Биография Романова-Юрьева Ксения Ивановна

(в иночестве Марфа) — дочь Костромского дворянина Ивана Васильевича Шестова и жены его, Марии, мать царя Михаила Феодоровича.
Около 1590 г. она вышла замуж за Феодора Никитича Романова, двоюродного брата царя Феодора Иоанновича; на свадьбе ее присутствовали и царь, и Борис Годунов.
В наследство от своего отца Ксения Ивановна получила старинную вотчину деда своего, Василия Михайловича Шестова, село Домнино, в Костромском уезде, на реке Шаче, с 57 деревнями и починками (из этого села Домнина был родом известный крестьянин Иван Сусанин).
От матери Ксения Ивановна получила вотчину в Углицком уезде — село Климянтино с 14 деревнями и пустошами.
Семейная жизнь Ксении Ивановны была омрачена великим горем: 29-го ноября 1592 г. у нее умерли два сына — Борис и Никита, 21-го сентября 1597 г. сын Лев, а 7-го июня 1599 г. — сын Иван. В 1600 г. Романовых и их родственников и друзей — князей Черкасских, Репниных и Сицких, а также Карповых и Шестовых взяли под стражу; допрашивали господ, пытали слуг, — но кроме «кореньев», найденных в «казне» Ал. Никит. Романова и будто бы приготовленных, чтобы «извести» царя Бориса, — ничего преступного найдено не было. Однако, Ксению Ивановну разлучили с матерью, мужем и детьми — Татьяной и Михаилом; детей отправили с теткой, княгиней Марфой Никитичной Черкасской, на Белоозеро, мать постригли и увезли в Никольский девичий монастырь в Чебоксары, мужа тоже постригли, с именем Филарета, и заключили в Сийском монастыре; той же участи подверглись и сама Ксения Ивановна, постриженная с именем Марфы, и ее золовка, княгиня Евфимия Никитична Сицкая (жена князя Ивана Васильевича Сицкого), постриженная с именем Евдокии и поселенная в пустыне Сумского острога, и сам князь Иван Васильевич Сицкий, постриженный под именем Ионы. Братьев Феодора Никитича — Михаила, Василия и Ивана сослали.
Инокиня Марфа Ивановна была препровождена в Толвуйский погост, в Заонежье.
Священник — «поп Ермолай Герасимов» и жители Толвуя радушно отнеслись к ссыльной боярыне-инокине: надзор за нею не был строгий, и она вошла в сношения с окрестными монастырями: Палеостровской обителью, на острове Онежского озера, и Яшеозерской пустынью, недалеко от Петрозаводска.
В 1602 г. царь Борис смилостивился: Феодору Никитичу, или, как его называли, «старцу Филарету» дозволено было стоять на клиросе в церкви; в Сийский монастырь стали допускать богомольцев, от которых, быть может, он получал известия о жене и детях. Инокиня Марфа из Заонежья и дети ее с княгинею Марфою Никитичною Черкасской с Белоозера были привезены в старинную вотчину Романовых, — село Клины, Юрьевского уезда. При них находились два пристава, но это не нарушало мирного течения жизни, и Марфа Ивановна, несмотря на свой, хотя и невольный иноческий сан, вступила снова в права матери и домохозяйки.
Так шло до приезда в Москву Лжедимитрия, который вызвал в столицу своих мнимых родственников, разосланных Борисом в отдаленные местности.
Прибыл в Москву и Филарет, уже в сане архимандрита, прибыла и Марфа Ивановна с детьми.
В кратковременное царствование Лжедимитрия Филарет был хиротонисан в сан митрополита Ростовского, а 12-летний сын его Михаил получил чин стольника.
В 1607 г. царь Василий Иванович Шуйский женился на княжне Марье Петровне Буйносовой-Ростовской, а Марфа Ивановна находилась с ней в дружеских отношениях.
Дочь свою Татьяну Марфа Ивановна выдала в это время замуж за князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского; в 1611 г., в начале Московской осады, молодая княгиня умерла, и у Марфы Ивановны остался единственный сын Михаил.
В царствование Шуйского Марфе Ивановне пришлось пережить тяжелое испытание: плен Филарета Тушинским вором, в стане которого он вынужден был жить, и наименование его, тем же Тушинским вором, патриархом. 17-го июля 1610 г. Шуйский был сведен с престола, а на другой день пострижен и он, и жена его царица Марья Петровна, которую поместили в Ивановском монастыре в Москве. 11-го сентября 1610 г. выехало в Литву Московское посольство, во главе которого стояли: князь Василий Васильевич Голицын и Филарет Никитич.
Посольство это было снаряжено, чтобы просить Сигизмунда отпустить на Московский престол сына своего, королевича Владислава, не допустить Сигизмунда быть Московским царем. Марфа Ивановна и Михаил оставались в Московском Кремле во все время осады Москвы сначала Русским ополчением, а затем поляками, с гетманом Ходкевичем во главе. Они выехали из Москвы уже после того, как Кремль был очищен князем Д. М. Пожарским от поляков, и отправились свою Костромскую вотчину — с. Домнино, где их застала зима. Оттуда переехали они в Кострому и нашли приют в Ипатьевской обители.
Польский король Сигизмунд своим движением из-под Смоленска к Москве и приход Польского войска, под предводительством Жолкевского, к самой столице заставили русских людей задуматься, хорошо ли они делают, призывая к себе на царство иноземного и иноверного королевича? Образовалось несколько партий, но ни на ком не могли остановиться.
Наконец, какой-то дворянин из Галича Костромского и Донской атаман подали на Собор письменные заявления, что Михаил Феодорович Романов должен быть избран на царский престол, как ближайший родственник прежних царей. Бояре, средний класс и народ все были утомлены смутой и неурядицей и радовались, что царем будет юноша, не принадлежавший ни к какой дворцовой партий, ничем себя не запятнавший в тяжелую годину отечественного бедствия. 21-го февраля совершилось избрание; 2-го марта отрядили посольство бить челом Михаилу Феодоровичу, чтобы «пожаловал — ехал на свой царский престол», а его матери, «чтобы государыня пожаловала — благословила сына на царство». Не найдя Михаила в Ярославле, послы отправились в Кострому, куда и прибыли 13-го марта, в субботу четвертой недели великого поста. На другой день двинулся крестный ход в Ипатьевский монастырь; во главе шло высшее духовенство, прибившее из Москвы: Рязанский архиепископ Феодорит, архимандрит Чудовский, Новоспасский и Симоновский, три протоиерея и известный келарь Троице-Сергиева монастыря — Авраамий Палицын.
За ними следовали: бояре Феодор Иванович Шереметев и князь Владимир Иванович Бахтеяров-Ростовский, окольничий Феодор Васильевич Головин, стольники, дворяне, жильцы, выборные из разных городов, Костромской воевода и жителя Костромы.
Марфа Ивановна и Михаил встретили крестный ход за монастырем и, выслушав челобитье послов, отнеслись к ним неблагосклонно и едва согласились идти в Троицкий собор. После молебна были поданы Марфе Ивановне грамоты и сказана речь по наказу, что в Москве и в других городах государства Михаилу целовали крест, и что они усердно просят их обоих «не презрить моления и слезного рыдания всех чинов людей Московского государства» и идти в царствующий град Москву.
Марфа Ивановна и Михаил с «великим гневом» отказали, заявив, что у них и в мысли того нет, «что на таких великих преславных государствах быти государем; а он, государь, еще не в совершенных летах, да и потому, что Московского государства всяких чинов люди по грехам измалодушествовалися, — прежним Московским государем, дав свои души, не прямо служили». Марфа Ивановна припомнила, как по смерти царя Феодора, когда «пресекся корень в Российском Государстве прирожденных Великих Государей», был выбран царь Борис, и ему и его детям целовали крест, чтобы им служить и «прямить», а затем, когда умер Борис, изменили его сыну Феодору и отъехали к «вору Гришке Розстриге», который назвался царевичем Димитрием; не пощадили и этого названного Димитрия, убили и сожгли; выбрав на государство царя Василия Шуйского, многие отъехали от него в Тушино к вору, а другие, оставшиеся в Москве, с «царства скинув», постригли его и отдали в Литву. Марфа Ивановна поставила послам вопрос, как быть на Московском государстве и прирожденному государю государем, видя «такие клятвопреступления, позоры и убивство и поругание прежним государем?». Ее смущало и то обстоятельство, что царские сокровища вывезены Литовскими людьми, а дворцовые села, черные волости, пригороды и посады розданы в поместья дворянам, детям боярским и всяким служилым людям и «запустошены»: из каких же средств может государь выдавать жалованье служилым людям и устроить свой обиход и каким способом стоять против недругов Московского государства — польско-литовского короля и иных пограничных государей? Важным препятствием к принятию Михаилом престола было, по мнению Марфы Ивановны, пребывание его отца, митрополита Филарета, в Литве. Узнав, что Михаил избран на царство, король тотчас велит над его отцом «какое зло сделать», «а ему, государю, без благословения отца своего на Московском государстве никак быти не мочно», — прибавила Марфа Ивановна.
Послы объясняли такую смену государей и междоусобие тем, что Бог, «за грехи» и «рознь» всех людей Московского государства, послал испытание; в обмен за Филарета Никитича они решили отдать многих польских и литовских пленных.
С третьего часа дня до девятого часа пробыли Марфа Ивановна с Михаилом и послы в соборе.
Видя, что мольбы ни к чему не ведут, послы перешли к угрозам и сказали, что если святые Божии церкви и весь народ будут разорены неприятелем, то «Бог взыщет на нем, государе, и на ней, великой старице иноке Марфе Ивановне». Это подействовало на Марфу Ивановну, и она с чувством горячей веры произнесла перед иконой Богоматери: «Ce тебе, о Богомати Пречистая Богородица! в твои руце, Владычице, чадо свое предаю, и яко же хощеши, устроеши ему полезная и всему православному христианству». После того она благословила Михаила на царство, и он принял от архиепископа Феодорита посох и благословение. 19-го марта Марфа Ивановна и Михаил поехали в Ярославль и пробыли там до весны. В конце грамоты Михаила Феодоровича, писанной из Ярославля в Москву 23-го марта, Марфа Ивановна напоминает всем людям Московского государства: «На чем вы, по своей воле, государю своему, а моему сыну Михаилу крест целовали и души свои дали, стоять в крепости разума своего, безо всякого позыбания служити и прямити во всем… и быть вам всем меж себя в соединении и в любви». 16-го апреля Марфа Ивановна и Михаил выехали из Ярославля.
С полпути юный царь писал в Москву, чтобы бояре приготовили для него Золотую Палату царицы Ирины, а для его матери — хоромы жены царя Василия Шуйского.
Из ответа бояр выяснилось, что поляки употребили на топливо деревянные кровли, полы, двери и «окончины» царского дворца; что надо делать все новое, а нет ни денег, ни плитников, ни пригодного лесу. Вследствие этого бояре приспособили для государя комнаты царя Ивана и Грановитую Палату, а для великой старицы Марфы отделали хоромы в Вознесенском монастыре, в которых жила последняя супруга Иоанна Грозного — царица Марфа Нагих — во время царствования Лжедимитрия, ее мнимого сына. Царь Михаил и его мать остались недовольны этими приготовлениями и настоятельно требовали исполнения прежнего приказания.
Волей-неволей, однако, великая старица, прибыв 2-го мая в Москву и отстояв с Михаилом, после торжественной встречи за городом, молебен в Успенском Соборе, должна была поселиться в Вознесенском монастыре, в бывших царицыных хоромах.
В сентябре эти хоромы были убраны «суконным нарядом»; по-видимому, цветной убор, состоявший из червчатого сукна, червчатой адамашки и зеленого атласа, пришелся не по мысли великой старице; может быть, кроме того, для зимы эти обширные хоромы не были достаточно теплы, — и к январю 1614 г. отстроили особую «малую избушку», куда она, вероятно, перешла 2-го января, так как в это число государь послал матери на новоселье сорок соболей, по Сибирской цене в 60 рублей.
Несмотря на то, что Марфа Ивановна поселялась отдельно от сына, она должна была принят на себя все заботы по управлению дворцом, так как Михаилу было только 16 лет с небольшим и он еще не скоро мог жениться.
Помощницей в этом управлении была верхняя ее боярыня Марья Юрьевна Головина; должность казначеи исполняла сначала какая-то Марья, неизвестная ни по отчеству, ни по фамилии, а затем Анна Сумина.
Великая старица жила на царском положении и приказывала своим «словом», как видно из записей приходно-расходных книг, в которых сохранились мелочные, но интересные сведения, касающиеся ее домашнего обихода и распоряжений.
В Вознесенском монастыре, под наблюдением великой старицы, производились разные работы: изготовлялись вышитые золотом, низанные жемчугом и украшенные драгоценными камнями пелены, покровы на мощи и на гробницы царей и цариц, воздухи, оплечья риз и т. д.; шились не только новые, но доканчивались начатые, приводились в порядок истертые или испорченные от времени.
Для Михаила Феодоровича великая старица «строила» аксамитную шубу с жемчужным кружевом, в которую были вставлены в гнезда 16 яхонтов лазоревых больших.
Сорочки из тафты для его ежедневного употребления шились тоже в монастыре, а нарядные сорочки, украшенные жемчугом, подавались царю из сохранившегося по какой-то случайности имущества Богдана Бельского, перешедшего в «царскую казну». Во время пребывания Филарета Никитича в польском плену, великая старица послала лично ему охобень и соболью шубу и кроме того шесть сороков соболей, ценою 367 руб., вероятно для подарка полякам, при размене пленных.
В августе 1617 г. она послала ему святительскую нарядную праздничную мантию, будничную мантию и ряску. Для производства всех этих работ — шитья, вышиванья и т. п., — в хоромы великой старицы доставлялись шелка разного цвета, пряденое золото и серебро, жемчуг, лалы, изумруды; разные ткани, как, напр., тафта, зендень, киндяки, бархат, мухояр черный, а также меха, главным образом соболи, требовались ею в большом количестве.
Товары покупались преимущественно у гостя Надеи Светечникова.
Во время летних богомольных походов великой старицы, если она шла пешком, то над ней несли большой зонтик, или, как тогда называли, солночник из английского гвоздичного сукна на киндяковой подкладке; чтобы дать понятие о его размерах прибавим, что на него требовалось 15 аршин ткани. Для своей одежды Марфа Ивановна употребляла черную тафту виницейку и черный мухояр, из которого шились комнатные ряски; выходной одеждой ее были: опашень, охобень, шуба и соболья шапочка.
Вследствие недостатка тканей черного цвета красили цветную тафту и киндяки в черный цвет для занавесей к каптанке и колымаге.
Для тепла каптанка (повозка) была обита внутри куньим мехом, а двери и окошки отделывались соболями.
Марфа Ивановна выдавала иногда жалованные грамоты от своего имени; в грамотах различным монастырям, появившихся на второй год царствования Михаила, вслед за царем упомянута и его мать. «Божиею милостию мы великий государь… и мать наша, государыня великая старица инока Марфа Ивановна пожаловали богомольца нашего игумена такого-то». Попа Ермолая Герасимова, который в бытность Марфы Ивановны в Толвуе, как сказано в царской грамоте, «про отца нашего здоровье проведывал и матери нашей обвещал», царь Михаил, по ее просьбе, наградил имением, вызвал в Москву и сделал ключарем Архангельского собора.
По совету и прошению матери Михаил в 1614 г. дал «обельную» грамоту жителям Толвуйской волости, крестьянам Тарутиным, а в 1619 г. «обелил» в приходе села Домнина половину деревни Деревнищи, составлявшей земельный надел «Богдашки Сабинина», женатого на дочери Ивана Сусанина.
Особенно сочувственно относилась Марфа Ивановна к судьбе насильственно постриженных инокинь, как, напр., к четвертой жене Иоанна Грозного, Анне Колтовской, в иночестве Дарье; к жене царя Василия Шуйского — Марье Петровне, в иночестве Елене, и некоторым другим, Им посылались «поминки» от имени Михаила Феодоровича в дни радостных событий в царской семье, их устраивали в лучших Московских монастырях, великая старица делала им подарки.
Не забывала она и своих родных, бояр Салтыковых, и родных своего мужа, в особенности Ульяну Феодоровну, жену боярина Ивана Никитича Романова.
Все драгоценности и пожитки прежних цариц, уцелевшие в Кремле, поступили в распоряжение великой старицы.
Она жаловала соболями, камками, бархатом и тафтой цариц-инокинь и боярынь; невестам дарила серьги и запястья; новобрачных благословляла иконами в драгоценных окладах.
Мастерицы, работавшие в ее светлицах, и старицы Вознесенской обители получали остатки тканей и мехов то на рукава, то на шапку; изредка мастерицам и швеям жаловалось по паре соболей; крестовые дьяки получали иногда настрафиль (особая ткань) на шапки. За Москвой-рекой великая старица устроила новую ремесленную слободу, а в своем собственном подмосковном селе Рубцове-Покровском, кроме ткацких мастерских, завела садовое хозяйство.
Деньги торговым людям, ремесленникам, позолотчикам и знаменщикам (т. е., тем, которые составляли разные узоры для работ) уплачивались по непосредственному приказанию великой старицы.
До возвращения из польского плена Филарета Никитича царь Михаил находился в полной опеке у своей матери, а двоюродные братья его Борис и Михаил Салтыковы, первый из которых назначен был дворецким, а второй крайчим, сделались самовластными временщиками.
Вот современное сказание о первых годах царствования Михаила: «Бе же царь млад… и не бе ему еще толика разума, еже управляти землею, но боголюбивая его мати, инока великая старица Марфа, правя под ним и поддержая царство со своим родом…» Не станем подробно говорить о событиях, которые касаются лично царя Михаила; ограничимся указанием на то участие, какое принимала в них его мать. В 1616 г. Марфа Ивановна благословила сына на брак, и Михаил выбрал в невесты Марью Ивановну Хлопову, дочь Московского дворянина.
Невесту нарекли Анастасией и вместе с матерью и бабкою поселили в Верху, т. е., в царских хоромах; 9-го июня она ударила челом великой старице на новоселье двумя сороками соболей: будущая свекровь построила новые хоромы в Вознесенском монастыре.
Все шло благополучно до поры до времени, но после того, как дядя невесты, Григорий Хлопов, позволил себе не согласиться с Михаилом Салтыковым, занимавшим должность оружничего, по поводу турецкой сабли в Оружейной Палате, Михаил Салтыков и его брат Борис прибегли к хитростям, чтобы невеста была признана больной и к «государской радости непрочной». По всему вероятию недомоганье началось от излишнего употребления сладостей и прошло бы само собой. Салтыковы постарались повлиять на расположенную к ним тетку — великую старицу Марфу Ивановну, и невеста не только была «сведена с Верху», но сослана с ближайшими родственниками в Тобольск.
Михаил был крайне опечален удалением невесты, которая полюбилась ему за время своего пребывания во дворце, но, как покорный сын, он не посмел противиться воле матери.
По возвращении в 1619 г. Филарета Никитича из плена, управление земскими, государственными и домашними государевыми делами перешло в его руки, и влияние на Михаила матери, а также и Салтыковых, заметно ослабело.
Через два месяца после поставления отца в патриархи, царь отправился, 22-го августа, вместе с матерью на Унжу, на богомолье к Макарию Желтоводскому.
По дороге она была в Переяславле, Ростове и Ярославле и у «Пречистой Богородицы Федоровской» на Костроме, в день празднования которой произошло его избрание на царство.
Богомольный поход этот был предпринят по-видимому по обещанию, в благодарность за избавление из плена Филарета Никитича и Москвы от нашествия королевича Владислава.
В это же время была послана грамота в Тобольск о переводе на Верхотурье бывшей царской невесты Хлоповой и ее родственников, причем невеста упоминалась лишь как «племянница» Ивана Желябужского.
В грамоте конца 1620 г. личность невесты, названной Анастасией, поставлена уже во главе: ее и ее родных велено перевести в Нижний Новгород.
Ясно, что Михаил, несмотря на видимую покорность матери не оставил мысли о браке с нареченною невестою.
Весьма возможно, что, кроме отца, его поддерживал в этом намерении двоюродный брат, князь Иван Борисович Черкасский, с 1619 г. заменивший при нем Бориса Салтыкова.
До 1623 г. было предпринято несколько попыток сосватать за Михаила иноземную королевну или княжну, но все попытки сказались неудачными, и родители предложили ему, по старинному обычаю, снова приискать невесту в своем отечестве.
Вследствие отказа Михаила взять кого-либо, кроме Хлоповой, подняли дело о ее болезни, допрашивали доктора и ставили его «с очей на очи» с Салтыковым; патриарх и государь призывали отца и дядю Хлоповой кроме того, патриарх допрашивал ее духовника.
Расспросы продолжались больше месяца и закончились опалой и ссылкой Салтыковых в дальние вотчины, так как раскрылся их обман. Невеста оказалась совершенно здоровой, патриарх Филарет стоял за брак с ней своего сына, по великая старица Марфа Ивановна «клятвами себя закляла, что не быть ей в царстве пред сыном, если Хлопова будет царицею». Такая постановка вопроса заставила Михаила бесповоротно отказаться от намерения жениться на девушке, которую он не в силах был забыть в течение семи лет, и, спустя неделю после ссылки Салтыковых, 1-го ноября 1623 г. в Нижний послана царская грамота: «а Ивану Хлопову сказали б, что мы дочь его Марью взять за себя не изволили». Почти год спустя Михаил, скрепя сердце, избрал, по желанию матери, себе в невесты княжну Марью Владимировну Долгорукую.
По свидетельству летописца, «аще и не хотя, но матере не преслушав, поят вторую царицу Марью.» В штат молодой царицы, состоявший из 26 человек, Марфа Ивановна назначила между прочим ее родственниц, что видно из приказания великой старицы, перед женитьбой Михаила на княжне Долгорукой, выдать жалованье боярыням вдовам: княгине Татьяне Долгорукой 30 руб. и княгине Прасковье Долгорукой 28 руб., тогда как ее собственная казначея Марья Головина получала только 10 рублей. 19-го сентября 1624 г. совершилась свадьба, а на другой день царица «обретеся испорчена» и скончалась 6-го января 1625 г. Вскоре после брака Михаила, в ноябре 1624 г., Марфа Ивановна поставила для себя позади царских хором избушку; несмотря на это уменьшительное название, помещение было просторное, так как для «избушки» был куплен за 13 рублей еловый сруб о 23-х венцах, мерою 3 сажени, с углами. 5-го февраля 1626 г. царь Михаил обвенчался с Евдокией Лукьяновой Стрешневой, которая, из опасения порчи, была наречена невестою и введена в царские хоромы только за три дня до свадьбы.
После венчания великая старица приказала положить в «коробью новгородцкую» «царицын венец с косником, с каменьем и с жемчуги» и запечатала своей печатью, во избежание какого-либо лиха. На новоселье царице Евдокии Лукьяновне присланы соболи от великой старицы, от царя и от патриарха.
Осенью 1626 г. Марфа Ивановна построила себе новую келью, в которую 1-го октября была принесена оловянная солонка с «хлебом-солью» от патриарха Филарета Никитича. «Избушка» и келья должно быть соединялись с церковью св. Георгия, поступившею впоследствии в число храмов Вознесенского монастыря.
В 1629 г. про церковь св. Георгия сказано: «что у великия государыни иноки Марфы Ивановны на сенях». Отношения между Марфой Ивановной и ее невесткой установились, по-видимому, хорошие, и они часто отправлялись вместе на богомолье в село Рубцово-Покровское.
Великая старица нежно полюбила свою перворожденную внучку Ирину, брала ее к себе в кельи и всячески баловала и забавляла ее. В 1629 г., когда царевне Ирине шел третий год и она гостила у бабушки в кельях, старица Олена Языкова приняла из царицыной мастерской палаты в монастырь двадцать лоскутов золотого и серебряного атласа, камки и тафты на «потешныя куклы» царевны.
Надо полагать, что маленькой Ирине не было скучно у бабушки, обиход которой напоминал старинный обиход цариц, а отнюдь не монастырей.
У великой старицы жили: дурка Манка, бахарь Петрушка Макарьев, пользовавшийся почетом за свои «сказания», и арап Давыд Иванов; рядом с кельями Марфы Ивановны текла в это время обычная монастырская жизнь, под начальством игуменьи Ефимы Полтевой и старицы-келаря Марфы Колычевой.
С течением времени, по свидетельству И. Е. Забелина, великая старица мало-помалу «удалялась из великих покоев царских хором в настоящую иноческую келью и в полное иноческое житие». Она скончалась 27-го января 1631 г. и погребена в Новоспасском монастыре, где покоятся многие члены рода Романовых.
Великая старица пользовалась казною государя для своего содержания, как видно из того, что деньги, по ее приказанию, доставлялись ей на руки дьяком Царицыной палаты; но у нее была и собственная казна, получаемая из оброчных доходов с принадлежавших ей Галицких волостей, так что после ее кончины осталось 6185 руб., которые и были израсходованы на ее поминовение.
Центром управления сел великой старицы в Темниковском уезде было село Троицкое, ныне заштатный город Пензенской губернии Конобеево; был у нее двор и в Городецком посаде.
Село Рубцово-Покровское Марфа Ивановна завещала своей любимой внучке Ирине. «Собр. Госуд. Грамот и Договоров», тт. I, III; «Акты исторические», т. III; «Дворцовые разряды», т. I; «Русская Историч.
Библиотека», тт. II и IX; А. Викторов.
Описание записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов 1584-1725 гг., М. 1877 г., вып. 1-й; Н. Карамзин, История государства Российского, т. XI; С. Соловьев.
История России, т. т. VIII и IX; И. Забелин.
Домашний быт русских цариц; Н. Костомаров, Историческое исследование «Иван Сусанин», в 1-м томе Собрания его сочинений, изд. Литер. Фонда, СПб. 1903 г.; «Древняя и Новая Россия» 1876 г., № 12, стр. 317-343, статья И. П. Хрущова: «Ксения Ивановна Романова (Великая старица инокиня Марфа)» и отд. изд., СПб. 1877 в изд. 2-е, СПб. 1882 (с портр.); «Московский Некрополь», т. III; Н. Селифонтов, Родословная рода Романовых, ч. II, СПб. 1898, стр. 78. В. Корсакова. {Половцов} Романова-Юрьева, Ксения Ивановна «Великая старица», урожд. Шестова, в монашества Марфа, мать царя Михаила Федоровича; † 27 янв. 1631 г. {Половцов}