.
В этом году пострадало не одно Тверское княжество; по словам летописца, «бысть тогда всей Русской земле велия тягость и томление и кровопролитие от татар». По примеру многих своих сограждан, боярин Кирилл со всей семьей покинул Ростов и поселился в городе Радонеже, уделе младшего сына Ивана Калиты, Андрея.
В юноше Варфоломее бедствия, постигшие его родину и семью, еще более укрепили отвращение от суеты и превратностей мира и стремление к иноческому идеалу.
Давно уже инок в душе и по жизни, он через несколько лет по переселении в Радонеж, достигнув двадцатилетнего возраста, решился постричься в монахи.
Со стороны родителей, проникнутых теми же идеалами, он не встретил возражения.
Они просили только обождать их смерти: братья Стефан и Петр жили отдельно своими семьями, и Варфоломей был единственной опорой своих родителей в годы болезненной старости и скудости.
Недолго пришлось ему ждать. Через два-три года он похоронил отца и мать, постригшихся перед смертью в Хотьковом монастыре близ Радонежа, где уже монашествовал овдовевший старший их сын, Стефан.
Идеалом Варфоломея была древнейшая и совершеннейшая форма иночества — пустынножительство.
Между тем русские монастыри того времени поддерживали постоянные и тесные связи с миром, от суеты которого желал уйти юный подвижник.
Варфоломей уговорил брата Стефана разделить с ним подвиг пустынножительства.
В окрестностях Хотькова монастыря, в дремучем лесу братья избрали место, называвшееся Маковцем или Маковской горой, на реке Консере или Коншуре (по актам XVI-XVII вв.), Кончюре — в настоящее время. «Здесь, — говорит проф. Голубинский, — пустыня была настоящая и суровая; кругом на большое расстояние во все стороны дремучий лес; в лесу — ни единого жилища человеческого и ни единой человеческой стези, так что нельзя было видеть лица и нельзя было слышать голоса человеческого, а можно было видеть и слышать только зверей и птиц». Братья срубили келью и малую церквицу, освященную, по просьбе их к митрополиту Феогносту, во имя Св. Троицы.
Стефан не перенес тяжелого искуса пустынножительства и скоро ушел в Москву, в Богоявленский монастырь, но Варфоломей остался тверд и, расставшись с братом, постригся в монахи у некоего игумена Митрофана, настоятеля одного из окрестных приходов, и принял имя Сергия в честь мученика, память которого празднуется 7 октября.
В это время Варфоломею было 23 года. После пострижения, совершенного в присутствии «некоторых людей», быть может родных и знакомых из Радонежа, молодой инок остался «един в пустыни безмолвствовати и единствовати» и провел в полном уединении около двух лет. Это было для него тяжелое время самоиспытания.
Подобно многим другим подвижникам древней Руси, С. перенес нравственную борьбу, олицетворяемую в агиографии борьбой с темной силой демонских наваждений и козней.
Двухлетнее уединение С. не укрыло его от мира. Слух о новом подвижнике скоро распространился, и к С. стали приходить монахи, желавшие разделить с ним подвиг пустынножительства.
Скоро собралось двенадцать человек братии, и кругом церкви сгруппировались тринадцать келий, обнесенных тыном «не зело пространнейшим». Так возникла знаменитая Троицкая обитель.
Сначала никто из братии не имел священнического сана, и для совершения литургии приглашались священники или иеромонахи из окрестных приходов.
Наконец, пришел к С. игумен Митрофан, постригавший его в монахи.
По избранию С. и его сподвижников он стал первым игуменом и священником новоустроенного монастыря, но через год умер. Тогда по настоятельному желанию братии сам С. решился стать во главе монастыря и епископом Волынским Афанасием, приезжавшим в Москву в отсутствие митрополита, был возведен в сан священника и игумена.
Теперь для С., уже закаленного в борьбе с самим собой в годы одиночества, началась пора иных трудов и испытаний — по устроению нового центра религиозно-нравственного просвещения.
Трудна и исполнена всяких лишений была жизнь первых иноков Троицкой обители.
Немногие обладали достаточной силой духа, и число братии некоторое время не превышало 13 человек с игуменом.
Не принося с собой из мира никакого имущества, троицкие иноки должны были добывать себе пропитание тяжелым трудом, пример которого подавал сам неутомимый игумен, обладавший большой физической силой и необходимыми в сельском быту знаниями, между прочим знанием плотничьего мастерства.
По словам жития С., около келий «различные сеяхуся семена», т. е. разведен был огород и, может быть, небольшая пашня. Но трудолюбие иноков не всегда обеспечивало им кусок хлеба, и иногда им случалось голодать по несколько дней пока приношение какого-нибудь христолюбца не выручало их из беды. Но С. строго запрещал братии ходить за милостыней и позволял принимать лишь то подаяние, которое приносилось в монастырь самими благочестивыми людьми.
Весь обиход монастыря был скуден до нищеты.
Иной простец богомолец, привлекаемый в Троицкий монастырь славою его игумена, простодушно создавал в своем воображении образ величественного старца, «окруженного отроками предстоящими и слугами скорорищущими и множеством служащих и честь воздающих»; но, войдя в ограду монастыря где было «все скудостно, все нищетно, все сиротинско» и встретив смиренного монаха, в изодранном и «пелесоватом» рубище копающего гряды, не хотел верить, что это и есть знаменитый С. Нищета препятствовала даже совершению церковных служб; иногда приходилось откладывать литургию по неимению вина и просфор; на утренних и вечерних службах храм освещался березовой или сосновой лучиной, богослужебные книги писались «на берестех», церковные сосуды были выточены из простого дерева, облачения шились из грубой крашенины.
Немало трудов и огорчений пришлось положить С. также на то, чтобы воспитать в братии ту силу духа, которою проникнут был он сам и без которой нельзя было делить с ним подвиг пустынножительства.
Кротость и незлобие были отличительными чертами характера С., и для нравственного воздействия на малодушных он пользовался только двумя средствами: кротким увещанием и личным своим примером во всяком иноческом подвиге.
Подвергая желающих постричься в его монастыре долгому и строгому искусу, он неусыпно следил за жизнью своих иноков и особенно старался не допускать их до физической и духовной праздности.
Неизвестно, как долго пребывал Троицкий монастырь в состоянии первоначальной скудости и нищеты.
По мере того как росла слава монастыря и его великого игумена, милостыня и подаяния, сначала только спасавшие братию от голода, стали сменятся крупными вкладами и пожертвованиями.
По обычаю, крепко укоренившемуся в древнерусском обществе, обращение к монастырю, как посреднику в деле душевного спасения, за молитвой и поминовением всегда сопровождалось большими или малыми денежными и земельными вкладами.
Первым крупным жертвователем явился архимандрит Симон из Смоленской области, человек богатый и пользовавшийся почетом.
Но он променял его на честь быть учеником троицкого игумена, и поселившись в его монастыре, вручил ему свое немалое богатство.
На средства, принесенные Симоном, С. поставил новый, более обширный деревянный храм и расположил вокруг него кельи правильным четырехугольником.
Затем, мало-помалу, стала заселяться и лесная глушь, непосредственно окружавшая монастырь.
В окрестностях вырастали постепенно починки и деревни, вырубался лес, расчищались пашни и луга. Заселение края пошло еще быстрее, когда дорога из Москвы в северные города близко придвинулась к монастырю.
Если в первые годы существования обители в нее приходили лишь редкие избранники, уходившие из мира и искавшие душевного спасения в подвиге пустынножительства, то спустя лет 10 она стала духовным центром для мирского населения как окрестного края, так и отдаленных областей Руси. В монастыре постоянно сменялись многочисленные богомольцы — миряне.
Метко и образно охарактеризовал нравственное воздействие Сергиева монастыря на окружавший его мир проф. Ключевский: «мир приходил к монастырю с пытливым взглядом, каким он привык смотреть на монашество, и если его не встречали здесь словами прииди и виждь, то потому, что такой зазыв был противен Сергиевой дисциплине.
Мир смотрел на чин жизни в монастыре преп. Сергия, и то, что он видел, быт и обстановка пустынного братства научали его самым простым правилам, которыми крепко людское христианское общежитие». Из монастыря мир «уходил ободренный и освеженный, подобно тому, как мутная волна, прибиваясь к прибрежной скале, отлагает от себя примесь, захваченную в неопрятном месте, и бежит далее светлой и прозрачной струей». Вместе с тем наступило для монастыря время материального довольства и изобилия. «И начаша, — говорит житие С., — посещати и учащати в монастырь, приносяще многообразная и многоразличная потребования, им же несть числа». Источники не дают прямого ответа на вопрос, владел ли Троицкий монастырь при жизни С. вотчинами и принимал ли он земельные вклады.
Известно только, что незадолго до смерти С., когда он уже сложил с себя игуменство, один галичский боярин Семен Федорович подарил монастырю половину варницы и половину соляного колодезя у Соли Галицкой (Акты Юридические, I, № 63). «Начал приобретать вотчины в монастырь, — говорит проф. Голубинский, — непосредственный преемник и личный ученик Сергия, преподобный Никон, и нельзя думать, чтобы этот поступал вопреки воле и завещанию своего учителя… Но, принимая за вероятнейшее, что при самом преподобном Сергии монастырь не имел еще недвижимых имений или вотчин, со всею вероятностью должно думать, что монастырь имел при нем собственное хлебопашество, именно — что преподобным Сергием заведены были кругом монастыря пахотные поля, которые и обрабатывались отчасти самими монахами, отчасти наемными крестьянами, отчасти же крестьянами, которые хотели поработать на монастырь Бога ради». Пока С. подвизался в глухой пустыне вдали от мира, в обществе немногих избранников, порядок жизни его обители определялся строгим единством идеалов и помыслов братии и безусловным преклонением перед нравственным авторитетом игумена.
Но когда мир плотною стеной окружил прославленный монастырь и установил с ним постоянные и близкие сношения, когда умножилось число монашествующих, тогда в монастырь должны были проникать влияния и элементы, нарушавшие прежнюю простоту и гармонию строгой подвижнической жизни. Подобно всем другим русским монастырям того времени, Троицкий монастырь был сначала «особножитным»: подчиняясь одному игумену, сходясь для молитвы в один храм, монахи имели каждый свою келью, свое имущество, свою одежду и пищу; эта свобода располагать собою, приобретать имущество и распоряжаться им была источником многих зол и нестроений в монастырях древней Руси и несомненным признаком упадка монашеской жизни. Между тем в XI-XII вв. на Руси существовала другая, более совершенная и древняя форма монастырского устройства, введенная преподобными Антонием и Феодосием Печерскими, — «общежитие», по примеру христианской общины апостольских времен.
Но постепенно в русских монастырях утвердилось «особножительство», и преподобному С. принадлежит заслуга восстановления в монастырях северной Руси «общежительства». Жизнеописатель С. рассказывает, что около 1372 г. к С. пришли послы от Константинопольского патриарха Филофея и принесли ему параманд, схиму и патриаршую грамоту: восхваляя С. за добродетельную жизнь, патриарх убеждал его ввести в своем монастыре «общее житие». Московский митрополит Алексий, которому С. сообщил о послании патриарха, со своей стороны благословил его на введение общежительства.
Сопоставляя этот рассказ с другими фактами и свидетельствами источников, проф. Голубинский несколько иначе изображает эпизод введения общежития в Троицком монастыре: «Необходимо думать, — говорит он, — что преподобный Сергий ввел в своем монастыре общежитие не потому, чтобы это присоветовал ему патриарх, а потому что он сам хотел этого и что хотел этого вместе с ним святой митрополит Алексей, и что они — Сергий и Алексей — лишь прибегли к авторитету патриарха, дабы придать своему начинанию большую твердость.
Необходимо предполагать, что патриарх написал преподобному Сергию послание по просьбе святого Алексея, обращенной к нему этим последним во время бытности в Константинополе для посвящения в митрополиты, бытности целогодичной в 1353-1354 гг.». Согласно с уставом общежительства в монастыре устроены были новые помещения: трапеза, хлебопекарня, амбары, кладовые, разные мастерские, в которых сосредоточивался хозяйственный обиход монастырской жизни. Из среды старейшей братии избраны были должностные лица, помощники игумена: келарь, духовник, экклесиарх, пономарь, канонарх.
В богослужение введен был устав иерусалимский (обители преп. Саввы освященного), отличавшийся большею торжественностью сравнительно с уставом Студийским.
Остальная братия в свободное от богослужение время должна была заниматься по кельям каким-нибудь рукоделием по назначению игумена.
Одним из келейных послушаний было «списание книжное» и переплет рукописей.
Сам С. подавал пример трудолюбия: шил одежду и обувь для братии, пек просфоры, катал свечи и вообще не гнушался никакой черной работой.
Поддерживая и устрояя свою обитель первоначально пожертвованиями и милостыней христолюбцев-мирян, С. установил обычай странноприимства и благотворительности, когда его монастырь достиг материального благосостояния.
По выражению жизнеописателя, «бе рука его простерта к требующим, яко река многоводна и тиха струями». И своим преемникам С. завещал хранить «без роптания» заповедь странноприимства.
Введение общежительства было для С. источником больших трудов и огорчений, которые даже побудили его однажды оставить монастырь и снова предпринять подвиг пустынножительства.
Некоторые монахи не желали подчиниться общежительному уставу и ушли из монастыря.
Ко времени этой смуты в Троицком монастыре, вызванной введением общежительства, историки относят послание вселенского патриарха к С., осудившего обычный мирской образ жизни русских монахов и увещевавшего братию монастыря во всем повиноваться игумену.
Но особенно тяжело было для С. недоброжелательное отношение к нему старшего брата Стефана, вернувшегося в Троицкий монастырь.
Покинув С. в пустыне, Стефан ушел в Москву и поселился в Богоявленском монастыре, где встретил Алексия, будущего митрополита.
За свою строгую жизнь Стефан был избран игуменом Богоявленского монастыря и приобрел расположение вел. князя Семена Ивановича, который сделал его своим духовником.
Но через неколько лет Стефан отказался от своего почетного положения в Москве и снова пришел к младшему брату, чтобы стать иноком его обители.
Вместе с собой он привел 12-летнего сына Иоанна, постриженного С. с именем Феодора, впоследствии основателя Московского Симонова монастыря и архиепископа Ростовского.
Стефан был человек властолюбивый и хотел первенствовать в монастыре; некоторые монаха, недовольные С. за введение общежительства, сочувствовали ему. Однажды, во время вечерни, Стефан, рассердившись на канонарха, громко сказал: «кто здесь игумен? не я ли первый сел на этом месте?» — и «ина некая изрек, их же не лепо бе». Слова Стефана были услышаны С., служившим в алтаре, и глубоко потрясли его. Окончив вечерню, он, ни сказав никому ни слова, ушел из монастыря за 30 верст, к своему другу Стефану, игумену Махрищского монастыря.
Взяв здесь одного монаха, он стал искать места для построения новой обители и остановился, наконец, на берегу реки Киржачи, в 40-50 верстах от монастыря Троицкого.
Здесь он решил снова начать подвиг пустынножительства, сознавая, что для борьбы против зла, которое овладело Троицким монастырем, бессильно слово кроткого увещания; другого же средства борьбы С. не знал. Встревоженная внезапным исчезновением игумена, братия Троицкого монастыря скоро отыскала его новую обитель, и некоторые монахи, нелицемерно преданные С., тотчас же переселились к нему. Вместе с ними он, с благословения митрополита Алексия и на средства своих почитателей, выстроил церковь во вмя Благовещения Богородицы, окружил ее кельями и скоро устроил новый монастырь, получивший название Киржачского Благовещенского.
Между тем смута в Троицком монастыре улеглась, и братия, чувствуя свою виновность, усердно просила С. вернуться на игуменство в свой стаpый монастырь.
Сам митрополит послал к нему двух архимандритов, увещевая исполнить просьбу братии и обещая извести из монастыря строптивых монахов.
Незлобивый С. склонился на эти просьбы и увещания и вернулся в Троицкий монастырь, оставив на Киржаче ученика своего Романа.
С первых лет пустынной жизни С. о нем далеко прошла молва, как о великом подвижнике.
С течением времени за ним утвердилась слава чудотворца и прозорливца.
По словам жизнеописателя, «слава же и слышание о нем пронесеся повсюду; вси имеяху его, яко единого от пророк». Современники уже при жизни называли его «преподобным» и «святым»; в летописном известии о болезни, постигшей его в 1375 г., говорится: «того же лета болезнь бысть тяжка преподобному игумену, Сергею святому». В жизнеописании С. собраны предания о многих совершенных им чудесах и знамениях, которые свидетельствовали перед братией о благодати, почивающей на их игумене, а для него самого являлись моментами наивысшего духовного удовлетворения и просветления.
Таковы предания — о видении множества «птиц зело красных», символизировавших будущее обилие иноков в монастыре, о сослужении ангела С. во время литургии, о посещении его Божиею Матерью.
Великий духовный авторитет Троицкого игумена открывал ему путь к высшему церковному сану в России, к кафедре митрополита.
Митрополит Алексий, близко знавший С., однажды пригласил его к себе и предложил ему в подарок митрополичий параманд с золотым крестом.
Не угадывая сразу намерения митрополита, С. уклонился от подарка: «прости меня, владыко, от юности моей не был золотоносцем, тем более хочу пребывать в нищете в лета старости». Тогда Алексий объяснил, что этот подарок есть «знак обручения святительскому сану» и что он желает видеть С. своим преемником; «знаю достоверно, — говорил митрополит, — что все, от великодержавного до последнего человека, тебя пожелают иметь своим пастырем.
Теперь заблаговременно ты почтен будешь саном епископа, а после исхода моего и престол мой восприимешь». Но С. на все увещания отвечал решительным отказом и говорил, что лучше снова удалится в безвестную пустыню, чем примет непосильное бремя власти.
Когда митрополит Алексий 12 февраля 1378 г. скончался, вел. князь и многие знатные люди, по известию Степенной книги, снова безуспешно обращались к С. с увещанием принять святительский жезл. Из числа кандидатов на митрополичью кафедру С. поддерживал Киприана, который после долгой церковной смуты сделался митрополитом в 1390 г. Но С. не мог ограничить свои труды на пользу церкви тесной оградой Троицкого монастыря.
По просьбам князей, митрополита, частных лиц, он основал еще несколько монастырей, вводя в них строгие порядки общежительства и ставя игуменами своих избранных учеников.
Так, по поручению вел. князя Димитрия Ивановича он построил два монастыря Дубенских перед Куликовской битвой и после нее, Московский Симонов, Коломенский-Голутвин, по поручению князя Серпуховского Владимира Андреевича — Серпуховский Высоцкий, совместно с митрополитом Алексием — Московский Андроников; наконец по благословению С. построены монастыри: Борисоглебский Устьинский в Ростовской области и Георгиевская пустынь на Клязьме.
Многочисленные ученики С. по его примеру строили монастыри вдали от городов, в пустынных местах и неизменно вводили в них устав общежительства.
Всего С. с его непосредственными учениками основано от 30 до 40 монастырей, которые в свою очередь стали рассадниками монашества и опорными пунктами колонизации и хозяйственной культуры пустынных дебрей северного Поволжья.
Таким образом преподобный С. является отцом северно-русского монашества.
В известии Воскресенской летописи о преставлении С. говорится, что он «бе начальник и учитель всем монастырем, иже на Руси». Своим нравственным авторитетом С. послужил также политическим успехам Московского государства в княжение вел. князя Димитрия Ивановича Донского.
В это время Московское государство, оканчивая тяжкую борьбу за существование, впервые вступало на путь широких национальных предприятий, и московский князь из вотчинника превращался в национального государя, вождя северной Руси в борьбе за политическую независимость.
В это же время совершался перелом и в национальном самосознании.
Поколения, возраставшие под свежими воспоминаниями первых времен татарского ига, угнетаемые мыслью о кончине мира, о погибели Русской земли, сменялись новыми, приносившими более бодрости и уверенности в себе, дерзавшими на открытую борьбу с врагом, перед которым трепетали старые поколения.
Мысль русского человека, размышлявшего о судьбах своей родины, снова окрылялась горделивым сознанием, что Русская земля есть золото, искушаемое в горниле бедствий, что бедствия, переживаемые ею, являются доказательством особенного попечения Божия, потому что тернистый и тесный путь к спасению есть путь только избранников божиих.
Нравственное обаяние личности преподобного С. было одною из движущих сил в этом процессе национального самосознания, отражавшемся в политических судьбах Руси. «Примером своей жизни, высотой своего духа преп. Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нем доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в свое будущее.
Он вышел из нас, был плоть от плоти нашей и кость от костей наших, а поднялся на такую высоту, о которой мы и не чаяли, чтобы она кому-нибудь из наших была доступна.
Так думали тогда все на Руси, и это мнение разделял православный Восток, подобно тому цареградскому епископу, который, по рассказу Сергиева жизнеописателя, приехав в Москву и слыша всюду толки о великом русском подвижнике, с удивлением восклицал: «како может в сих странах таков светильник явитися?»» (проф. Ключевский).
Важнейшее по своим нравственным последствиям событие XIV века, Куликовская победа 1380 г., приписывалась современниками молитвам С. Перед выступлением из Москвы, 18 августа, вел. князь приехал в Троицкий монастырь с боярами и воеводами испросить благословение игумена.
Отслужив напутственный молебен и упросив вел. князя разделить братскую трапезу, С. вдохнул в него мужество предсказанием победы, хотя ценою тяжелых потерь.
По просьбе Димитрия он дал ему двух монахов Александра Пересвета и Андрея Ослябю, которые в миру были боярами и людьми опытными в военном деле. Оставляя монастырь, вел. князь дал обет построить монастырь во имя Богородицы, если одолеет врага. В самый день сражения, 8 сентября, С. прислал вел. князю в благословение Богородичную просфору и грамоту, конец которой сохранен одной летописью: «чтобы ты, господине, таки пошел, а поможет ти Бог и Троица». После победы вел. князь не замедлил явиться в Троицкий монастырь и щедро одарил его; во исполнение же обета, при помощи С., построил Успенский Дубенский монастырь.
В 1382 г. русская земля подверглась новому бедствию, нашествию Тохтамыша.
На этот раз вел. князь Димитрий не решился отразить врага вооруженною рукою и, покинув Москву, ушел на север. Услышав о разорении Москвы, С. с братией удалился в Тверь; но монастырь его остался невредим.
Несколько раз московский государь пользовался нравственным авторитетом С. в спорах со своими соседями, удельными князьями.
В 1365 г. С. был послан вел. князем и митрополитом Алексием в Нижний Новгород мирить суздальских князей Димитрия и Бориса Константиновичей; при этом митрополит, бывший главным советником юного вел. князя, уполномочил С. прибегнуть к крайней мере — закрыть в Нижнем Новгороде церкви.
Но в конце концов пришлось все-таки смирять строптивого Бориса Константиновича силою оружия.
В другой раз, в 1385 г., С. послан был с мирными предложениями к Рязанскому князю Олегу Ивановичу, самому гордому и непокорливому врагу Москвы. «Преподобный игумен Сергий, — рассказывает летопись, — старец чудный, тихими и кроткими словесы и речьми и благоуветливыми глаголы, благодатию, данною ему от Св. Духа, беседовал с ним (князем Олегом) о пользе душевной и о мире и о любви; князь же великий Олег преложи свирепство свое на кротость и утишись и укротись и умились вельми душею, устыдебося так свята мужа и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь в род и род». Этот рассказ характеризует С., как защитника политических интересов московского государя; бесхитростный и незлобивый старец, чуждый политических интересов, брался за исполнение трудных дипломатических поручений только потому, что на распри князей смотрел, как на явления, противные христианской нравственности, и своим духовным авторитетом умел заменять дипломатические аргументы нравственными поучениями.
С. принимал также близкое участие в делах семейной жизни вел. князя Димитрия Ивановича и удельного князя Владимира Андреевича, во владениях которого находился Троицкий монастырь.
У обоих князей он крестил нескольких сыновей и был свидетелем при составлении духовного завещания вел. князя Димитрия Ивановича.
С. достиг глубокой старости.
За шесть месяцев до кончины он передал игуменство ученику своему Никону, а сам предался совершенному безмолвию.
Кончина его последовала, после продолжительной болезни 25 сентября 6900 г. от с. м., т. е. в 1391 г., если считать по сентябрьскому летоисчислению, или в 1392 г. — если по мартовскому.
Неизвестность, когда именно старое мартовское летоисчисление было заменено сентябрьским, служит причиною разногласия историков в вопросе о годе смерти преподобного С. Известно только, что летоисчисление изменено около времени его кончины.
С. просил братию похоронить его вне церкви, на общем монастырском кладбище.
Но с разрешения митрополита Киприана его тело было положено в церкви с правой стороны.
Через 30 лет, 5 июля 1422 г., совершилось открытие мощей С., в присутствии крестного сына преподобного князя Галицкого Юрия Дмитриевича.
Тогда же было установлено местное празднование его памяти в монастыре 25 сентября.
В 1448 или 1449 году С. был причислен митрополитом Ионою к лику всероссийских святых.
В 1463 г. поставлена первая известная церковь во имя преподобного Сергия Радонежского в Новгороде, на владычном дворе. 25 сентября 1892 г. по всей России торжественно праздновалось пятисотлетие дня его кончины.
Житие преподобного Сергия написано спустя 26 лет после его кончины учеником его, Епифанием премудрым.
Но этот первоначальный труд, встречающийся в списках ХVІ — XVII в., был мало распространен: его вытеснили позднейшие переделки, составленные официальным церковным биографом XV в. — ученым сербом Пахомием Логофетом, который редактировал сочинение Епифания, дополнил его сказанием «о проявлении мощей преподобного и о последующих чудесах» до 1450 г. и составил кратную редакцию жития для чтения в церкви и трапезе.
Обширное похвальное слово Сергия обыкновенно усвояется в списках Епифанию, но некоторые критики и его приписывают перу Пахомия.
Проложное сокращение жития Сергию также предположительно усвояется Пахомию.
Наконец, в сокращенном виде житие Сергия вошло в летописные сборники, Софийский Временник, Никоновскую летопись. — Издания житий и литература: «Службы и жития и о чудесах списания преподобных отец наших Сергия Радонежского чудотворца и ученика его преподобного отца и чудотворца Никона». Напечатано в 1646 г. по повелению царя Алексея Михайловича троицким келарем Симоном Азарьиным. — Его же «Книга о новоявленных чудесах преподобного Сергия», изд. С. Ф. Платоновым в «Памятниках древней письменности», LXX, 1888. — Предисловие Симона Азарьина к сказанию о новоявленных чудесах преп. Сергия, «Временн.
Общ. Ист. и Древн. росс.», X. — «Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия Радонежского и всея России чудотворца», 1853. Изд. Лаврой со списка ХVІ в., иллюстрированного золотом и красками. — «Великия Минеи-Четии митрополита Макария», изд. Археограф.
Комиссии, 1883 г., сентябрь, вып. 3-й. — «Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия Чудотворца и похвальное слово ему, написанное учеником его Епифанием в XV в.». Изд. арх. Леонид в «Памятниках древней письменности», 1885 г., по троицким спискам XVI в. — Житие, составленное имп. Екатериной II, изд. Бартеневым в «Памятниках древней письменности», LXIX, 1887. — Житие, составленное митрополитом московским Филаретом, изд. вместе со Словами и речами, произнесенными во время управления московской епархией, 2 изд., 1835 и 1848. — Арх. Филарет (Гумилевский), «Русские святые», сентябрь. — А. Н. Муравьев, «Жития святых Российской церкви», сентябрь. — Арх. Никон, «Житие и подвиги преп. Сергия», 3 издания, 1885, 1891, 1898. — Е. Голубинский, «Преп. Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра», 1892. — П. Пономарев, «Краткая история и описание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры», 1 изд. в 1782. — А. В. Горский, «Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры». — С. К. Смирнов, «Церковно-исторический месяцеслов Свято-Троицкой Сергиевой Лавры». — В. О. Ключевский, «Значение преп. Сергия для русского народа и государства» в Богословском Вестнике, 1892, ноябрь, и в Троицком Цветке, № 9, под заглавием «Благодатный воспитатель русского народного духа». — Его же, «Древнерусские жития святых как исторический источник», стр. 88 и сл. — Е. Голубинский, «Речь о значении преп. Сергия в истории нашего монашества» в Богословском Вестнике, 1892, ноябрь. — Его же ответ критику журнала Странник в Богословском Вестнике, 1873, октябрь и ноябрь. — Н. П. Барсуков, «Источники русской агиографии». — Общие труды по истории русской церкви и государства.
С. P-ский. {Половцов} Сергий Радонежский (в миру Варфоломей) — св., преподобный, величайший подвижник земли русской, преобразователь монашества в Сев. Руси. Происходил из знатного рода; родители его, Кирилл и Мария, принадлежали к ростовским боярам и жили в своем поместье недалеко от Ростова, где и родился С. в 1314 г. (по другим — в 1319 г.). Сначала обучение его грамоте шло весьма неуспешно, но потом, благодаря терпению и труду, он успел ознакомиться со Свящ. Писанием и пристрастился к церкви и иноческому житию. Около 1330 г. родители С., доведенные до нищеты, должны были покинуть Ростов и поселились в гор. Радонеже (54 вер. от Москвы).
После их смерти С. отправился в Хотьково-Покровский м-рь, где иночествовал его старший брат, Стефан.
Стремясь к «строжайшему монашеству», к пустынножитию, он оставался здесь недолго и, убедив Стефана, вместе с ним основал пустынь на берегу р. Кончуры, посреди глухого Радонежского бора, где и построил (ок. 1335 г.) небольшую деревянную церковь во имя св. Троицы, на месте которой стоит теперь соборный храм также во имя св. Троицы.
Вскоре Стефан покинул его; оставшись один, С. принял в 1337 г. иночество.
Года через два или три к нему стали стекаться иноки; образовалась обитель, и С. был ее вторым игуменом {первый — Митрофан) и пресвитером (с 1354 г.), подававшим всем пример своим смирением и трудолюбием.
Постепенно слава его росла; в обитель стали обращаться все, начиная от крестьян и кончая князьями; многие селились по соседству с нею, жертвовали ей свое имущество.
Сначала терпевшая во всем необходимом крайнюю нужду пустынь обратилась в богатый монастырь.
Слава С. дошла даже до Царьграда: патриарх константинопольский Филофей прислал ему с особым посольством крест, параманд, схиму и грамоту, в которой восхвалял его за добродетельное житие и давал совет ввести в монастыре строгое общинножитие.
По этому совету и с благословения митрополита Алексея С. ввел в монастыри общинножительный устав, принятый потом во многих русских монастырях.
Высоко уважавший радонежского игумена митрополит Алексей перед смертью уговаривал его быть ему преемником, но Сергий решительно отказался.
По словам одного современника, С. «тихими и кроткими словами» мог действовать на самые загрубелые и ожесточенные сердца; очень часто примирял враждующих между собою князей, уговаривая их подчиняться великому князю московскому (напр., ростовского князя — в 1356 г., нижегородского — в 1365 г., рязанского Олега и др.), благодаря чему ко времени Куликовской битвы почти все русские князья признали главенство Дмитрия Иоанновича.
Отправляясь на эту битву, последний в сопровождении князей, бояр и воевод поехал к С., чтобы помолиться с ним и получить от него благословение.
Благословляя его, С. предрек ему победу и спасение от смерти и отпустил в поход двух своих иноков, Пересвета и Ослябю (см.). Приблизившись к Дону, Димитрий Иоаннович колебался, переходить ли ему реку или нет, и только по получении от С. ободрительной грамоты, увещевавшей его как можно скорее напасть на татар, приступил к решительным действиям.
После Куликовской битвы великий князь стал относиться еще с большим благоговением к радонежскому игумену и пригласил его в 1389 г. скрепить духовное завещание, узаконивающее новый порядок престолонаследия от отца к старшему сыну. В 1392 г., 25 сентября, С. скончался, а через 30 лет были обретены нетленными его мощи и одежды; в 1452 г. он был причислен к лику святых.
Кроме Троице-Сергиева м-ря, С. основал еще несколько обителей (Благовещенскую на Киржаче, Борисоглебскую близ Ростова, Георгиевскую, Высотскую, Галутвинскую и др.), а его ученики учредили до 40 м-рей, преимущественно в Северной Руси. См. «Преп. Сергий Радонежский.
По поводу 500-летия со времени его блаженной кончины» («Христианское чтение», 1892, № 9 — 10); «Жизнь и труды преп. Сергия Радонежского» («Странник». 1892, № 9); А. Г-в, «О значении преп. Сергия Радонежского в истории русского монашества» («Чтения в Обществе любителей духовного просвещения», 1892, № 9); E. Голубинский, «Преп. Сергий Радонежский и созданная им Лавра» (Сергиевский Посад, 1892); «Жизнь и чудеса преп. Сергия Радонежского» (М., 1897, 5-е изд.); В. Эйнгорн, «О значении преп. Сергия Радонежского и основанной им обители в русской истории» (М., 1899, 2-е изд.). В. Р-в. {Брокгауз}