Биография Румянцев граф Сергий Петрович

— третий и последний сын фельдмаршала графа П. А. Румянцева и его супруги, графини Екатерины Михайловны, урожденной княжны Голицыной; родился 17-го марта 1755 г., через одиннадцать месяцев после рождения своего брата Николая, в селе Стряпкове, Юрьевского уезда Владимирской губернии.
Первые годы своей жизни провел он под непосредственным надзором своей матери, заботившейся о воспитании и образовании своих сыновей.
По обычаю того времени, молодой Сергей Румянцев воспитывался дома, хотя его мать, сознавая неудовлетворительность домашнего воспитания, намеревалась или отправить сыновей за границу, или определить их в особый пансион, основанный графом Разумовским для своих сыновей в Петербурге, под главным руководством Г. Н. Теплова.
Не получив на это разрешения своего супруга, графиня для обучения своих сыновей нанимала различных воспитателей: то отставного артиллерийского подполковника, чтобы учить сыновей арифметике, то майора Прусской службы, родом швейцарца (вероятно Мейера), «на сносных кондициях». Позднее является немец Цвилер, обучавший Сергея Р. не только немецкому и латинскому языкам, но также истории, география, арифметике и математике, причем ученик проявлял большое прилежание и особенную способность к рисованию; ему же давал также уроки некто Лайонс, но короткое время. Позднее в доме проживал француз Моно (Monod), который, расставаясь в 1765 году со своими учениками, писал их отцу, что оба младшие сына (т. е. Николай и Сергей Петровичи) очень прилежны, стараются приобрести познания, любят занятия, могут служить во всем примером всем 15-летним юношам и со временем будут предметом большой радости родителям; «эти растения, пишет Моно, обещают богатые плоды, если будут возделаны рукою искусною и опытною в науках». Графиня Е. М. Румянцева, заботясь ничего не упускать, по ее понятием, а также по силам и возможности, в образовании своих детей, позднее, когда ее сыновья сделались взрослыми, старалась обучать их игре на скрипке, верховой езде, танцам, фехтованию, а затем заботилась об определении на службу графа Сергея Петровича.
По порядкам того времени он был записан с детства в военную службу, но проживал вместе с матерью, переселившеюся в село Аксиньино, в 10 верстах от Москвы.
Он был записан в гвардейскую артиллерию, в 1762 г. переведен был вахмистром в л.-гв. Конный полк, а затем, в 1769 году, января 1-го, был пожалован в корнеты за службу своего отца, после чего, Высочайшим указом 1-го августа 1772 г., пожалован был камер-юнкером, с производством установленного жалованья (по 1000 рублей в год). Граф проживал тогда в Петербурге вместе с матерью, назначенною вскоре обер-гофмейстериною при дворе Великого Князя Павла Петровича, вступившего тогда в первый брак с Принцессою Гессен-Дармштадтскою.
Это назначение, а также уважение и расположение, которыми пользовался со стороны Императрицы Екатерины II не только фельдмаршал граф Румянцев, но и его мать, графиня Марья Андреевна, а также и его супруга, а равно родственные связи Румянцевых доставили молодому графу Сергею Петровичу возможность не только посещать высшее общество столицы, но и сделаться ближе известным Екатерине II. Узнав его, Императрица удостоила его приглашением присутствовать на ее известных собраниях в Эрмитаже, в которых участвовали самые избранные лица и наиболее известные приближенные Ее Величества.
Из молодых людей на эти собрания допускались только оба брата Румянцевых, причем Екатерина II в графе Сергее Петровиче усмотрела человека необыкновенного.
Тут же граф Сергей познакомился с известным ученым и публицистом-писателем Мельхиором Гриммом, пользовавшимся большим расположением Екатерины, незадолго прибывшим в Петербург вместе с Наследным Принцем Дармштадтским, воспитанием которого он руководил.
Граф С. П. Румянцев, «имевший желание посетить чужие края и пополнить свое образование в одном из германских университетов» (о которых, особенно о Лейденском, много слышал от своего двоюродного брата, князя Александра Борисовича Куракина), был очень обрадован, узнав, что и Гримм согласен руководить как им, так и его братом, графом Николаем, в поездке за границу.
Он отправился в конце 1773 года в Молдавию к своему отцу, командовавшему в то время нашею армиею, — для испрошения как его согласия на предполагаемую поездку, так и для получения необходимых на то денежных средств.
Получив желаемое без особых затруднений, граф С. П. Румянцев испросил разрешение Ее Величества на поездку за границу, вследствие чего 14-го апреля 1774 г. состоялся указ об увольнении его в чужие края вместе с братом его Николаем, без вычета жалованья во всю их бытность в чужих краях. Срок увольнения определен в указе не был. Императрица советовала при этом сопровождавшему молодых людей Гримму путешествовать спокойно и возвратиться не спеша. Покинув отечество в конце апреля 1774 г., граф Сергей Петрович, вместе с братом, бароном Гриммом и тремя слугами отправился единственным в то время способом путешествия — в своих экипажах, на переменных лошадях, на Варшаву и, совершив затем поездку по Германии, заехал в Карлсбад, где Гримм пил воды, а граф Сергей Румянцев пить их не пожелал.
Посетив Лейпциг, Готу, берега Рейна и Голландию, он с братом прибыл в Лейден, где оба они около года слушали лекции в пользовавшемся в то время известностью Лейденском Университете, о котором имели разные необходимые сведения от упомянутого уже выше князя Куракина, их двоюродного брата. В конце сентября 1775 г. граф Сергей Румянцев с братом заехал в Париж на короткое время, чтобы вместе с Гриммом, оставившим их в Лейдене одних, совершить затем совместное путешествие по Италии.
По пути из Парижа они остановились в Женеве, посетили знаменитого, но уже престарелого Вольтера в его уединении в Фернее;
Вольтер, ознакомившись с французскими стихами графа Сергея Петровича, сообщенными Вольтеру Гриммом, предрек молодому графу, что он пойдет далеко.
После этого путешественники направились на Милан, Флоренцию, Рим и Неаполь, откуда поехали обратно на Венецию и Вену. Узнав еще в Венеции о кончине Великой Княгини Натальи Алексеевны, супруги Великого Князя Павла Петровича, и о том, что фельдмаршал Румянцев, их отец, сопровождает Великого Князя Павла Петровича в Берлин, чтобы ознакомиться с предназначаемою ему в супруги Принцессою Виртембергскою, путешественники поспешили ехать в Берлин, чтобы повидаться с родителем.
Но фельдмаршал почему-то признал это для себя нежелательным и неудобным и чрез Куракина приказал своим сыновьям не приезжать в Берлин во все время его там пребывания.
Они, конечно, повиновались этому приказанию и вблизи Берлина, в небольшой деревне, выжидали отбытия из этого города своего отца, чтобы самим въехать в столицу великого Короля.
Пробыв в Берлине недолго, граф Сергей возвратился 6-го сентября 1776 года в С.-Петербург, не видев ни Франции, ни Англии по недостатку необходимых на это средств, довольно скудно отпущенных ему на то родителем.
Граф Сергей стал снова отправлять придворную службу, которая далеко не удовлетворяла его деятельности.
Он намеревался поступить в военную службу, ездил к отцу в начале 1777 года, чтобы переговорить с ним об этом, но не встретил надлежащего согласия. а только успел получить от отца обещание производить сыновьям ежегодно определенные выдачи, без чего, как он сам писал 30-го августа 1777 г., «никакое помышление о приобретении понятного себе упражнения и в мысли входить не могло». Он намеревался представить своему отцу предположения, «чтобы видеть нас вышедших из обременяющей праздности». Тем временем его мать в начале 1778 г. покинула занимаемую ею должность обер-гофмейстерины и переселилась в Москву, где проживала зимою, проводя большую часть года в близлежащем Кайнарджи, поместье ее супруга; она выразила желание, чтобы и сын ее граф Сергей поехал с нею. С Высочайшего разрежения он был уволен. 23-го февраля 1778 года, в отпуск с 26-го числа впредь на один год и явился усердным помощником своей матери по всему управлению имениями, ей принадлежащими, и, как можно заключить из писем его, весьма ревностно принялся за это новое для него дело. Это, конечно, удаляло его от главной цели — искать действительной службы, но доставляло возможность быть полезным матери, которой он был всем обязан.
Хотя он и считал свое положение наилестнейшим, однако не покидал мысли приобретать знания и утвердить в себе оные и желал быть при отце на службе, предоставляя на волю отца предписать ему какое угодно место и упражнение.
В конце года он возымел намерение совершить поездку чрез Торнео кругом в Стокгольм, причем граф Ив. Григор.
Чернышев, большой приятель его отца, фельдмаршала, готов был снабдить его санями и всем необходимым.
Эта поездка, однако, почему-то не состоялась, а тем временем, 5-го мая 1779 г., граф Сергей Петрович, в день крещения Великого Князя Константина Павловича, был, вместе с братом, пожалован в камергеры, ранее получив разрешение находиться при своей матери, по ее о том желанию, чтобы не быть одной. Но отец не одобрил этого, — и послушный сын поспешил прибыть в Петербург, представился Их Высочествам, стал опять отправлять придворную службу и сетовал в письмах к отцу на свое претягостное положение, образу мыслей его совсем противное, и ходатайствовал его разрешения просить себе увольнение от двора. Он желал бы снова ехать за границу — не для искания наук, для которых езда уже поздняя, но для приобретения «знаний, гражданским должностям приличных». Во время этой переписки сына с отцом, очень раздражавшей фельдмаршала, скончалась супруга последнего в августе 1779 года. Граф Сергей был чрезвычайно опечален смертью горячо любимой им матери: он потерял с ее кончиною все, что только на свете потерять было можно. Горестное положение, в которое он был повергнут этою кончиною, не дозволяло ему скоро воспринять службу, требующую спокойного настроения и совсем иного, противного расположения духа. Он опять обращается к отцу с просьбою о разрешении ему уехать за границу и на сей раз получает таковое, — и притом на два года, с отпуском ему по 6000 рублей в год. Кроме того, фельдмаршал отпустил с ним, по его о том просьбе, числившегося при нем адъютантом г. Замятина (проживавшего, впрочем, в Москве по делам графа), приняв содержание его на свой счет. Предписанием от 4-го октября 1779 года Ее Величество изволила разрешить графу Сергею Петровичу отлучиться в чужие края по 1-е число октября 1780 года (позднее этот отпуск был продолжен, 4-го октября 1781 г., еще на один год). Впрочем, отъезд графа С. П. затянулся по многим причинам; то он приискивал человека, бывшего в Дании и Швеции, то задерживал отъезд Замятин, то граф хотел повидаться с братьями, то не имел случая откланяться Ее Величеству, то отъезд затягивал Великий Князь, приглашая графа к себе, и т. д., так что Румянцев покинул Петербург только 9-го января 1780 г. Он направился среди зимы в Стокгольм чрез Финляндию намереваясь даже объехать берега Ботнического залива, но в г. Вазе он переехал залив по льду и тем сократил свой самый трудный путь чрез Торнео почти на тысячу верст. Он прибыл в Стокгольм, где прожил до конца июня месяца, после чего проехал через Ландскрону в Копенгаген, куда прибыл 29-го июня, и затем ожидал прибытия в город нашей эскадры, под начальством адмирала Борисова, который взял его на собственный корабль и после девятидневного плавания морем высадил на берегах Голландии в Текселе, откуда С. П. Румянцев поехал уже сухим путем в Гаагу, для свидания с нашим посланником и своим родственником князем Димитрием Алексеевичем Голицыным.
После этого свидания граф на пакетботе доехал 21-го августа до Лондона, где и прожил почти целый год, истратив немало денег. Он представлялся королю и королеве, делал разные покупки, заказывал себе дорожную карету, ездил в модное дачное место Bath, а также в Вильтон, где жил лорд Герберт и отец его, лорд Пемброк, пил воды, посещал парламент и т. д. Припоминая, что срок его отпуска приближается к концу, он просил отца дать наставление, что ему делать, т. е. приличнее ли ему возвратиться, или попросить продлить отпуск, и во всяком случае прислать ему денег. Отец разрешил ему остаться еще за границею, прислал денег, и граф Сергей Петрович, узнав, что в модное в то время место в Спа (в Бельгии) прибыл его брат, граф Михаил Петрович), и его тетушка, графиня Прасковья Александровна Брюс, колебался между удовольствием их видеть и намерением остаться в Лондоне до зимы. Однако удовольствие одержало верх, — и граф, оставив Замятина в Лондоне, направился в Спа. Прибыв 18-го августа в Спа, он встретил там упомянутых своих родственников и «немалое собрание значительных особ Европы», по его собственным словам, — в том числе многих французских дам, с которыми познакомился и «тем приуготовил себе приветствие в самом Париже». Он испрашивал разрешение отца на поездку в столицу Франции, вместе со своим братом и тетушкою.
Молодой граф находил, что вред пребывания в Спа «праздным разумом и нравом слабым — неисчислим». Тем не менее, граф С. П. пробыл в Спа до конца сентября, захворав довольно опасно кровавым поносом, и только в первых числах октября поехал в Париж, причем дорогою встретил «прекрасную госпожу А., имеющую дарование разума и таланта», с которою более, нежели близко познакомился и поддерживал свои с нею отношения во все время пребывания своего во Франции, которое пришлось до того по вкусу графу Сергею Петровичу, что он не замедлил в том же октябре месяце просить своего отца разрешить ему остаться в Париже на целый год. Признавая пользу и удовольствие, которые доставляет ему пребывание в столице Франции, он, кроме того, считал необходимым познать обстоятельства здешней земли, для чего приезжать во второй раз и неудобно, и дорого.
К тому же и здоровье его истощено было долгим путешествием; на службе же в своем отечестве ему трудно и почти невозможно получить приличное назначение.
В ожидании ответа гр. С. П. Румянцев представился королевскому двору, многим важным особам, а благодаря письмам Вольтера и Гримма и знакомству с дамами в Спа, имел доступ в очень многие дома, в которых беседовал с отличными философами и красавицами, писал им стихи, играл на домашних спектаклях, бывал в различных театрах, а также в маскарадах, посещал престарелую г-жу Лавальер, очень его полюбившую, — словом, вел жизнь совсем необыкновенную, по его словам, и доставлявшую ему «знакомых и отличие». Тем временем (в 1781 г.) брат его, граф Николай, получил назначение быть нашим полномочным министром во Франкфурте-на-Майне, а сам граф Сергей Петрович, к немалому, вероятно, своему изумлению, получил от отца разрешение остаться еще на год вне отечества, что доставило ему возможность видеть в Париже Великого Князя Павла Петровича, посетившего со своею супругою столицу Франции в июне 1782 года. Совершив после этого опять поездку в Спа, граф Сергей Румянцев высказывал отцу своему желание остаться за границею несколько лет, дабы после «спокойнее и обстоятельнее посвятить жизнь службе и обитательству». «Знаю, пишет граф в письме от 1-го сентября 1782 г. из Спа, как предосудительно молодому человеку проводить время в праздности, но я в ней не обращаюсь.
Празднее меня большинство сенаторов, на которое опирается благосостояние государства». Но это письмо, по-видимому, до того раздражило его отца, фельдмаршала, что он даже ничего не отвечал сыну, который, пробыв в Спа с месяц, возвратился в Париж, где в тщетном ожидании писем от отца и графа Безбородко, продолжал вести тот же образ жизни, как и ранее. Приятная жизнь, которую он вел, и отличия, которыми во многих случаях он пользовался, не позволяли ему и думать о выезде, так что кроме Парижа С. П. Румянцев нигде не был во Франции.
Наконец, в начале 1783 г. брат его, граф Николай Петрович, написал ему, что Императрица намеревается дать ему назначение по службе.
Граф С. П., не имея возможности с приличностью отговориться, решился «не без печального чувства» возвратиться в Россию.
Он совсем собрался около 15-го апреля 1783 г. оставить Париж, — даже лошади были им заказаны для отъезда, но он захворал и, по совету графини П. А. Брюс, остался на несколько дней, чем обязан был спасением жизни. Только в конце апреля он покинул Париж и 5-го мая был уже в Франкфурте-на-Майне, виделся с братом Николаем, но не узнал от него чего-либо определенного о предполагаемом для него назначении и поехал чрез Берлин прямо в Петербург, «не спав и не ев, чтобы поспешностью доказать, что жертвует всеми приятностями положения своего, коль скоро его сочли годным получить какое-нибудь назначение». В Петербурге он узнал, что, считая его неудобным к отправлению должности внутри государства, его предполагают назначить посланником в Данию; место это было еще занято, но, по ссоре нашего посланника с Министерством, предстояло его отозвать.
Место это для начала должно было почитать отличным, а по важности связи Датского двора с нашим — даже превосходящим силы графа. Он решился принять это место не прежде, как увидев, что не представляется никакой возможности помышлять о другом назначении.
Граф С. П. Румянцев и в то время особенно желал бы испытать склонность свою в военной службе, а потому просил своего отца дозволить ему, при возобновлении военных действий, следовать этой наклонности и прибыть к нему в армию. Фельдмаршал счел это непостоянством с его стороны, не согласился на подобную перемену, советовал ожидать назначения в Петербурге и не разрешал ему приехать к себе в деревню.
Граф С. П. Румянцев, проживая в Петербурге, нередко бывал при дворе как Императрицы, так и Великого Князя, пользовался расположением последних и принимал также участие в «Собеседнике Любителей Русского слова», который издавала княгиня Дашкова, напечатав в этом журнале несколько статей без подписи своей фамилии в томах III и IV. Он занимался, как надо заключить из статей, историею Петра Великого, будучи восторженным почитателем его деятельности, и намеревался издать какой-то Адрес-календарь с примечаниями историко-философско-критическими.
В это время он имел случай близко познакомиться с H. H. Нелединской-Мелецкой и этим достаточно утешился от негодования на брата, который извлек его из Парижа.
Вскоре, в 1784 г. открылась вакансия обер-прокурора в Сенате и граф С. П., по совету друзей, решился просить это место для себя. Генерал-прокурор князь А. А. Вяземский принял это заявление «милостиво, но отклонительно» и предложил ему обратиться лично к Императрице.
Екатерина II отнеслась снисходительно к его желанию, но все назначения были отложены до 24-го ноября.
Вскоре после этого Ее Величество предприняла свое известное путешествие на юг России, в продолжение которого граф С. П. Румянцев пребывал в Петербурге, и только 28-го февраля 1785 года состоялось его назначение — посланником к курфюрсту Баварскому.
Граф Румянцев не счел это назначение для себя лестным и просил Ее Величество чрез П. И. Пастухова освободить от оного, представляя, что тем отдаляется он от отечества.
Императрица, однако, очень разгневалась этим, и граф Румянцев решился повиноваться ей и скоро явился благодарить за такое назначение.
Он был милостиво принят и получил дозволение съездить к отцу, чтобы проститься с ним. Между тем, назначение со стороны курфюрста Палатинского своего уполномоченного в Петербурге почему-то затянулось, и графу С. П. Румянцеву не предстояло надобности скоро уезжать по назначению.
В то же время наш представитель в Берлине, князь Долгоруков, после 20-летнего своего пребывания при Прусском дворе, был уволен, и Ее Величество, по старательству князя А. А. Безбородка, назначила 23-го июня 1785 года графа С. П. Румянцева чрезвычайным посланником и полномочным министром при короле Прусском. о чем Безбородко сообщил Сергею Петровичу, находившемуся у отца в Малороссии, особою эстафетою, советуя приехать, как можно скорее, чтобы еще зимним путем отправиться в Берлин.
Молодой граф приехал в столицу, но составление инструкций, обыкновенно даваемых нашим министрам при их назначении, а также еще особой, которою пожелала снабдить графа Румянцева сама Екатерина, как новичка в дипломатическом деле, явилось причиною, что он отправился и Берлин только в июне 1786 года. В упомянутом наставлении Румянцеву предписывалось обращать особенное внимание на Берлинский двор, потому что он сам по себе сила и является, кроме того, средоточием соединения многих немецких дворов; наш союз с Пруссиею основан не на природе вещей и может быть только временным, смотря по обстоятельствам; он не так выгоден, как союз с Австрией.
Тем не менее, графу Румянцеву предписывалось иметь самое осторожное и бдительное поведение, являть доказательства, что в Петербурге не было и нет намерения отменять и уничтожать прежние связи с Прусским королем.
Он был обязан наблюдать и за Союзом князей, недавно возникшим, разузнавать о секретных его статьях, о количестве имеющихся у Союза войск и их размещении, о финансах Союза и т. д. Кроме того, графу С. П. Румянцеву поручалось озаботиться о деле г. Данцига, которое находилось в столь неприятном положении, что здесь истощена была черта снисхождения России, а также всемерно препятствовать всякому покушению короля Прусского на Курляндию, особливо, если он будет пытаться присвоить эту область себе или беспосредственно, либо под именем герцога, из дома его учрежденного, или даже не родственника его. Он должен был не допускать Пруссию до союза с Англиею и быть весьма осторожным в сношениях с Франциею, с представителями которой происходили у нас частые недоразумения и столкновения.
Прибыв в Берлин, граф С. П. Румянцев вместе со своим предместником, князем Владимиром Сергеевичем Долгоруким, а также с графом Финкенштейном не замедлил 16-го (27-го) июня представиться в Сан-Суси великому Королю, находившемуся в крайне болезненном состоянии.
Мучимый водянкою, он сидел в креслах, до пояса обвернутый одеялами.
Фридрих II был уже весьма слаб, очень похудел, но сказал несколько слов о многих опытах дружбы, явленных ему Императрицею Екатериною, а также немного лестных слов представлявшимся ему лицам. Несмотря на старания врачей, в том числе известного Циммермана, здоровье Фридриха II все ухудшалось, и 6-го (17-го) августа 1786 г. он скончался.
На престол вступил племянник его, Фридрих-Вильгельм II, который негодовал на нашу Императрицу за холодный прием, оказанный ему в Петербурге в 1780 году, ненавидел Римского Императора Иосифа II и был сильный приверженец Союза германских князей.
При нем старика Финкенштейна заменил Герцберг, находивший, что Пруссия должна поддерживать свою славную роль решительницы Европейских дел и блюстительницы равновесия, и что она должна приобрести Данциг, Торн, Калиш, Познань и Шведскую Померанию, разделявшую земли Прусского королевства как бы на две части. Кроме того, большим влиянием у нового короля пользовался Бишофсвердер.
Вступление на престол нового Короля вызвало необходимость присылки из Петербурга графу Румянцеву новых верительных грамот, причем на него возлагалось сказать пристойное от Русского правительства приветствие.
После своего представления 9-го (20-го) октября новому королю, отправившемуся вскоре осматривать свои войска и владения, граф Румянцев приступил к исполнению возложенных на него поручений, но не достигнул желаемого успеха.
Пруссия уже давно стесняла торговлю вольного города Данцига, расположенного при устье р. Вислы, учреждая на своих границах различные сборы с провозимых этим городом товаров.
Обыватели Данцига не раз на это жаловались и прибегали к покровительству России, при содействии которой эти неудовольствия города Данцига были одно время улажены.
Но учреждение Пруссиею новых сборов в Фордоне, важном торговом пункте, вызвало новые жалобы со стороны Данцига.
Для выяснения этих пререканий вызваны были депутаты от Данцига в Берлин; они не раз объяснялись с графом С. П. Румянцевым и Прусскими министрами, на словах выражавшими готовность исполнить желание Екатерины II; на деле же весь этот вопрос о торговле Данцига, не получив разрешения в Берлине, был передан в конце 1787 года на рассмотрение в Варшаву вместе с прочими вопросами, относившимися до судоходства по реке Висле. Во время суждений о торговле Данцига возникли сильные препирательства в Голландии между штатгальтером и гражданами этой страны, дошедшие до того, что супруге штатгальтера — родной сестре Прусского Короля — было нанесено сильное оскорбление.
Фридрих-Вильгельм II вступился за свою сестру, — и его войска под начальством герцога Фердинанда Брауншвейского вступили в Голландию, скоро овладели даже Амстердамом и принудили восставших покориться.
Это в свою очередь много способствовало сближению Пруссии с Англиею, с которою 13-го августа 1788 года и был заключен договор, по коему обе державы обязались защищать друг друга и в особенности действовать согласно относительно предстоящей войны между Австриею и Россиею с одной стороны и Оттоманскою империею с другой.
Румянцев сообщал немного ранее о прибытии в Берлин французского поверенного Грошлага с предложением, чтобы Пруссия содействовала Франции к принятию общих мер для спасения Турции.
Эта возникающая война России с Турциею побудила самого графа С. П. Румянцева просить о переводе его в ряды нашей армии. Он был не особенно доволен своим местом в Берлине и еще в 1786 году, в августе месяце, не прослужив еще года, просил разрешения уехать из Берлина к брату во Франкфурт на Майне или в Россию, оставив на его место простого поверенного в делах. Не получив тогда надлежащего разрешения, граф в 1787 г., 31-го июля, просил графа Безбородко исходатайствовать ему отпуск для поправления здоровья, но, не достигнув желаемого, обратился к своему отцу с просьбою дозволить ему перейти в военную службу и состоять под его начальством в армии, предводительствуемой им против турок. Фельдмаршал пришел в негодование от подобной просьбы и отказал в ней своему сыну, который после этого, 24-го ноября 1787 года, обратился к графу Безбородко и просил его передать Ее Величеству письмо его и снабдить наставлениями относительно намерения перейти на военную службу.
Он желал присутствовать сперва волонтером при армии, а затем, ознакомившись с делом, получить какое-либо назначение.
Граф добавлял, что ежели не определено ему быть воину знамениту, то еще гораздо менее может он отличиться в делах, возложенных на него к исполнению, опыт которого обнаружил всю скудость его дарований.
При этом он добавлял, что решительно вознамерился покинуть это место с начатием весны. После такого заявления на занимаемое Румянцевым место был назначен 13-го августа 1788 г. Нессельроде (отец будущего канцлера), а Румянцеву посланы отзывные грамоты и три тысячи рублей на возвратный путь, по получении которых он скоро покинул Берлинский двор, где, по его собственным словам, он не имел счастья поправиться столько же, как и его предшественник.
По-видимому, граф С. П. Румянцев не усмотрел или не оценил должным образом наступавшую перемену в отношениях между Пруссиею и Россиею.
Новый король Фридрих-Вильгельм II, нерасположенный к Императрице Екатерине II, как выше сказано, и недовольный ее сближением с Австриею в лице Императора Иосифа II, старался противодействовать этому сближению и показать России, что она может только потерять от перемены Прусского союза на Австрийский.
Кроме того, он желал, пользуясь новой войною России с Турциею, увеличить также свои владения на счет Польши, но дипломатическим путем, — именно заключив союз с Портою, причем Турция, уступая часть своих земель России и Австрии, получала в свою очередь только гарантию четырех держав (Австрии, Англии, Пруссии и Швеции) в целости на будущее время остальных ее владений.
Россия уступала Швеции небольшие земли в Финляндии;
Швеция за это отдавала Пруссии свою Померанию;
Австрия отдавала Польше Галицию, а Польша, получив Галицию, отдавала Пруссии Данциг и Торн. Все эти сложные замыслы Фридриха-Вильгельма II и его новых министров не получили, как известно, осуществления; в то же время Пруссия противодействовала нашим действиям в Польше, но без успеха.
Обо всем этом граф С. П. Румянцев умалчивал в своих донесениях в Петербург.
Возвращением графа С. П. Румянцева в Петербург был чрезвычайно недоволен его отец, фельдмаршал; он не желал даже видеть своего сына, усматривая в его возвращении какое-то самовольное странствование.
Императрица Екатерина II совершала в то время свое известное путешествие на юг России и, по прибытии в Петербург, отнеслась благосклонно к своему камергеру, без всякой особенной служебной обязанности пребывавшему в Петербурге.
Вскоре, 1-го января 1791 года, граф С. П. Румянцев, одновременно со своим братом был пожалован в тайные советники, после чего он в том же году ездил к своему отцу, сильно в то время недомогавшему.
По-видимому, он был хорошо принят родителем, как надо заключить из собственных его слов в письме 15-го сентября 1791 г., что «милость отца открыла ему новую жизнь». Он тяготился, однако, своим бездействием, не занимая никакой должности.
В 1792 г. граф пребывал в Петербург «в поражающем унынии» и просил всесильного тогда князя П. А. Зубова поднести его письмо Ее Величеству с ходатайством о соответствующем для него назначении.
Было предположено назначить его в число сенаторов, но граф от этого отказался, что не вызвало, однако, неудовольствия со стороны Императрицы; она ему намекала довольно ясно, что он получит скоро другое назначение.
Тем временем, в начале февраля 1793 г., ожидали прибытия в Петербург графа д Артуа, — и Екатерина II поручила графу С. П. Румянцеву его принять и состоять при его особе во все время его пребывания в Петербурге.
Граф 1-го марта 1793 г. отправился его встречать в Дерпт (Юрьев), а затем находился при нем во все время пребывания его в Петербурге и проводил обратно до Ревеля, откуда граф д Артуа пустился морем в Англию.
Вскоре после этого прибыл из Стокгольма наш посланник граф Стакельберг, а за тем на его место, 1-го июня 1793 г., граф С. П. Румянцев был назначен чрезвычайным послом при Его Величестве короле Шведском.
Перед своим отъездом граф съездил к своему отцу в Ташань, где пробыл около месяца, и, возвратясь в Петербург, принимал участие в торжествах по случаю окончания князем Суворовым войны с Польшею и затем — по случаю бракосочетания Великого Князя Александра Павловича с принцессою Баденской.
Получив надлежащие инструкции и награжденный орденом Белого Орла, граф С. П. Румянцев собрался совсем ехать в Стокгольм морем осенью, но кончина дяди его, нашего посла в Вене, князя Дмитрия Михайловича Голицына, душеприказчиком которого был назначен также граф Сергей Петрович, задержала его отъезд, и только в конце октября он поехал в Ревель, откуда отплыл 27-го октября в Стокгольм, в самое неблагоприятное время для плавания по Балтийскому морю. После тяжелого переезда он добрался до окрестностей Стокгольма 4-го (15-го) ноября, претерпев значительную бурю, и чрез два дня вошел в Стокгольмскую гавань, отказавшись от обычной салютации. 13-го (24-го) ноября он имел уже торжественный прием у молодого Короля с большими церемониями, в присутствии регента (герцога Зюдерманландского) и других лиц, а на другой день представлял молодому Королю и регенту камергера С. А. Ададурова, присланного с извещением о бракосочетании Великого Князя Александра Павловича.
Отношения России и Швеции были в то время довольно натянутые; регент, под влиянием своего любимца Рейтергольма, начинал сближаться с революционною Франциею.
Румянцев в первых своих донесениях сообщал немало любопытного о личности молодого короля Густава IV (сына убитого короля Густава III) и о регенте, о жизни Шведского двора и о соблюдаемых при оном этикетах и порядках; о том, что его не всегда приглашали на королевские ужины; о предполагаемом браке Короля с одною из дочерей наследника Русского престола, причем граф Румянцев предупреждал, что Король — ребенок и охотно подчиняется регенту.
Он также писал, что Шведское правительство, по-видимому, решилось принять необходимые меры предосторожности против появившихся в Стокгольме, во множестве, дерзких и наглых республиканцев-якобинцев и т. д. Императрица Екатерина II была довольна донесениями графа Румянцева, который очень хорошо сошелся с графом Спарре, в то время великим канцлером королевства, и другими членами Совета и пользовался, как он доносил в декабре 1793 г., лестным для него доверием самого регента, что дает ему большие надежды на успех в разрешении могущих возникнуть дел. Таковое дело скоро и возникло совсем внезапно.
В Стокгольме открыт был заговор, имевший целью не только устранить от дел, но даже убить Рейтергольма при содействии народа, будто бы даже и Русского двора. Вождями заговора были Аминов, Армфельдт (Густав Мориц, позднее имевший немалое влияние при Александре I), Лилия, Монк и другие лица, в том числе фрейлина двора Магдалена Руденшельд, очень близкая особа к Армфельду, при посредстве которой он вел переписку с разными участниками заговора; ее знал также и граф С. П. Румянцев.
Началось следствие, при котором, как и всегда, открылось многое, не имевшее отношения к делу; в газетах стали печатать разные слухи и толки об этом деле, между прочим и об участии в заговоре Русского двора, причем опубликовали отрывки из переписки Армфельда, касавшиеся священной особы Ее Величества и некоторых ее подданных, которым приписывали также некоторое участие в заговоре, и т. д. Граф С. П. Румянцев горячо вступился по этому поводу, не раз объяснялся с регентом и довел дело до того, что регент сообщил ему в откровенности, что намеревается все сообщения по делу Армфельда (как означали дело об этом заговоре) производить непосредственною личною перепискою с ее Императорским Величеством, а затем граф Спарре, по просьбе Румянцева, сообщил ему, 15-го мая 1794 г., что регент письменно уже объяснился с Ее Величеством по интересующим его делам, доставил Ей все желаемые ею по ним сведения во всей подробности, и не имеет затем чего-либо для сообщения по этим делам графу Румянцеву, с которым регент не разрешает графу Спарре вступать в какие-либо дальнейшие объяснения о ходе дела, представленного уже на рассмотрение Парламента.
При этом граф Спарре выразил, что регент желает, чтобы дела этого рода обсуждались непосредственно Императрицею с самим регентом.
Румянцев после этого спрашивал Ее Величество, угодно ли ей предписать ему быть по сему случаю гласом ее расположения; подобным распоряжением регента обрекаясь на бездействие и неловкое положение в Стокгольме, он просил Ее Величество дозволить ему прибыть в Петербург, на некоторое время, для личных объяснений.
Не получая на это ответа, он писал о том же Остерману и А. И. Моркову, который 21-го июня 1794 г. сообщил Румянцеву, что испрашиваемая им отлучка от занимаемого поста разрешена, и что он может ею воспользоваться по усмотрению своему.
При этом Морков добавлял, что в Петербурге не придают большого значения инциденту по делу Армфельда, смотрят на него совсем иначе, и лучше бы было, если бы и он со своей стороны не вызывал по этому поводу скандала, который приведет к тому, что он лишится занимаемого им поста. Граф Румянцев, получив это письмо 29-го июня 1794 г., немедленно собрался покинуть свой пост в Стокгольме, к великому изумлению и сожалению графа Спарре и его супруги.
Король, в знак вечного своего к нему расположения, послал ему свой портрет, будучи доволен его пребыванием в Стокгольме и сохраняя надежду, что оное продолжится.
Граф Румянцев не замедлил откланяться 31-го июля (11-го августа) в Дротнингольме молодому Королю и членам его семейства, представил им г. Нотбека, оставляемого им в качестве поверенного в делах, а вечером того же дня был в собрании во дворце и на спектакле, причем Король и члены семейства разговаривали с ним с большою благосклонностью и поручили ему передать Императрице чувства их к ней уважения.
На другой день Румянцев на катере «Анна Маргарит», под командою лейтенанта Креницына, отплыл из Стокгольма и благополучно прибыл в Ревель, откуда сухим путем доехал в Петербург 26-го августа.
Он столько претерпел от переезда, что не в силах был ехать в Малороссию навестить отца своего и остался в Петербурге.
Императрица благосклонно приняла его, сохранила за ним занимаемое место посланника и получаемое по этому месту жалованье, дозволив ему ежедневно к ней являться, что он и исполнял довольно усердно.
Отец-фельдмаршал, как усматривается из писем графа С. П. Румянцева, был очень недоволен им и даже не хотел его видеть.
Сергий Петрович был в отчаянии, что лишен родительской милости, и тщетно просил своего отца допустить его повергнуть к стопам родителя чувства горести, что лишен счастья его видеть, умоляя возвратить ему его милость, и т. д. Фельдмаршал был неумолим, несмотря на заступничество графа П. В. Завадовского.
Тем временем граф Сергей Петрович занемог и более шести месяцев не выезжал из дома и «не только к службе, но и к общежитию едва ли был годен». Императрица, по своему великодушию, оставляла за ним по-прежнему занимаемую им должность, хотя он и не помышлял отправляться из Петербурга в Стокгольм, куда только в 1795 году был назначен на его место барон Будберг, прибывший в Стокгольм в конце ноября 1795 года. Граф С. П. Румянцев все время пребывал в Петербурге, нередко хворал и скоро был опечален кончиною благоволившей к нему Императрицы, последовавшею в ноябре 1796 года. Вскоре после этого он испытал и другую тяжкую утрату: в том же году, 8-го декабря, скончался отец его, фельдмаршал, в Ташане; граф С. П. Румянцев не только очень любил отца, но и очень высоко ценил и уважал за его полезную деятельность.
Эта кончина делала его одним из сонаследников огромного имущественного достояния, как земельного, так и денежного, оставшегося после фельдмаршала, которое три его сына, жившие в чрезвычайной дружбе, мирно поделили между собою. Преемник Великой Императрицы, ее сын Павел І, благоволивший и к самому фельдмаршалу Румянцеву, и к его сыновьям, которых знал с ранней их молодости, приказал графу С. П. Румянцеву в самые первые дни своего царствования донести, не теряя времени, «что может быть сходного ему в воздаяние за претерпенные им утеснения». Граф выразил желание продолжать ту же службу, — и Павел I назначил его, указом 14-го ноября 1796 года, присутствующим членом (четвертым) в Коллегии Иностранных Дел (на место отставленного от службы графа Моркова), где вице-канцлером был его двоюродный брат князь Александр Борисович Куракин, а канцлером — граф Иван Андреевич Остерман.
На долю Румянцева выпало заведование всеми текущими делами (не политическими) Коллегии, имевшими по преимуществу инспекторский, канцелярский характер, — занятие, не удовлетворявшее деятельности Румянцева и потому продолжавшееся недолго.
С учреждением 18-го декабря 1797 г. особого Государственного Вспомогательного Банка для дворянства, причем в то же время была учреждена и учетная Контора на выдачу денег купечеству под векселя и товары российских изделий, главная дирекция этого Банка была возложена на графа С. П. Румянцева.
Когда же в сентябре месяце следующего года его двоюродный брат, князь Алексей Борисович Куракин, оставил недолго отправляемую им обязанность Министра уделов, эта должность Высочайшим указом 25-го сентября 1798 г. была возложена на графа С. П. Румянцева (3-го), причем впредь до повеления он сохранял за собою и главную дирекцию в Государственном Вспомогательном для дворянства Банке. Став во главе управления имущественными средствами (по преимуществу — населенными имениями, получившими наименование удельных), которые должны были служить к обеспечению содержания членов Императорской фамилии, Румянцев составил «наставление сельским приказам с выборными должностными лицами», создавши как бы крестьянское самоуправление в удельных имениях.
При нем же состоялось Высочайшее повеление, разрешавшее удельным крестьянам, при уплате известного выкупа, переходить в сословия купцов и мещан. При Румянцеве (обозначенном, по служебным того времени спискам, 3-м) началось также установление границ удельных земель и выделение из их состава земель, почему либо принадлежавших частным владельцам; равным образом леса удельного ведомства были переданы в ведение Адмиралтейств-коллегии на основании указа от мая 1798 года. Возникавшие так называемые удельные капиталы стали помещаться в Государственный Банк и Сохранную Казну Воспитательного Дома, причем Департамент Уделов получил право выдавать из свободных средств удельного капитала суммы в заем правительственным учреждениям.
На самые удельные имения распространены правила 29-го ноября 1799 г. о хлебных запасных магазинах в Империи, и были командированы с Высочайшего соизволения 10-го марта 1799 г. особые лица для исследования причин образовавшихся в некоторых имениях недоимок, а также для уяснения вопроса, можно ли дополнить недостающее до 15 десятин на душу, согласно указу 1798 года, количество земли пустопорожними казенными землями, смежными с удельными.
Император благоволил к графу С. П. Румянцеву и разрешил ему приезжать в Павловск в какое время он только пожелает.
В конце 1799 года болезненное состояние графа С. П. Румянцева побудило его просить увольнения на год за границу, и 2-го января 1800 г. последовало на то Высочайшее соизволение.
Он на самом деле отправился на воды в Теплиц, где с ним встретился известный Ф. П. Лубяновский.
Но еще до истечения срока дозволенного ему отпуска последовал, 7-го июня того же 1800 г., Высочайший указ Сенату о том, что д. т. с. граф Румянцев отставляется от службы.
Причины такого отставления от службы, конечно, в указе указаны не были и в различных записках современников о них также не упоминается.
Румянцев одновременно был уволен и от дирекции Государственного Банка для дворянства, которая была возложена на князя Гагарина.
Эта немилость Императора продолжалась недолго, и уже указом 24-го ноября 1800 г. граф Р. был снова принят на службу чином д. т. советника, с отдачею прежнего старшинства, и назначен членом Совета при Высочайшем Дворе. Вскоре после этого Император Павел, 11-го марта 1801 г., скончался; новый монарх, Александр І, не замедлил упразднить 26-го марта самый Совет и назначил в то же время С. П. Румянцева к присутствованию в Сенат. Молодой Император, за выбытием князя Гагарина, намеревался в конце 1801 г. назначить графа С. П. Румянцева опять управляющим Банком, но такое назначение почему-то не состоялось, — и только в 1802 г., указом Государственному Совету от 21-го апреля, он был назначен членом вновь учрежденного Государственного Совета и принимал участие в рассмотрении проекта нового устройства Сената, составленного по поручению Императора неофициальным комитетом.
В том же году Румянцев был уволен от этой службы по непосещению им заседаний Совета, но в 1805 году вновь назначен членом Совета и состоял таковым по день своей кончины в 1838 году. Одно время он принимал живое участие в рассмотрении дел, восходивших на разрешение Государственного Совета, как это надо заключить из многих его отдельных мнений по таковым делам, напечатанных в «Чтениях Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете». Еще в конце того же 1802 г. граф С. П. Румянцев, через Н. Н. Новосильцева, обратился к Его Величеству с предположением об увольнении крестьян в свободные хлебопашцы и имел личное по сему делу объяснение с Императором в декабре 1802 года, после чего этот важный вопрос был рассмотрен в Государственном Совете.
Предложение графа Румянцева было в основной мысли одобрено и состоявшееся мнение Государственного Совета утверждено Императором, после чего и последовал известный указ 20-го февраля 1803 г. (1-е П. С. З., № 20620), который Государь вручил графу С. П. Румянцеву при особом рескрипте 25-го февраля;
Монарх выражал ему свою признательность, а также и то, «что расположение его принадлежит графу навсегда». Во свидетельство своих чувств Государь наградил Румянцева тогда же своим портретом.
Указ этот навлек на графа С. П. Румянцева немало резких и неблагоприятных отзывов о нем не только со стороны лиц, его недолюбливавших, как-то Державина, Ростопчина и т. д., но и со стороны лица, очень расположенного к нему и всему его семейству, — именно графа П. В. Завадовского, который писал графу С. Р. Воронцову: «Граф С. П. Румянцев не может быть без затеев и всегда странных; вообразил подбиться любимою материею, что и удалось на первый взгляд.
Предполагаемое не сам выполнить, а для других дело несбыточное». Ростопчин прямо высказал: «верно захотел или четвертый раз в службу или двухаршинной ленты голубой.
Но, увы, наградили табакеркой». Не касаясь вопроса о том, какие побуждения руководили графом Румянцевым при представлении проекта о свободных хлебопашцах, заметим только, что слова графа Завадовского оправдались на деле, т. е., что граф лично почти не воспользовался состоявшимся указом, оставил за собою всех принадлежавших ему многочисленных крепостных людей и передал их позднее своим дочерям, за исключением весьма небольшого числа, около 400 душ крестьян, обращенных им в свободные хлебопашцы.
Этот проект не доставил, однако, графу С. П. Румянцеву какого-либо преимущества по службе.
Он числился только членом Государственного Совета и, проживая в столице, нередко бывал при Высочайшем Дворе на различных торжествах, на спектаклях в Эрмитаже, обедал у Их Императорских Величеств в самом тесном кругу, играл в карты с Ее Величеством и т. п. Все это не удовлетворяло честолюбия С. П. Румянцева и в 1806 г. он обратился к Государю с письмом, в котором, указывая на свою бесполезность службе Его Величества, просил увольнения в бессрочный отпуск, для поездки заграницу.
Но после личного объяснения с Императором, выразившим намерение доставить ему соответствующее назначение, граф С. П. Румянцев отказался от путешествия заграницу и ограничился поездкою по своим многочисленным деревням со своею дочерью.
По возвращении же своем в столицу в октябре месяце, он посещал довольно редко заседания Государственного Совета, становившиеся все более и более незначительными, бесцветными по его мнению, а с 1807 года и совсем прекратил их посещение, особенно, когда в октябре 1807 года он был назначен членом Комитета по части финансов, учрежденного в 1806 году и занимавшегося преимущественно составлением государственной росписи, рассмотрением сметы доходов и расходов, а также проектируемых новых налогов и сборов и т. д. По этой новой должности граф С. П. Румянцев не раз удостаивался разговора с Его Величеством о занятиях этого Комитета, но скоро, после столкновения с Государственным Казначеем того времени, Ф. А. Голубцовым, он решил не посещать более заседаний означенного Комитета и обратился к Его Величеству вновь с просьбою (10-го апреля 1808 года) о дозволении ему ехать к целительным водам, для поправления крайне расстроенного здоровья, на что и последовало 5-го мая Высочайшее соизволение.
Закончив свое дело о командорствах (о котором сказано ниже), он оставил Петербург в начале июня и пробыл заграницею менее года. Возвратясь на родину в начале 1809 года, граф вскоре представил Его Величеству записку о финансах на французском языке и, по желанию Государя, сделав ее перевод, имел неоднократные объяснения с Александром І о содержании этой записки, причем Император подробно разбирал все касавшееся армии. Позднее граф С. П. Румянцев в 1810 г. представил другую записку — о чеканке медной монеты и снова покинул столицу в 1811 году. В начале возникшей вскоре Отечественной войны граф С. П. Румянцев возвратился в Петербург и счел долгом испрашивать у Его Величества, в особом письме от 6-го ноября, возможности «быть ему в деятельной какой-либо должности». Сообщенный чрез князя А. H. Голицына ответ Его Величества, что он изумлен подобною просьбою о месте, так как граф С. П. Румянцев не хотел воспользоваться назначением, состоявшимся ранее, побудил графа С. П. Румянцева написать довольно длинное письмо Государю, отправленное им с Д. А. Балашевым, отъезжавшим в армию, при которой Государь в то время находился.
Балашев доставил ему ответ, что Его Величество сделает распоряжение по возвращении своем в столицу.
Военные действия против французов в 1813 и 1814 году, как известно, замедлили это возвращение, а вместе замедлилось и какое-либо назначение графа С. П. Румянцева.
Это побудило его просить 16-го марта 1816 года письмом частной аудиенции у Императора.
После немалого ожидания граф Румянцев был милостиво принят и получил обещание, что Государь подумает о лучшем для него назначении: его чин и места, ранее им занимаемые, требуют обсуждений, после которых он переговорит с ним еще раз. Добиваясь назначения по внутреннему управлению государством, граф Румянцев, в начале 1817 года, вновь просил о том Государя и 17-го февраля получил чрез князя А. Н. Голицына приказание яснее высказаться, какое место желал бы он получить.
Румянцев признал для себя невозможным точно указать желаемое им назначение, но выразил готовность исполнять волю Государя во всякой должности, которая будет ему вверена.
Но и это не содействовало его назначению.
Граф Румянцев просил всемогущего графа Аракчеева не отказать ему в содействии к его назначению, а сам уехал в 1818 году в деревню.
Он возымел намерение совсем оставить городскую жизнь и поселиться в деревне; на приведение этого намерения в исполнение он испрашивал Высочайшее разрешение, напомнив вместе с тем о данном всемилостивейшем обещании, и просил дозволения явиться Государю.
Письмо это осталось без ответа.
Прожив вне Петербурга до 1820 года, он при своем возвращении в столицу нашел свою тетку Анну Никитишну Нарышкину в отчаянном положении; она скончалась 2-го февраля 1820 года. Участие и внимание, оказанное ей Императором во время ее болезни, побуждали графа С. П. Румянцева лично выразить Его Величеству свою глубокую за это признательность.
Он был принят 29-го февраля очень милостиво Государем особо, удостоился немалого разговора, но о каком-либо назначении его не было и речи. Вследствие этого Румянцев письмом от 12-го мая просил у Государя дозволения явиться к нему частно пред своим отъездом, чтобы выразить ощущаемое им в душе глубокое горе от несчастья, что навлек на себя нерасположение монарха.
На это он не получил прямого ответа, но князь П. М. Волконский сообщил ему, что в Царском Селе, где пребывал в то время Государь, представлений Его Величеству не бывает.
Граф С. П. Румянцев уехал обозревать, по заведенному порядку, свои обширные имения и, по возвращении своем в 1822 году, виделся с графом Аракчеевым, который подкрепил своим советом его желание снова просить аудиенции у Государя.
Таковая на самом деле ему была назначена на 5-е февраля, но сказалась очень непродолжительною; притом Государь более интересовался его братом (бывшим канцлером), находившимся в то время уже в полной отставке.
После этой аудиенции граф Румянцев писал Его Величеству 8-го февраля и просил о смягчении его жребия, отягощающего его уже шестой год. Вследствие этого письма Император поручил графу Аракчееву переговорить с графом Румянцевым и выяснить его желание.
По просьбе первого высказаться откровенно, граф С. П. выразил желание быть назначенным в Комитет Министров.
Но и это желание графа не получило осуществления.
Государь вскоре отправился на конгресс в Верону; граф Румянцев же, видя тщетность своих домогательств, решился не делать более никаких попыток к получению какого-либо назначения.
Он занялся приготовлениями к свадьбе одной из своих дочерей, графини Екатерины, вступавшей в брак с князем Мещерским.
Когда же другой его зять (женатый на его дочери графине Варваре) — князь Павел Голицын был пожалован в звание камергера, граф Румянцев счел долгом письменно благодарить за это назначение Государя, выразив при этом довольно ясно желание иметь аудиенцию.
Между тем, наступали горестные для графа Румянцева годы: Император Александр I скончался в Таганроге 19-го ноября; нежно любимый им брат граф Н. П. Румянцев в конце декабря 1825 года упал в своей квартире, сильно повредил ногу и скончался 3-го января 1826 года. Граф Сергей Петрович сопутствовал его прах, преданный земле в Гомеле 1-го февраля.
По возвращении графа в Петербург скончалась горячо любимая им дочь его Екатерина; эта кончина повергла графа Румянцева в жестокое одиночество, и он намеревался уехать в Москву к другой дочери, княгине Голицыной, но желание отдать последний долг усопшему Императору побудило его остаться в Петербурге и принять участие в печальной церемонии погребения Александра І, причем граф Румянцев был назначен нести Императорскую державу, одну из трех регалий, получаемых непосредственно из рук самого Монарха.
После этой печальной церемонии граф Румянцев уехал в Москву, написав молодому Императору Николаю І письмо, которым выражал готовность служить Его Величеству, несмотря на свои уже истекшие 65 лет жизни. По возвращении своем из Москвы граф ожидал назначенного коронования Императора, которое было отложено по случаю кончины вдовствующей Императрицы Елисаветы Алексеевны, и, тяготясь неопределенностью своего положения, спрашивал князя А. H. Голицына, может ли он удостоиться отдельной аудиенции у Государя.
На это он получил краткое от князя извещение, что Монарх не имеет возможности принять его в настоящее время, а если он имеет что-либо сообщить Его Величеству, то предпочтительнее изложить это письменно.
Граф Румянцев и после этого просил о личном представлении Его Величеству, но, не имев успеха, уехал в Гомель и возвратился в Москву 15-го сентября, к окончанию празднеств по случаю состоявшегося 22-го августа коронования Императора.
Он написал Его Величеству письмо, прося дозволения пожертвовать 50000 рублей на пользу вдов и сирот того полка, которому будет присвоено наименование полка фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского.
В особом благосклонном рескрипте это предложение было почему-то отклонено в то время. Затем последовал ряд мелочных оскорблений самолюбия графа, как-то: при представлении Императрицам он был поставлен ниже генерала Яшвиля; он не был приглашен на бал, бывший в покоях Императрицы, — и тому подобные, указывавших, что ему не придают цены и не нуждаются в его особе. Это побудило его не показываться при Дворе, устроиться у себя дома, принимая желавших его посетить, посвятить себя домашним делам и семейству и заняться вместе с тем осуществлением различных благотворительных мероприятий, по поводу которых он не раз обращался к Его Величеству.
Так, еще в 1808 году он выразил намерение получаемые им командорственные доходы по орденам св. Александра Невского и св. Иоанна Иерусалимского обратить на выдачи пенсионов 10 гвардейским и 20 армейским отставным нижним воинским чинам, отличившим себя более других службою и мужеством.
Император Александр, в особом рескрипте графу Румянцеву чрезвычайно одобрил это предположение, дававшее возможность 30 заслуженным воинам получать каждому по 105 руб. в год, — сумму, довольно значительную в то время. Чтобы обеспечить инвалидов, получающих эти пенсии из командорственных его доходов и на будущее, после его смерти, время, граф С. П. Румянцев еще при жизни своей внес, в декабре 1827 года, в Сохранную Казну Опекунского Совета, особо 66000 рублей, из процентов с которых должны были выдаваться пенсии инвалидам, на основании изданных на это правил.
Затем в 1832 году граф С. П. Румянцев пожертвовал капитал в 50000 руб. для обращения процентов в пользу вдов и сирот, могущих остаться после офицеров и нижних чинов полка имени родителя его, фельдмаршала графа П. А. Румянцева-Задунайского.
В следующем, 1833 году он пожертвовал неприкосновенный капитал в 10000 руб. для выдачи из оного процентов одному из увечных офицеров, которые вместе с тем получали именование Кайнарджийских пенсионеров.
В 1834 году он внес в инвалидный капитал 100000 рублей, а в 1838 году еще 112948 рублей на содержание из процентов 59 штатных пенсионеров, замещая ваканции пенсионеров нижними чинами, раненными в войну с Польскими мятежниками.
Еще в 1827 году граф Румянцев обратился к Его Величеству с предложением приобрести от него местечко Гомель, со всеми принадлежащими к нему крестьянами, числом 13579 душ, деревнями и землями.
После немалой переписки, причем Румянцев не раз обращался к Его Величеству, это местечко было приобретено окончательно в 1836 г. и сдано князю И. Ф. Паскевичу-Эриванскому за 800000 pуб., причем в уплату этих денег зачтены два 8-летних долга Румянцева Банку: один в 401000 руб., а другой в 399300 рублей, — всего 800300 рублей.
Около того же времени граф С. П. Румянцев, желая увековечить навсегда победу, одержанную Кутузовом над французами 6-го октября 1812 г. при дер. Тарутино, Калужской губ., доставшейся ему в наследство после покойного его брата, испрашивал Высочайшего повеления о том, дабы всех крестьян села Тарутина с деревнею Гранищевой, числом 439 душ, признать вольноземледельческими, предоставив им все угодья, коими они пользовались в то время. Крестьяне же, таким образом освобождаемые от крепостной зависимости, воздвигают свидетельствующий их душевную признательность памятник, на свой счет, в Тарутине, в честь битвы 6-го октября, по составленному рисунку.
Это предположение графа Румянцева удостоилось Высочайшего утверждения 20-го декабря 1828 г. и было приведено в исполнение.
Помимо этого, исполняя словесную волю покойного брата своего, графа Н. П. Румянцева, граф Сергей Петрович принес в дар Отечеству унаследованный от него дом на р. Неве, близ Николаевского моста, для помещения богатой библиотеки и собрания различных рукописей, монет и прочих собраний, принадлежавших умершему канцлеру, и для устройства Музея, доступного публике.
Кроме того, сам граф С. П. Румянцев пожертвовал еще другой дом, ему принадлежавший, смежный с первым, но выходивший на Галерную улицу, а также и прекрасную свою библиотеку в 10000 сочинений, украсил главное здание снаружи колоннадою, а зало — лепными работами, устроил шкафы, поставил портреты своих предков и своего брата, отремонтировал дом на Галерной улице и т. д. Этот Музей был в 1828 г. передан в непосредственное ведение казны, после довольно продолжительной переписки графа С. П. Румянцева с разными лицами, на которых было Высочайше возложено устройство высшего управления всего Музея, а затем, 28-го мая 1831 г., был утвержден и первый штат Музея, который получил наименование Румянцевского, в память своих основателей — покойного государственного канцлера графа Николая и д. т. с. графа Сергия Румянцевых, как прямо выражено в ст. І Устава Музея 27-го мая 1846 г., утвержденного в Варшаве.
Граф С. П. Румянцев и после этого делал пожертвования для украшения зала Музея и в том числе пожертвовал полученную им из складов Эрмитажа картину художника Торелли, изображающую торжественный вход Императрицы Екатерины II в завоеванные у турок земли, причем на белой лошади изображен был и фельдмаршал граф П. А. Румянцев.
Все эти пожертвования, конечно, обращали на Румянцева внимание Монарха, удостаивавшего его не раз лестными рескриптами.
Помимо этого, Румянцев и другим путем обращал на себя внимание Его Величества.
Так, при восстании греков и отчаянной их борьбе с турками он написал о них, для генерала Дибича, записку, которую, как он сам писал, можно представить Его Величеству.
Затем в 1830 году он написал записку графу Бенкендорфу (в то время шефу жандармов) о современном положении дел, предоставляя ему воспользоваться ею для пользы службы.
Бенкендорф доводил эту записку до Высочайшего сведения.
Румянцев в это время добивался обещанной ему ранее аудиенции у Императора, но безуспешно: сначала, в 1825 г., сам граф заболел воспалением левой ноги, затем Его Величество был занят приготовлением к войне с Турциею, а потом покинул столицу и отбыл на театр военных действий.
В 1828 г., декабря 2-го, граф С. П. Румянцев для скорейшего безмятежного перехождения из состояния рабского в свободное, представлял Его Величеству о необходимости сказать из Банков помощь желающим вступить в сие состояние и не оставлять без покровительства тех, кои в оное собственными средствами вступили.
Наступившая Турецкая война, а затем Польская отвлекли, конечно, внимание Его Величества от этой благой мысли. Помимо этого граф испрашивал в 1832 г. Высочайшего разрешения поставить, на собственном его иждивении, памятник своему отцу, фельдмаршалу, среди селения Троицкого, переименованного в Кайнарджи по приказанию Императрицы Екатерины, причем граф увольнял крестьян этого селения безмездно, на основании законов о вольных земледельцах.
На это также, по рассмотрению дела в Комитете Министров, последовало Высочайшее утверждение.
Нельзя не упомянуть в заключение, что, будучи очень крупным землевладельцем, граф уделял немало времени на ежегодное почти обозрение своих владений, как это видно из дошедшей до нас, не в полном составе, переписки его с братом, графом Н. П. Румянцевым.
Почти ежегодно граф Сергей уезжал из Петербурга то на Москву и далее, то на Дерпт, Ригу, Витебск, направляясь к Гомелю, претерпевая всякие неудобства от езды в экипаже по худым дорогам и нередко при ненастной погоде.
Из Гомеля он уже посещал различные отдельные экономии, входившие в состав как его владений, так и принадлежавших его брату, которые он также осматривал и о результатах осмотра сообщал по принадлежности.
Из писем графа нельзя прийти к заключению, что положение его хозяйства было удовлетворительно; в письмах встречаются весьма часто сетования на недобросовестность и хищничество различных управляющих, на частые их увольнения, на скудость доходов и т. д. Кроме того, можно усмотреть, что граф С. П. Румянцев, как и его брат, занимался усовершенствованием нашего овцеводства и достиг хороших результатов.
К сожалению, эта переписка прекратилась с кончиною графа Николая Петровича в 1826 г. и в отношении остальных годов жизни графа Сергея остается только предположить, что он и после 1825 года продолжал, по заведенному порядку, свои объезды по имениям, а также возмущался хищением своих управляющих.
Имеется сведение, что в 1830 и 1837 годах он совершал опять поездки заграницу и, посетив снова Париж, имел случай, восхищаясь этою очаровательною столицею, вспоминать о тех развлечениях, которыми он наслаждался более полувека тому назад. Сын его приятеля, нашего знаменитого историографа, Андрей Николаевич Карамзин встречался с ним в Париже и сообщал своей матери, что был у графа Румянцева, говорливого и любезного по обыкновению и также по обыкновению странного; запахом допотопной старины от него так и несет; он магнетизм называет месмеризмом, защищает триединство в трагедии, нападает на романтизм в противоположность классицизму, — словом он совсем окаменел (fossile tout a fait). Это была уже последняя поездка графа заграницу.
Граф Сергий Петрович Румянцев скончался 24-го января 1838 г. и погребен близ Москвы, в селе Троицком, принадлежавшем в то время дочери его, Зинаиде Сергеевне Дивовой, а ныне князю Голицыну.
Граф Румянцев состоял с 14-го марта 1810 г. почетным членом Императорской Академии Наук, а с 1828 г., апреля 14-го, действительным членом Российской Академии.
Он женат не был, но оставил после себя трех дочерей, носивших фамилию Кагуловых (или Кагульских); они все вступили в брак, как упомянуто выше. Он долгое время находился в близких отношениях с Наталиею Николаевною Нелединскою-Мелецкою, жил с нею в одном доме, очень к ней привык и был очень к ней привязан.
Отзывы о графе Румянцеве весьма различны.
Известный иерарх Евгений Болховитинов дает о нем следующий суровый отзыв: «надо иметь крепкое ухо, чтобы слушать все его вздорные рассуждения.
Это непонятливая голова». Так же неблагосклонно отзываются о нем, как о члене негласного Комитета 1801 г.: «Румянцев С. П. не опасен: он будет говорить пустые вещи (des choses nulles) и подпишет все». Напротив того, Лубяновский находит, что он обладал умом необыкновенно беглым и острым, а также счастливою памятью, много читал, и мало было предметов, о которых он не имел бы разнообразных сведений». — «Он был блестящий вельможа времен Екатерины, человек отменного ума, большой образованности, любознательный по всем отраслям наук», — вот отзыв о графе С. П. Румянцеве автора Старой записной книжки. H. M. Карамзин, очень расположенный к графу, «чем более узнавал его, тем более любил, не говоря о почтении, и спрашивал его, не сочиняет ли он новые планы для поэм и романов, которые не уступили бы в занимательности произведениям Вальтера Скотта, и не собирается ли издать свои остроумные басни с веселым предисловием». Весьма сочувственный в общем отзыв дает о графе и Герц в своих Записках о России, если исключить слова, что «граф может, пожалуй, забавляться уснащением своих донесений шутками и злословием, и что лучшим средством для избавления графа от скуки было бы, если бы нашлась какая-нибудь любезная дама и покладистая любовница, к которой он мог бы воспылать страстью». Нельзя не упомянуть в заключение, что граф С. П. Румянцев находился в самых близких и дружественных отношениях со своим братом-канцлером; они оказывали друг другу самую искреннюю заботливость и постоянное внимание, как это видно из их переписки.
Следуя примеру своего брата, граф Сергей Петрович также очень интересовался отечественною историею, читал много исследований, до нее относящихся, и не раз писал об этом своему брату. Он состоял также членом литературного общества Арзамас (см. Письма Карамзина к Дмитриеву, стр.93). К своему отцу, фельдмаршалу, граф Сергий Петрович был преисполнен сыновней любви и привязанности, близко принимал к сердцу малейшее его неудовольствие к нему, заботился постоянно о снискании его благорасположения, а также об увековечении и распространении громкой его известности.
Он заказывал то бюст отца скульптору Мюнстеру, в 1799 г., то картину в 8000 руб. художнику Квадалю, изображавшую смотр войск Императором Павлом и фельдмаршалом Румянцевым.
Потомство последнего прекратилось совершенно с кончиною графа Сергея Петровича Румянцева.
Формулярный список о службе графа С. П. Румянцева в Государственном Архиве;
Российская родословная книга, князя Лобанова-Ростовского, т. II, стр. 188; Князь П. В. Долгоруков, Родосл. книга; В. В. Руммель, Родословный Сборник, т. II; Камер-фурьерский Журнал (по Алфавитным Указателям);
Полное Собрание Законов,: первое — т. XXVI, стр. 656; XXVII, стр. 462; XXX, стр. 744; второе: т. IV, стр. 325, VIII, стр. 499; X, стр. 59; XXI, стр. 551; XXXVI, стр. 777; XXXIX, стр. 416; Сборник Имп. Русского Ист. Общ., томы: V, IX — XI вкл., XVII, XXX, XL. LVIII, LXIV, LXI, LXIX, LХХVIII, LXXIX, СХХV; «Чтения Имп. Общ. Ист. и Древн. в Москве», 1860, кн. І и IV; «Русский Архив», годы: 1863, 1868-1870, 1872, 1876, 1878, 1879, 1881 и 1882; «Русская.
Старина», томы: V, IX, XI, XXX, XXXII, LХI, LXXII, LXXXV-LXXXVI, LXXXVIII, СХХV; Архив Мин. Имп. Двора в Петербурге, оп. 36/1629, д. № 125, 135, 144, 148 и 152; Архив графов Мордвиновых, т. III, стр. 31, 225; т. VII, стр. 447; Архив князя Куракина, т. 6-9 включит.; Архив князя Воронцова, т. 8, 10, 12-15 вклч., 17, 18, 20, 24, 27, 29, 30, 32; А. Васильчиков, Семейство Разумовских, т. III, стр. 151; т. V, стр. 80, 194, 219; Архив Государственный в Петербурге, разр. XI, № 116, кр. 208; XV, № 41; р. XVI, № 13, р. XVII, б. 28, 86, 200, 204; в Москве: Берлин, III, Картоны № 18-22 вкл. и Швеция — Картоны 78, 79 и 80. — Архив Министерства Уделов: дела, Высочайшие повеления, а также в связках;
Письма графини Ек. М. Румянцевой-Задунайской, изданные графом Д. А. Толстым; дополнение к тем же письмам — в Имп. Публичной Библиотеке, в Рукоп. Отд., по отчету за 1888 г., № 1; Письма графа Серг. Петр. Румянцева к его отцу фельдмаршалу — в Имп. Публ. Библиотеке, в Рукописн.
Отделе, в собрании бумаг Дивова; «Памятники Русской Истории»; Памятники истории крестьян XIV-XIX вв., Москва, изд. Клочкова, стр. 165-169; Список членов Императорской Академии Наук 1725-1907, составил Б. Л Модзалевский, СПб. 1908, стр. 84 и 344; История л.-гв. Конного полка, Н. П. Анненкова;
Исторический очерк: «Министерство Иностранных Дел, к столетию его существования»; Государственный Совет за сто лет, 1801-1901, издание Государственной Канцелярии, приложен.; История Уделов за столетие их существования, 1797-1897 года, т. II, стр. 43 б.; т. III, прил.; Граф П. А. Строгонов, соч. Великого Князя Николая Михайловича, т. II. стр. 137, 149; Письма Н. Н. Новосильцева к Румянцеву в Имп. Публичной Библиотеке, Рукоп. Отделение, гг. 1802 г., ноября 11 и декабря 11 и 12; Сочинения Державина, изд. Гротом, т. VI, стр. 812, т. VIII, стр. 799, 822; В. И. Семевский, Крестьянский вопрос в царствование Александра І; Отечественная война и Русское Общество и 1812 году, т. II, стр. 152 и след.; Столетие Военного Министерства, т. XIII, ч. І, прил., стр. 48, 53, 61-63, 65; Собеседник Любителей Русского Слова, 1783 г., т. III и IV; «Журнал Мин. Народн.
Просвещения» 1846 г., т. LI, июль, стр. 4-15 (Устав Гум. Музея 1846 года); А. С. Трачевский, Союз князей и немецкая политика Екатерины II, Фридриха II и Иосифа II, С.-Петербург. 1877, стр. 379-390, 405 и след.; Записки графа Комаровского, в издании: XVIII век, стр. 354; «Старина и Новизна», т. I, IV, V и ХVII; Вестник Общества ревнителей истории, выпуск І, стр. 21 («Из записок о России графа фон Герца», Прусского посланника при дворе Екатерины II); Арх. Правит.
Сената, Книги Высоч. повелений, № 184, стр 54; № 232, стр. 358; № 236, стр. 134 и 135; А. Е. Викторов, Передача Румянцевского Музеума в ведомство Мин. Народн.
Просвещения — в Сборнике материалов для истории Румянцевского Музеума.
Выпуск І, Москва. 1882, стр. 135 и след. П. Майков. {Половцов}