Биография Полуботок Павел Леонтьевич

— Черниговский полковник и наказной гетман Малороссийский; сын Леонтия Артемьевича Полуботка, родился около 1660 года и около 1680 года женился на племяннице гетмана Самойловича, дочери Лебединского священника и сестре Гадяцкого полковника Михаила Самойловича — Евфимии Васильевне Самойлович.
Благодаря этому браку, отец его, а также и он сам стали близкими людьми к гетману.
Но с низложением Самойловича П. вместе с отцом попал в немилость у Мазепы, чему особенно способствовал случай, происшедший в Москве между П. и Михаилом Самойловичем (о нем см. Леонтий П.): П. был взят вместе с отцом под стражу, но вскоре освобожден.
Тем не менее, Мазепа, лишив отца его Переяславского полковничества, не давал никакого уряда и П.: последний до самого 1705 года числился лишь «знатным товарищем» Черниговского полка и занимался хозяйством, скупая в свои руки разные земли и селя на них людей. Но когда, за смертью Черниговского полковника Ефима Лизогуба (1705 г.), уряд этот остался свободным, Мазепа заместил его по неизвестной причине Полуботком.
Тем не менее, и здесь П. остается совершенно незаметным человеком и лишь в измену Мазепы он выступает, как историческая личность. 6-го ноября 1708 года П. явился на раду, созванную, по приказу царя, для избрания гетмана, в Глухове, куда собрались и остальные, оставшиеся верными царю полковники.
Из десяти полковников верными остались лишь четверо, и, по свидетельству Ригельмана, лично знавшего современников П., последний являлся едва ли не первым кандидатом на гетманскую булаву.
Среди товарищей он выделялся по своему уму: современники отзываются о нем, вообще, как об умном, но упрямом человеке.
Однако, Петр I, находившийся на раде, отнесся с недоверием к П., указав на его хитрость, и, благодаря принятым мерам, выбор пал на Скоропадского, человека безличного и неспособного ни на какие новые замыслы, т. е. такого, какого в данное время царь и находил нужным поставить гетманом.
П. понимал свое выгодное положение, основанное на том, что он остался верен царю и, подобно Кочубеям, которые сумели воспользоваться в это же время казнью их отца, выпросил у царя, тут же в Глухове, новые местности, тогда как другие лишь просили подтверждения старых.
Очевидно, П. знал, что Петр должен его вознаградить за устранение от гетманства, и в своих расчетах не ошибся: в царской грамоте, подписанной через неделю после рады 1708 года, П. были пожалованы имения, оставшиеся после его шурина, Гадяцкого полковника Михаила Самойловича, в Сумском полку (села: Михайловка, Озак, Буймер и Грунь) и село Коровинцы (Лубенского полка), отобранное от Ивана Обидовского, племянника Мазепы.
Затем, когда Петр был в Лебедине и судил там сторонников Мазепы, П. снова получил от него имения (22-го декабря 1708 г.) — местечко Любеч, в Черниговском полку, с приселками и деревнями.
По этим двум грамотам П. получил более двух тысяч дворов и стал самым богатым «державцею» в Малороссии; лишение гетманства было вполне вознаграждено, и сам гетман завидовал богатству Черниговского полковника.
Последующие годы П. употребил на собирание новых земельных богатств, которые у него были огромны.
В своих стремлениях к личному обогащению на счет своих же полчан П. встречал мало противодействия со стороны гетмана.
При Скоропадском, когда Московское правительство старалось сузить пределы гетманской власти, полковники, в том числе и П., довели произвол своей власти до крайних пределов; гетман же, если к нему и поступали жалобы на полковников, не мог не только смещать их, но и судить.
Бессилие власти гетмана по отношению к полковникам П. отлично понимал и пользовался этим обстоятельством для своих целей. С тех же пор (1714 г.), когда П. выдал свою дочь за любимого племянника гетманши Скоропадской — Якова Марковича, он стал еще больше злоупотреблять властью.
Он окружил себя роскошью, завел «двор», подобный гетманскому, и имел у себя на службе шляхтичей, которых часто проводил в сотники и «товариство» Черниговского полка, т. е. в казаки. При таком богатстве, Полуботку не доставало лишь гетманской булавы, которую он мог получить еще в 1708 году, но не получил только потому, что ему не было оказано доверия от царя. В 1718 году П. ездил в Москву с гетманом Скоропадским «для поклонения царскому величеству», в 1721 г. ходил с казаками в Ладогу «на дело канала» и вообще служил верно и тихо, не возбуждая против себя особенно громких жалоб за притеснения, как это случилось с полковниками Галаганом, Марковичем и генеральным судьей Чарнышом.
С отъездом, в 1722 году, Скоропадского в Москву «в отданем своего поклону императорскому величеству», правление в Малороссии было поручено П., который всю первую половину этого года замещал гетмана.
Таким образом, и народ привык видеть в П. будущего гетмана.
Скоропадский вернулся из Москвы совершенно больным, и П., бывший в это время в своем полковом городе Чернигове, прибыл в Глухов и донес ему о своих распоряжениях во время пребывания гетмана в Москве. 1-го июля 1722 года П. «ясневельможному болезненному кланялся», а 3-го июля Скоропадский скончался, поручив правление дел П. При его кончине присутствовали: П., Маркович, генеральный писарь Савич и генеральный есаул Жураковский, которые и донесли в Сенат о смерти Скоропадского, а также о том, что ведение дел покойным гетманом было поручено П. Донесете это было отправлено 5-го июля с кучером гетмана Скоропадского Зайцем, а 7-го, после похорон гетмана в Гамалеевском монастыре, П. вместе со старшиной вернулся в Глухов.
Разослав немедленно во все полки универсалы с приказом, чтобы старшина и чернь были в прежнем состоянии и не выдумывали бы «легкомыслия», П. решил отправить новых посланцев к царю, ибо от Зайца он не рассчитывал узнать о результатах своего донесения.
Выбор его пал на войсковых товарищей Семена Рубца и Василия Быковского, которых П. уполномочил лично ходатайствовать перед царем о избрании нового гетмана.
По прибытии их в Москву, они были отправлены Сенатом в Астрахань, где им велено было ожидать государя, который, будучи в Москве, собирался в Персидский поход. Когда Петр прибыл в Астрахань, Рубец и Быковский ему там представились и получили обещание об избрании гетмана по возвращении царя из похода.
П. был уверен в том, что на этот раз гетманская булава его не минует, ибо единственный его соперник — полковник Миргородский Данило Апостол был в Персидском походе, далеко от Малороссии, к тому же он был замешан в деле Мазепы.
Отправив посланцев, П. съездил к себе в имения, чтобы заняться хозяйством, а затем возвратился в Глухов, где нашел присланный из Сената указ, по которому он до избрания нового гетмана должен был ведать «малороссийские порядки» вместе с генеральной старшиной, и, кроме того, его уже здесь ждал бригадир Вельяминов, президент только что учрежденной Малороссийской Коллегии.
Указ Сената, сам по себе, мало обеспокоил П., ибо, хотя ему и приходилось теперь не единолично вершить дела, а советоваться с товарищами, зато последние были таковы, что он мог быть в их среде человеком совершенно самостоятельным.
Действительно, состав генеральной старшины был таков: судья Чарныш — человек, совершенно потерявший доверие Московского правительства; писарь Савич — по своей должности был лишь начальником гетманской канцелярии; есаул Жураковский и бунчучный Лизогуб — люди довольно безличные.
Но приезд Вельяминова, совершившийся 21-го июля, сильно встревожил П., ибо он знал цель учреждения Малороссийской Коллегии — уничтожение власти гетмана посредством передачи ее по частям великорусским чиновникам — и знал ту инструкцию, которую привез с собой президент Коллегии и печатные экземпляры которой еще при жизни Скоропадского были разосланы по Малороссии.
Инструкцией этой Вельяминову давалась власть совершенно парализовать значение гетмана, и очевидно, что смерть Скоропадского Петру показалась достаточно удобным моментом для того, чтобы привести в исполнение свой план уничтожения гетманской власти.
Если, однако, Коллегия уничтожала власть гетмана, то еще оставалась старшина, которая за последнее время (т. е. время гетманства Скоропадского) успела крайне развить свое самовластие и не могла добровольно отказаться от одной из главных своих привилегий — права распоряжаться имуществом подведомственного им народа, что уничтожалось Коллегией.
Таким образом, П., стоявший во главе местного управления, должен был или сделаться помощником Вельяминова в проведении им новых порядков в Малороссию, или же стать заодно со старшиной и явиться противником нововведений.
Отказаться от старых порядков, при существовании которых старшина только и была богата и знатна, было невозможно, — и «наказной гетман» сразу же стал противодействовать Вельяминову, с целью охранения своих и старшинских интересов.
Последовавшая затем борьба между П. и Вельяминовым показала, однако, что правильнее всего смотреть на П., как на борца за свои собственные, а не за старшинские интересы, которые заключались, главным образом, в искании им гетманской булавы.
На другой день по возвращении в Глухов, П. вместе с генеральным писарем Савичем и есаулом Жураковским были у Вельяминова, «где особого разговора с собой не имели», а П. получил лишь первый указ Малороссийской Коллегии.
В этом указе ему предлагалось немедленно же вызвать в Глухов, для ответа, Погарского сотника Галецкого по жалобе на него жителей села Витемли.
В ответе на это требование Коллегии П. старался показать Вельяминову, что он будет исполнять требования последнего только на точном основании инструкции: в инструкции уже было сказано, что Коллегия может разбирать только такие дела, которые уже были на суде полковничьем или генеральном и возникали вновь лишь по апелляции на прежние решения.
Поэтому-то П. и дал отрицательный ответ Вельяминову, говоря, что дело должно сперва быть разобрано в Генеральном Суде и жители села Витемли должны подать жалобу сперва ему, П. Сохраняя свою самостоятельность, П. разослал, затем, во все полки универсалы, в которых говорил, что «правление дел» содержит он, полковник Черниговский, и что поэтому всякий, имеющий жалобу, должен обращаться к нему. Вельяминов, отсылая 11-го августа 1722 года первое свое донесение в Сенат, даже и не упомянул о первом столкновении своем с П.; из этого видно, как мало значения придавал президент Коллегии противодействию Черниговского полковника.
Напротив, он писал, что «по всей Малороссии состоит все благополучно и посполитые малороссияне объявленную им по печатным листам Его Императорского Величества милость (указ об учреждении Малороссийской Коллегии) с радостью приемлют». Кроме того, Вельяминов сообщал, что народ, подавая многочисленные жалобы на старшину, высказывает желание судиться «по указам Его Императорского Величества, а не по их правам». Вельяминов, основываясь на данной ему инструкции, должен был упорядочить в Малороссии администрацию, суды и общественную казну. В общем, по инструкции, данной 16-го июня 1722 года, он был обязан: 1) приминать и разрешать жалобы на постановления всех административных и судебных учреждений Малороссии; 2) привести в известность всякие денежные и хлебные сборы и затем собирать их в царскую казну, уплачивая из них жалованье компанейским и сердюцким полкам; и 3) наблюдать, чтобы казаки и посполитье не были отягощаемы работами со стороны полковой и сотенной старшины.
Все эти отрасли гетманской власти, передаваемые в руки Вельяминова, были, действительно, в полнейшем беспорядке: те «права и вольности», по которым якобы управлялся малороссийский народ, постоянно изменялись по произволу всех урядников, начиная с гетмана и кончая сотником, не будучи никогда точно определены.
Народ в особенности страдал от алчной старшины, которая, не довольствуясь даваемыми ей от гетманов маетностями, производила захваты и насильные покупки земель у своих полчан и сотнян, коих, к тому же, часто верстала в посполитье (крестьяне); суда же на старшину народ не мог добиться, ибо судебная власть сосредоточивалась в руках самой же старшины.
Положение простого крестьянина в Малороссии было известно в Москве, но Вельяминов был бессилен ограничить произвол «державцы», пока существовал прежний строй гетманщины.
Тем не менее, он пытался приводить в исполнение свою инструкцию, и в половине августа 1722 г. П. получил от него указ о «неупотреблении до жадных (т. е. никаких) работизн казаков и невзимании у них накладов, когда к суду явятся». Следствием этого указа Коллегии был универсал П., разосланный по полкам, приблизительно того же содержания, как и указ Вельяминова: в нем запрещалось употреблять казаков до «приватных работизн» под угрозой строгого наказания и указывался порядок разбирательства судебных дел. Универсал этот, разосланный 19-го августа 1722 года, показывает, что П. известны были злоупотребления старшины и неудовлетворительное состояние судов; исполнение же его всецело зависело от самих полковников, но последние не подавали никаких надежд на исправление.
Из шести полковников того времени (четыре полковничьих уряда оставались вакантными), на четверых П. не мог совершенно рассчитывать, ибо они (выкрест Маркович, серб Милорадович, запорожец Галаган и вoлох Танский) были известны в Малороссии своими насилиями; остальные же два: Апостол и Толстой, хотя и могли сочувствовать намерениям П., но первый был слишком стар, чтобы изменить существующий порядок, а второй хорошо сознавал свое бессилие, когда дело доходило до ограждения народа от притеснений старшины.
Что касается до первых четырех полковников, то все они, кроме того, еще были поставлены самим царем, как люди «непоколебимой» верности, Скоропадского совершенно не слушались, а за П. не признавали никакой власти.
Поэтому, рассчитывать на искоренение злоупотреблений старшины по отношению к народу П. не мог, ибо для этого ему прежде всего нужно было бы сместить полковников, поставленных самим же царем. Вследствие этого, областью, в которой П. мог еще произвести кой-какие улучшения, был лишь Генеральный суд, потерявший во время гетманства Скоропадского всякое значение, ибо генеральный судья Чарныш подолгу проводил время в отлучках, а в его отсутствие отправление правосудия совершенно прекращалось.
Однако, прямо идти против Чарныша, как одного из членов старшины, П. не мог и поэтому ограничился здесь полумерой, введя в Генеральный суд четырех «асессоров» (второстепенных судей), чтобы ускорить производство дел и тем избавить суд от нареканий за чрезмерную «волокиту». Это особенно важно было теперь, так как Вельяминову было доставлено множество жалоб, которые ему подавал народ, надеясь на поддержку Коллегии.
Асессорами избраны были: Пироцкий, Тарасевич, Уманец и Чуйкович, — лица из среды самой же старшины, почему, по своему положению, они и являлись лишь исполнителями указаний П. и генеральной старшины.
Таким образом, универсал П. от 19-го августа (см. выше) остался мертвой буквой.
Что касается действий Вельяминова в отношении улучшения быта народа, то он был бессилен здесь что-либо сделать, так как власти смещать полковников он не имел, судебная власть, положенная ему по инструкции, была слишком неопределенна, чтобы он мог при ее помощи сдерживать произвол старшины.
Поэтому, главное свое внимание он обратил на те денежные и хлебные сборы, наличное состояние которых по инструкции ему предлагалось привести в известность и установить порядок их собирания.
П. уже в первых числах августа 1722 г. получил от Вельяминова приказ о доставлении ему «обстоятельной ведомости» о всех сборах, которые должны были поступать в казну на основании статей Богдана Хмельницкого, с сообщением сведений, касавшихся количества их, назначения и предметов обложения.
Однако, П. невозможно было дать точных ответов на требования Вельяминова, ибо, во-первых, сборы эти были разнообразны и неопределенны, а во-вторых, все они поступали во двор гетмана, который их и расходовал по своему усмотрению.
О последнем, т. е. о том, чтобы сборы эти по-прежнему поступали в распоряжение гетмана, П. просил Вельяминова.
Поэтому сведения о сборах, сообщенные П-м Вельяминову, были слишком общего характера, и Вельяминов потребовал от него цифровых данных.
Для личных объяснений с Вельяминовым П. отправился в Коллегию, «где приговорили, хотя и не хотели, чтоб как с казаков, так и с мужиков пчельная и табачная десятины собирались». Старшина также принуждена была дать Коллегии обещание, «по довольной отговорке», сообщить ей сведения о сборах, от кого и поскольку собирать их. Дав обещание доставить требуемые ведомости, П., однако, думал опереться еще на пункты Богдана Хмельницкого, о которых говорилось в инструкции, данной президенту Коллегии.
Чтобы разузнать, какие были сборы во время Хмельницкого, П., на другой день после данного обещания, послал письмо к Стародубскому полковнику и приказывал допросить некоего Середу, бывшего «под час Хмельнищины» писарем, какие тогда были сборы. Кроме того, он решил созвать в Глухов всех полковников, чтобы согласиться с ними относительно того, как принять требования Вельяминова: безропотно исполнить их или же заявить протест.
Для того же, чтобы истинная цель созыва не была известна Вельяминову, в универсале П. говорилось, что созываются они для составления подробных ведомостей о сборах, для чего он предлагал им взять с собой по нескольку лиц из старшины и мещан. Но полковники, понимавшие, что Вельяминову перечить нельзя, не приехали в Глухов сами, а выслали туда лишь одних сборщиков.
Кроме универсала о созыве полковник, П. послал во все полки универсалы с требованием о присылке сведений о сборах и, уступая требованиям президента Коллегии, назначил двух сборщиков медовой десятины: Федора Чуйкевича — в Переяславский полк и Степана Холодовича — в сотни Глуховскую, Воронежскую и Кролевецкую.
П., надеявшийся проволочкой с ответом Вельяминову получить возможность посоветоваться с полковниками, ошибся в своих расчетах: последние в Глухов не приехали, и Вельяминов при помощи высланных от полков сборщиков сам стал составлять нужные для него ведомости.
Но сведения, добытые чрез сборщиков, были крайне сбивчивы и противоречивы, почему Вельяминов и обратился за разъяснениями на этот счет в Сенат, а до получения оттуда ответа отдал распоряжение собирать со всех хлебные и денежные сборы, а также медовую и табачную десятины.
Этим распоряжением, к исполнению которого немедленно и приступили, с помощью офицеров, сборщики, уничтожались главные привилегии старшины, маетности которой были до сего времени свободны от всех налогов, почему П. решил жаловаться на Вельяминова в Сенат. Посоветовавшись предварительно со старшиною, П. изготовил свою жалобу в двух экземплярах, из которых один должен был идти от имени генеральной старшины, а другой — от имени полковников; последний должен был выразить собой как бы протест всего «народа», что было нужно для придания большего значения самой жалобе.
Первая жалоба заключала в себе пункты, в которых указывалось: 1) на требование Коллегией копий со всех бумаг, посылаемых из Генеральной Канцелярий, чем выражалось как бы полное недоверие к генеральной старшине; 2) на уничтожение судов малороссийских, ибо Коллегия принимала жалобы от тех лиц, которые не судились ни в полковых, ни в генеральном судах, тогда как только при этом условии она, на основании инструкции, и могла принимать челобитчиков; 3) на требование сведений о сборах — чего старшина не могла по неведению исполнить; 4) на присылку Коллегией указов Генеральной Канцелярии, причем просилось, чтобы они были заменены указами Сената; 5) на установление Вельяминовым небывалых в Малороссии сборов, которые шли в Коллегию, тогда как раньше часть их шла гетману и полковникам, и некоторые из них были лишь местными сборами; указывалось также на то, что от них не освобождены даже маетности, пожалованные по универсалам и царским грамотам.
Вторая жалоба, главным образом, состояла в ходатайстве об освобождении от налогов старшинских маетностей.
Употребляя последнее, оставшееся в его руках средство, — жалобу, П., для придания ей большего значения, хотел собрать как можно больше подписей, но это ему не удалось: подписалось лишь семнадцать лиц второстепенного значения старшина понимала, что ей лучше сохранить за собой нажитые богатства и не высказывать протеста, Изготовив жалобу, П. хотел подать ее через Вельяминова, для чего 17-го сентября и отправился в Коллегию.
Вельяминов, однако, жалобы не принял, сказав, чтобы П. сам ее отправил либо в Сенат, либо к Петру. Из того, что Вельяминов не препятствовал П. подавать на себя жалобу можно заключить, что он знал, как к ней отнесутся в Москве, ибо виновником неудовольствия на него за сборы был сам П., не дававший ему о них сведений.
Отправляя в половине сентября посланцев в Москву (канцеляриста Дмитрия Володьковского и Воронежского сотника Ивана Холодовича), П. снабдил их инструкцией, по которой они могли везде представлять о нуждах Малороссии, и просительными письмами к влиятельным лицам того времени (Меньшикову, Головкину, Ягужинскому, Шафирову и другим — всего девяти лицам) «с прошением милостивого патронского ходатайства». Так как П. не был утвержден Сенатом в звании наказного гетмана, а подписывался таковым лишь на основании слов Скоропадского, то он вместе с посланцами отправил письмо и от себя к обер-секретарю Сената И. Д. Познякову, в котором просил о наказничестве.
Вельяминов знал о посланной на него П. жалобе, но, отправляя от себя донесение в Сенат, он писал в нем лишь о встреченных им затруднениях в Малороссии при собирании налогов.
Отослав свое донесение, Вельяминов ждал разрешения жалобы П. и своих недоумений, продолжая собирание налогов.
Рассылаемые им по полкам сборщики, снабженные инструкцией, которая не устраняла все-таки разнообразных и частых затруднений, встречали противодействие со стороны старшины, которая вооружалась против Вельяминова, отстаивая свои «давнины». Что касается до личных отношений П. к президенту Малороссийской Коллегии, то они были довольно дружелюбными.
Не получая от Володьковского и Холодовича, живших в Москве уже другой месяц, никаких известий, П. задумал послать других посланцев к самому царю, находившемуся в это время в Дербентском походе, причем опять-таки для того, чтобы придать своей жалобе характер просьбы, исходящей от лица всего «народа», он решил послать к царю представителей от всех полков.
Это намерение П., однако, не было приведено в исполнение, должно быть, благодаря советам прокурора Коллегии Хрущова, предлагавшего подождать возвращения царя из похода.
Между тем, 26-го ноября 1722 года Холодович и Володьковский вернулись из Москвы и привезли с собой указ Сената, в котором удовлетворены были все просьбы П. и не одобрялись меры, принятые Вельяминовым.
Сенат в этом указе делал следующие распоряжения: 1) Коллегия могла требовать от Генеральной Канцелярии копии только с тех важных бумаг, которые касались всей Малороссии; 2) в судебном отношении ей предоставлялось право разбирать только дела, бывшие до этого в полковых и генеральном суде; 3) бригадиру Вельяминову предлагалось сноситься с Генеральной Канцелярией не указами, а промемориями и притом «со всякой учтивостью»; 4) сборы денежные по пунктам Хмельницкого сбирать по ведомостям от людей, посылаемых генеральной старшиной, если последняя этих сведений не имеет; 5) маетности, розданные по универсалам и пожалованные по грамотам, освободить от всех налогов и отменить табачную и медовую десятину; 6) бригадиру указов своих, не снесясь с П. и генеральной канцелярией, не посылать, и другие.
Таким благоприятным разрешением своих ходатайств П. обязан был покровительству Меньшикова, обещавшего, ему кроме того, и впредь свою помощь.
Объясняется это тем, что незадолго до этого времени Меньшикову был дан Скоропадским Почеп, к которому он хотел захватить Мглин и Баклань, и П. мог ему быть полезен в этом деле. Получив сенатский указ, П. поспешил 3-го декабря разослать по всей Малороссии универсал, в котором говорил о результате своих ходатайств и снова указывал на положение отправления правосудия.
Приведенный сенатский указ поставил в недоумение Вельяминова, так как находился в противоречии с данной ему инструкцией, и президент Коллегии вновь обратился в Сенат за разъяснениями.
Например, инструкция поручала ему следить за тем, чтобы старшина не рассылала без ведома Коллегии универсалов, а по указу требовались лишь копии с них; таким образом, Вельяминов мог узнавать об распоряжениях П. только тогда, когда они были уже приведены в исполнение (например, учреждение П. асессоров генерального суда без ведома Вельяминова).
По поводу лишних сборов Вельяминов сваливал вину на П., который не давал ему просимых ведомостей.
Донесение это, ответное на жалобу П., Вельяминов послал 12-го декабря.
Ободренный успехом своей первой жалобы, П. 13-го декабря отправил в Москву при канцеляристе Борзаковском заранее заготовленные челобитные, заключавшие в себе ходатайства: 1) об отмене «пожилого платежа за беглых великороссийской породы людей»; 2) об избрании, по возвращении царя из похода, вольными голосами нового гетмана, — обещание, данное царем через посланцев Рубца и Быковского; третья грамота заключала в себе благодарность за милостивый указ, присланный через Холодовича и Володьковского; в ней говорилось также о том, что Коллегия, будучи недовольна сенатским указом, не исполняет его «до повторной его величества резолюции»; кроме того, П. ходатайствовал теперь о том, чтобы были возвращены некоторые сборы, выдана часть индуктного сбора генеральной старшине и войсковой канцелярии и о прочих мелких «нуждах». Содержание этих грамот было таково, что они поддерживали только интересы одной старшины; на первую из них нельзя смотреть, как на результат желания облегчить участь посполитых, — сделано это было тоже в интересах старшины, ибо постой драгунских полков, обременительный для крестьян, был поэтому невыгоден и для державцев.
Как относился П. к народу, «черни», видно из того, что он даже жаловался на излишнее внимание к нему Коллегии.
Будучи представителем старшины, Полуботок не заботился о народе и был очень встревожен волнениями крестьян, о которых до него доходили не только слухи, но и письменные жалобы.
Волнения эти возникли вследствие небывалого в Малороссии обложения маетностей старшины наравне с крестьянскими.
Коллегия же, принимая жалобы крестьян, как бы поддерживала этим волнение и подрывала значение П., как наказного гетмана, рассылавшего по всем полкам приказ о том, чтобы крестьяне повсюду «отдавали послушенство» своим державцам.
С целью поддержать свое значение среди старшины и угодить ей, что ему было необходимо в видах получения гетманской булавы, П. 13-го декабря разослал универсал об «ускромлении» крестьянских волнений, вызвавший протест со стороны Вельяминова.
Последний, основываясь на том пункте инструкции, по которому ему поручалось наблюдать за тем, чтобы старшина не отягощала посполитых работами, и, в случае надобности, помогать последним «по истине», нашел, что универсал 13-го декабря, разосланный без его ведома уничтожает все сделанные им распоряжения на основании этого пункта.
Верно поняв главное свое назначение — постепенно передать власть старшины русским чиновникам, — Вельяминов видел, что эта задача будет только тогда выполнена, когда народ поймет, что новая власть лучше прежней; универсал же 13-го декабря уничтожал эту новую власть в самом начале.
Пока П. имел возможность противодействовать распоряжениям президента Коллегии, до тех пор последний не мог выполнить инструкцию, и посему, по мнению А. М. Лазаревского, универсал 13-го декабря едва ли не был главной причиной, побудившей Вельяминова ехать в Москву и там лично доложить государю о невозможности исполнить инструкцию рядом с последним сенатским указом.
Однако, царь был еще в походе, и потому Вельяминову пришлось ждать его возвращения.
П. же, опираясь на обещания Меньшикова, надеялся, что царь, по возвращении из похода, раз решит избрание нового гетмана.
В таких ожиданиях с обеих сторон время прошло до рождественских праздников, в продолжение которых старшина «визитовала» Вельяминова; однако, П. и Вельяминов визитами не обменивались, а первый был у последнего только на банкете в день именин президента.
Как раз в этот день было получено известие о возвращении царя из похода, вместе со слухом, что царь будет в Москве только проездом в Петербург.
Этот слух встревожил П., так как ему гораздо лучше было подать заранее составленную челобитную об избрании нового гетмана именно в Москве, где тогда находились все его покровителя.
Поэтому он, едва возвратившись с Вельяминовского банкета, написал письма к 24 избранным им депутатам, которые должны были придать челобитной характер просьбы всего народа и разослал их на следующий день через полковников, которым приказывал прислать избранных лиц в Глухов к 6-му января, снабдив их деньгами.
В число лиц, избранных П. в депутацию, попали или люди знатного происхождения (Кочубей, Миклашевский, Бороздна и другие), или люди, известные ему своей преданностью (зять П. — Войцехович, Грабянка, Пироцкий и другие).
Боясь излишней торопливостью испортить дело и не желая упускать удобного времени, а также тревожась за то, можно ли ему посылать депутацию без разрешения, П. послал письмо Меньшикову, в котором напоминал, что в «царской грамоте за подписанием светлейшего избрание нового гетмана отложено до счастливейшего возвращения его величества из далечайшего похода, когда исполнить обещано». 29-го декабря им были отправлены: письмо к Меньшикову и инструкция Борзаковскому, а на следующий день П. устроил банкет, на котором «как папы коллегианты, так и панове старшина генеральная довольно гуляли». Вельяминов, однако, на этом банкете не был. Ожидая известий из Москвы, П. задумал еще раз напомнить царю о данном им обещании избрать нового гетмана, выбрав предлогом для этого возвращение царя из похода, по поводу чего он хотел написать ему поздравление.
Составив его 12-го января 1723 г., П., однако, не решился на отправку его, ибо был смущен полученным в это время из Москвы указом, коим, кроме одного, уже бывшего в Полтаве, коменданта, назначались еще три: в Чернигов, Переяславль и Стародуб.
Коллегия, с своей стороны, прислала особое дополнение к этому указу; в нем говорилось, чтобы полковники тех городов, в которые назначались коменданты, исполняли бы требования последних «без всякой остановки». Как видно, «наказной гетман» не знал, что назначенные коменданты должны были впоследствии стать заместителями полковников, почему и поспешил подать в Сенат просьбу, в которой просил о том 1) чтобы комендантам было предоставлено право ведать исключительно гарнизонные дела, и 2) о том, чтобы коменданта в Стародубе не было, ибо в этом городе его раньше не бывало; кроме того, П. просил о том, чтобы коменданты вообще не были назначаемы в Малороссию, основывая свою просьбу на грамоте 1708 года, в которой было дано обещание вывести оттуда гарнизоны, как только шведы будут изгнаны.
Ходатайство это было послано 16-го января вместе с письмом к Борзаковскому, которого П. просил уведомить о ходе порученных ему дел. П., видимо, не понимал, что Вельяминов в своем последнем дополнении к указу о комендантах являлся лишь разъяснителем требований самого царя и все еще надеялся охранить свою власть от притязаний Вельяминова.
Поэтому он и писал президенту Коллегии, что распоряжения об исполнении полковниками требований комендантов сделано не будет, так как об этом предмете нет царского указа, а есть лишь инструкция, данная комендантам.
Между тем, П. стал снова собирать депутацию для посылки ее в Москву, так как Борзаковский не доставлял ему никаких сведений.
Лица, приглашенные им, письмами от 28-го декабря, собраться в Глухов к 6-му января 1723 года, в числе 24 человек, не съехались, и, таким образом, П. снова не удалось составить обширную депутацию от «всего народа». Но времени терять было нельзя, ибо Вельяминов в конце января выехал из Глухова в Москву; важно было, чтобы депутаты поехали вслед за ним. Поэтому П. принужден был ограничиться лишь шестью человеками, и им были «ординованы от всей Малороссии нарочные посланники»: Василий Кочубей, поехавший с целью выхлопотать давно обещанное ему Полтавское полковничество, Степан Гамалея, Григорий Грабянка, Петр Войцехович, Иван Холодович и Иван Доброницкий.
Люди эти, за исключением первого, малоизвестные, повезли 30-го января челобитные: со старой просьбой об избрании нового гетмана вольными голосами и с новой — о замещении вакантных должностей генеральной старшины и полковников «годными и заслуженными малороссийскими людьми». Кроме того, П. написал письмо к самому царю, снабдил посланцев просительными письмами ко всем влиятельным лицам того времени (Меньшикову, Головкину, Шафирову и прочим, — всего восемнадцати лицам) и уполномочил депутатов данной им инструкцией ходатайствовать «где надлежит»: 1) об избрании нового гетмана, 2) об отмене похода в Астрахань, 3) о комендантах, чтоб в Стародубе вовсе не было, и чтобы в других городах они не мешались в дела полковничьего управления, 4) о невзыскивании «пожилого» за беглых великороссийских крестьян и о других мелких делах и наградах.
Но время, выбранное для посылки депутатов в Москву, было самое неудобное, так как надежда П. на помощь Меньшикова была неосновательна; последний в это самое время потерпел неудачу в захвате земель около Почепа: царь, узнавший по возвращении из похода, о сенатском указе, узаконившем этот захват, приказал уничтожить его и вызвал в Москву дьяка Лосева, межевавшего Почепщину, вместе с причастными к этому лицами из малороссийской старшины; поэтому Меньшиков и не мог быть ходатаем за П. перед царем. Кроме того, Вельяминов уже был в Москве и лично доложил государю о встреченных им противодействиях со стороны П.; последний, однако, полагал, что Малороссия существовать без гетмана не может, тогда как царь думал иначе. Отправив посланцев, П. стал делать распоряжения о том, чтобы полковники выступали в Ладожский и Терский походы; выступление в последний, по царскому указу, должно было состояться в начале февраля.
Апостол, которому поручалось командование казаками в Терском походе и хлопотавший о том, чтобы выступление было отложено до начала апреля, дабы можно было идти «по траве», нашел себе поддержку в П., который желал угодить старому Миргородскому полковнику.
Но Коллегия настаивала на скорейшем выступлении, и П. принужден был 2-го февраля разослать универсал о выступлении в Терский поход, а на другой день послал гонца к Борзаковскому, чтобы тот усиленно хлопотал об отсрочке.
Хлопоты, однако, ни к чему не привели, так как 18-го февраля был получен из Москвы указ о выступлении в Терский поход «зимним путем». Ладожский же откладывался до 1-го апреля.
Разослав универсалы во исполнение указа 18-го февраля, П. жаловался царю на происходящие от подобных походов трудности для обывателей и, в заключение, просил об отмене вовсе похода в Ладогу.
Челобитные эти посланы были в Сенат 21-го февраля вместе с письмом П. к Вельяминову, у которого «наказной гетман» просил предстательства в народных нуждах.
Но на все ходатайства П. из Москвы не было прислано никакого ответа и приходили лишь одни дурные вести: сначала П. получил известие о смерти в Москве одного из самых преданных и ловких своих помощников — Андрея Борзаковского, а затем о том, что 20-го февраля скончался в Москве зять его и самый близкий из шести посланников — Петр Войцехович.
Затем, в марте было получено известие, что царь покидает Москву и едет в Петербург, не разрешив ни одного из ходатайств П., представленных ему через Кочубея с товарищами.
Узнав об этом, П. 17-го марта отправил к посланцам наставление, в котором говорил, что если они получили удовлетворение только «на малые какие интересы», то чтобы заняли у кого-нибудь денег и ехали в Петербург.
П. убеждал депутатов, чтобы они всячески старались добиться разрешения отправленных через них ходатайств и написал письмо к находившемуся тогда в Москве по Почепскому делу генеральному есаулу Жураковскому, прося его принять участие в ходатайствах «за общенародный всей отчизны интерес», «а в особенности об избрании гетмана». Но находившиеся в Москве представители малороссийской старшины, должно быть, видя отношение к себе в столице, пали духом и не верили в возможность получения какого-либо результата и в конце марта стали выезжать из Москвы на родину; только Гамалея и Грабянка остались там, надеясь попасть в Петербург.
Узнав об этом, П. писал им обоим, «похваляючи им тое, что они два по усердию своему к общему делу» остались в Москве, и убеждал «доходить порученные им интересы» во что бы то ни стало, для чего разрешал даже ехать в Петербург.
Но на просьбы их о необходимых для этой поездки средствах П. отвечал советом занять у кого-либо из архиереев, скупясь, видимо, помочь им своими личными богатствами; оставленные без средств, Грабянка и Гамалея принуждены были вернуться на родину.
Причиной неудачи с последней челобитной П. считал малое число депутатов, для чего и решил послать к царю всех полковников, которые должны были взять по челобитной от своих полчан.
Наказных полковников П. заохочивал к поездке в Петербург тем, что они могли стать «целыми» полковниками, о замещении вакантных урядов которых упоминалось в челобитной.
Поэтому П. разослал письма к полковникам, приглашая их съехаться в Глухов.
Для рассылки «листов» были употреблены канцеляристы, которые, в видах скрытия от Коллегии истинной цели их посылки, назначались якобы для того, чтобы произвести ревизию правильности назначения казаков в Терский и Ладожский походы, так как здесь были злоупотребления со стороны старшины.
Но мысль П. о посылке новой депутации в Петербург не осуществилась: старшина, не разделявшая его личных интересов, отлично понимала бессилие личной власти «наказного гетмана» и оказывала ему открытое непослушание.
В то время как П. собирался посылать новые челобитные, совершились факты, которые ясно указывали на результат доклада Вельяминова царю — усиление власти Малороссийской Коллегии.
Так, последняя в конце марта разослала по всей Малороссии новых сборщиков, которые должны были собирать налоги как со старшины, так и с мещан. Об этом П. узнал только от полковников; делая запрос Коллегии, на каком основании последняя вновь устанавливает сборы, отмененные царским указом, он не получил никакого ответа.
П., делая распоряжения вопреки указам Коллегии, не справлялся, откуда Коллегия берет власть, и потому его распоряжения часто оставались совершенно недействительными В конце апреля П. получил через Коллегию копию с указа Сената об отсрочке Ладожского похода.
Сделав распоряжение о возвращении выступивших уже в поход казаков и донося царю об исполнении указа, П. просил царя, чтобы сенатские указы присылались по-прежнему прямо в Генеральную Канцелярию, а не через Коллегию, так как он видел в этом обиду для себя. Прося о том, чтобы «правление дел малороссийского народа» было оставлено во всей своей неприкосновенности, П. и не подозревал, что в это самое время оно уже было всецело передано Коллегии, и что сам он, как и его товарищи-правители, вызывались в Петербург.
Вельяминов, прибывший в Москву в начале февраля, жаловался царю на неисполнение П. его требований о доставлении сведений, касавшихся сборов, и вообще на противодействие старшины своим распоряжениям.
Доклада, представленного при этом царю Вельяминовым, не сохранилось, но содержание его видно, главным образом, из тех вопросных пунктов, которые были предложены П. и его товарищам в сентябре 1723 года, а также из указа 16-го апреля 1723 года: Вельяминов жаловался на рассылку П. без ведома Коллегии указа 13-го декабря 1723 г. на самовольную раздачу старшиной маетностей, на назначение в генеральном суде должности асессоров, на злоупотребления в этом суде и т. п. Следствием жалоб Вельяминова были указы 27-го февраля и 16-го апреля 1723 года. Первый, объявленный гораздо позже (вероятно, по представлению Вельяминова, ожидавшего для этого более удобного времени), говорил о назначении, по желанию казаков и прочих служилых малороссиян, полковников из русских, но, вследствие представления Вельяминова, лица, предназначенные для замещения полковничьих урядов, сперва были посланы в Малороссию в качестве комендантов.
Второй указ (16-го апреля) представлял собой свод решений Петра Великого на доклад Вельяминова и заключал в себе пункты: 1) об установлении сборов со всех без исключения, поровну; 2) о предоставлении Коллегии права разбирать жалобы казаков, поверстанных старшиной в крестьянство, и обращать их снова в казачье звание; 3) о составлении подворной переписи казачьего и крестьянского населения всей Малороссии; 4) о разрешении Коллегии сноситься с полковой старшиною, минуя Генеральную Канцелярию, если та будет медлить в исполнении распоряжений Коллегии; 5) о запрещении генеральной старшине рассылать универсалы «о важных делах» без предварительного утверждения их Коллегией; 6) об отмене разных «непотребных» сборов с народа, которые установлены были самой старшиной для личной пользы и о которых П. узнал от сборщиков (праздничные подарки, мазепщина, ярмарочный сбор и др.), и пункт 7) в котором было сказано: «что же П. и старшина, невзирая на данные им наши указы, послали некоторые указы без совету с президентом Коллегии, того ради велено для ответа быть сюда полковнику П. и из старшин — Савичу и Чарнышу». Вслед за этим указом, 29-го апреля, был издан другой, по которому князь Голицын (Михаил Михайлович) назначался главным командиром над всеми нерегулярными войсками, в том числе и малороссийскими казаками, с подчинением ему Малороссийской Коллегии «во всем том, что будет касаться до воинских отправлений». Указ 16-го апреля 1723 года передавал всю власть гетмана Коллегии, и генеральная старшина должна была только исполнять ее распоряжения, как исполняла раньше распоряжения гетмана.
Этим указом уничтожались все ее привилегии: она должна была теперь наравне с прочими платить налоги и лишилась возможности получать сборы, установленные ею самой с народа, который, таким образом, получал большую льготу.
Поэтому Петр Великий боялся, что старшина не откажется от своих привилегий без протеста, для чего казаки, по приказу царя, и были выведены Голицыным «в поле» под видом опасности для Малороссии от татар, а обнародование указа было поручено усмотрению Вельяминова, приведшего его в исполнение по частям.
Таким образом, статья указа об обложении маетностей старшины налогами была объявлена, как мы видели, еще в марте; другие же статьи Вельяминов решил привести в исполнение по своем возвращении в Глухов, для чего предварительно хотел удалить оттуда П. и товарищей.
Указ о вызове П. с товарищами в Петербург был почему-то послан от имени киевского губернатора князя Голицына (Дмитрия), бывшего тогда в Москве, и привезен в Глухов 22-го мая курьером князем Енгалычевым.
Указ смутил П. больше всего тем, что он не успел еще послать задуманной депутации, которая должна была прибыть в Петербург ранее его. Но так как времени для созыва большого числа депутатов было мало, то П. пришлось опять послать лишь несколько человек, а именно, бывших тогда в Глухове: Петра Корецкого и Ивана Кирпича — наказных полковников Стародубского и Переяславского, Григория Грабянку и канцеляристов Николая Ханенка и Дмитрия Быковского.
В видах предупреждения подозрения царя насчет того, что челобитные посылались только старшиной, а не народом, к чему его могло побудить то обстоятельство, что челобитные отправлялись после вызова старшины в Петербург, в журнале Генеральной Канцелярии день отъезда депутации был помечен 13-го мая, тогда как на самом деле он произошел 24-го мая. Корецкий с товарищами повез три челобитные; первая из них заключала просьбы о избрании гетмана, о замещении полковничьих вакансий в Стародубе, Переяславе и Полтаве, об отмене «пожилого платежу» за беглых великороссийских людей, об уменьшении воинского постоя; вторая и третья — о возвращении из Коллегии неправильно взятых налогов, об уничтожении должности комендантов в Стародубе и Полтаве, о неправильном требовании Вельяминовым хлебного жалованья и проч. Как и при посылке предшествовавших депутаций, посланцы и на этот раз снабжены были письмами к Меньшикову, Головкину и другим влиятельным лицам того времени; кроме того, была составлена и послана челобитная к императрице с просьбой об исходатайствовании «пожелательного указа» и, в противность раньше бывшим, депутаты были снабжены деньгами на поездку из войсковой казны (около 700 рублей).
Отправив Корецкого, П. стал и сам собираться к отъезду, но решил еще раз попробовать собрать подписи от всего народа на новых челобитных, для чего и были вызваны полковники со старшиной в Глухов.
С этой целью им были написаны письма к полковникам (кроме Танского и Толстого, так как П. знал, что они его все равно не послушаются) с просьбой «скоро-наскоро» прибыть в Глухов к 31-му мая, «понеже панове малороссийские имеют сих времен отъезжать в Петербург». 30-го мая П. отправил в Петербург нарочного Якова Карпеку с донесением о том, что «паны, правящие Малороссию, в указный путь готовы», и просил при этом царя выслать ему подорожную ввиду дальности и трудности пути; последней просьбой П. хотел лишь выиграть время для того, чтобы собрать старшину в Глухов, ибо он мог получить подорожную и от Вельяминова.
Отъезд Карпеки состоялся 30-го мая, в журнале же генеральной канцелярии он опять был помечен раньше, — именно 23-им числом;
П. хотел показать этим царю свою исполнительность, собравшись якобы к отъезду на другой день по получении указа о выезде.
Карпека повез с собой наставление депутатам, которые должны были по нему стараться представить челобитные в Сенат до прибытия правителей и «в разрешение их доходить резолюций». 1-го июня возвратился в Глухов Вельяминов и стал торопить П. с отъездом; прибытие его, таким образом, должно было изменить планы П. Тотчас же им была послана в Канцелярию промемория, в которой сообщалось об указе 16-го апреля, за исключением статьи об отмене старшинских поборов с народа.
В этой промемории Вельяминов снова требовал от П. сведений о сборах, но тот отвечал, что об этом было еще раньше объявлено в Коллегию (в августе 1722 года). Послав эту промеморию 5-го июня, Вельяминов на другой день отправил в Канцелярию указ Коллегии о выступлении казаков в поход под начальством Голицына.
Разослав универсалы о выступлении в поход, П. спешил закончить челобитные, которые он хотел лично представить царю. Заготовлено их было две: одна должна была быть подписана генеральной старшиной и полковниками, а другая — полковой старшиной и сотниками.
Но и на этот раз П. не удалось собрать много подписей: лица, приглашенные им письмами от 26-го мая, не приехали, и «наказной гетман» принужден был послать их 3-го июня с канцеляристом Филиппом Борзаковским для подписи в ближайший к Глухову Прилуцкий полк. Миргородскому полковнику Апостолу, только что возвратившемуся тогда из Царицынского похода, челобитную П. послать не успел, а отправил ему лишь копию с нее с просьбой послать ее вслед за правителями, если полковник пожелает этого. Решив не дожидаться возвращения Карпеки, П. стал собираться выезжать, к чему торопил и Вельяминов, выдавший ему подорожную, и 13-го июня он покинул Глухов, взяв с собой десять компанейцев для охраны и 800 рублей из войскового скарба, «на подъем панам правителям в дорогу» (400 рублей) и «на дорогу для всякой потребы» (400 рублей).
Уезжал П. из Глухова, по-видимому, все еще с надеждами отстоять свои «права и вольности», ибо вез с собой новые челобитные, заключавшие в себе, главным образом, просьбы об освобождении старшинских имений от налогов.
Оставшиеся в Глухове «правители войсковых дел и порядков» — генеральный есаул Василий Жураковский и генеральный бунчучный Яков Лизогуб — получили от П. поручение добыть дополнительные челобитные, и Жураковскому, разделявшему взгляды П., удалось достать таковые от полковников Апостола и Милорадовича.
Отправлены эти челобитные были 18-го июля с Василием Быковским, который также повез составленную Жураковским челобитную об отмене налогов со старшинских имений; поводом к посылке этой челобитной послужи л полученный незадолго до этого времени (4-го июня) сенатский указ об отмене налогов, установленных старшиной.
Около этого же времени был получен в Генеральной Канцелярии указ от 23-го июня, который, по-видимому, был ответом на челобитные, повезенные Корецким, и заключал в себе решительный отказ в избрании нового гетмана.
Поводом к этому, как говорилось в указе, было то обстоятельство, что гетманы, начиная с Хмельницкого и до Скоропадского, все являлись изменниками, от чего терпело Московское государство, а особенно Малая Россия, почему для выбора верного человека в гетманы нужно его еще сыскать, а до этого устанавливалось правительство (Малороссийская Коллегия), — «и для того в сем деле докучать не надлежит». Последние слова этого указа могут достаточно объяснить причину ареста П. и его товарищей тотчас же вслед за получением так называемых Коломацких челобитных.
Жураковский и Лизогуб, оставшиеся за отъездом П. правителями в Глухове, занялись двумя важными делами: составлением, по поручению Коллегии, ревизской переписи всей Малороссии и походом Голицына.
С этого времени в деле П. выступает Миргородский полковник Данило Апостол.
Это был старейший и популярнейший полковник во всем «войске», человек ловкий, сумевший в продолжение 44 лет (с 1682 года) последовательно занимать уряд Миргородского полковника, что является единственным примером во всей истории Малороссии.
Апостол не сочувствовал планам П., ибо сам искал булавы.
Еще в феврале 1723 года, когда был получен указ о выступлении в поход в Астрахань казаков под начальством Апостола, он, не зная, как идти к достижению своих желаний, прямо написал к царю письмо, прося не об избрании нового гетмана, а о пожаловании его, Апостола, в эту должность за долгую и верную службу (хотя он и был замешан в деле Мазепы, явившись одним из главных его помощников, но ловко выпутался из него). В Глухов Апостол не ездил, ибо не желал помогать П., но когда ему была прислана, по поручению П., копия с челобитной, то Апостол к ней присоединился, ибо в ней говорилось лишь об отмене сборов со старшинских имений и об сокращении воинского постоя, а не об избрании гетмана.
Челобитная эта была отослана П. 18-го июля, а в половине августа 1723 года Апостол, по приказу князя Голицына, выступил в поход к Буцкому броду. Воспользовавшись сбором всех полков в конце августа у речки Коломаха (Полтавского уезда), Апостол составил две челобитные от всего войска, чего не мог достигнуть П. Первая содержала в себе просьбы об отмене сборов и являлась переделкой Полуботковской, а вторая — об избрании нового гетмана, составленная самим Апостолом.
Собраны были подписи, и в сентябре, вернувшись домой, Апостол передал челобитные в Генеральную Канцелярию.
Выбранные Жураковским для отправки челобитных к царю сотники: Новгород-Северский — Семен Галецкий и Сенчанский — Кирилл Криштофенко, были арестованы Коллегией, которая, вероятно, имела указ не пускать больше посланцев в Петербург, и Жураковский 20-го октября послал с челобитными без ведома Коллегии канцеляриста Ивана Романовича.
Эти челобитные, как увидим ниже, и явились главной причиной заключения П. и его товарищей в крепость.
Отправившись из Глухова 13-го июня, П. приехал в Москву и пробыл там около двух недель, с целью, вероятно, разузнать у своих покровителей о причине его вызова в Петербург.
В Петербург он приехал с Савичем и Чарнышем 3-го августа и остановился в доме Бутурлина (князь-папа). Представление П. и его товарищей царю состоялось 6-го августа на острове Котлине и обошлось, по-видимому, благополучно, ибо затем «наказной гетман» «визитовал» разных вельмож, которые принимали его приветливо.
Объяснений от П. никаких не требовали и вообще было видно, что целью вызова его в Петербург было лишь удаление его с товарищами из Глухова, дабы они не помешали Вельяминову своими противодействиями приводить в исполнение указ 16-го апреля.
С этих пор П. уже действовал, не соображаясь с обстоятельствами, имея в виду лишь возвращение отнятых царем старшинских привилегий.
Тогда как Петр, по возвращении из Персидского похода, задумал уничтожить обособление Малороссии, выставляя главной причиной этого уничтожения угнетение народа старшиной, П. старался как раз добиться обратного и своими новыми челобитными подал повод к тому, что царь на него разгневался.
Несмотря на то, что ответ на все просьбы П. был дан в указе 16-го апреля, кроме вопроса об избрании нового гетмана, а указом 23-го июня велено этим «не докучать», П. все-таки надеялся отстоять «давнины». Прибыв в Петербург еще 3-го августа, П. все еще не решался подать привезенные им челобитные, но, ободренный несуровым приемом, решил подать не только их, но прибавить к ним еще новое ходатайство об уничтожении Малороссийской Коллегии и об учинении вместо нее генерального суда «в седьми персонах». Привести это последнее намерение в исполнение было нетрудно, так как у П., кроме челобитных, был еще с собой особый «бланкет», на котором были собраны лишь одни подписи старшины, и куда было легко переписать челобитную в измененном виде (этот «бланкет» был заготовлен под тем предлогом, что в Петербурге могло понадобиться изложить челобитные по-великорусски). 13-го сентября произошла подача челобитных: одна (с просьбой о ненарушимом содержании судов) была подана в Иностранную Коллегию, а другая — в Сенат. Петр Великий, знавший, что старшина злоупотребляет именем народа, говоря, что челобитные исходят от него, разгневался на П. за его настойчивость, а особенно за то, что П. просил об уничтожении Малороссийской Коллегии, без которой немыслимы были те нововведения в Малороссии, которые задуманы были Петром.
Поэтому, вслед за подачей П. челобитных, Петр Великий послал бригадира Румянцева в Малороссию с целью разузнать, насколько народ действительно участвовал в составлении челобитных, а, кроме того, приказал допросить П. и его товарищей по тем пунктам, которые были представлены Вельяминовым весной в доказательство противодействий П. распоряжениям Коллегии.
Допрос производился в Тайной Канцелярии;
П. и его товарищей допрашивали, главным образом, по пунктам относительно установления должности «асессоров» в Генеральном Суде, рассылки устрашительных для крестьян универсалов без ведома Коллегии и некоторых злоупотреблений старшины при назначении урядников.
На эти обвинения П., а частью Савич и Чарныш, иногда уклонявшиеся под разными причинами от ответов, могли дать удовлетворительные объяснения; вообще по этим отдельным случаям нельзя было вывести какого-либо определенного заключения без расследования их на месте, и потому весь этот допрос носит характер случайный, вызванный гневом царя на П. по поводу поданных им 13-го сентября челобитных На этот случайный характер допроса указывает и то обстоятельство, что Румянцев не уезжал еще в Малороссию.
Поездки его в Малороссию П. сильно боялся, ибо знал, что при расследовании окажется, насколько не только чернь, но и старшина мало знает о челобитных вообще и о включении в них пункта об уничтожении Малороссийской Коллегии в особенности.
Кроме того, можно было ожидать, что народ подаст Румянцеву множество жалоб на старшину, о которой, именно, ходатайствовал П. в своих челобитных.
Поэтому П. хотел предупредить близких ему людей о приезде Румянцева, чтобы не дать ему возможности собрать на месте улик старшине в тех насилиях, ради которых и учреждена была, по словам царя, Малороссийская Коллегия.
С этой целью П. отправил с Быковским письма к Жураковскому и Лизогубу и приложил к ним подробное наставление, как действовать ввиду приезда Румянцева; наставление это было составлено Николаем Ханенком и заключало в себе советы старшине о том, чтобы та поспешила, в каждом данном случае, загладить свои злоупотребления, «наградив обидимых для своей пользы». Для сведения были приложены к письмам и копии с челобитных, поданных 13-го сентября.
В то время, как П. отправлял в Малороссию Быковского, прибыл 10-го ноября с Коломацкими челобитными Романович и тотчас же подал их Петру. Царь выходил в это время из церкви св. Троицы, принял челобитные и зашел в кофейный дом для их прочтения.
По прочтении их царь тотчас же «с великим гневом и яростию» велел генерал-майору А. И. Ушакову взять под караул П., Савича, Чарныша и всех, кто с ними тогда был. Ото всех их тотчас же были отвязаны сабли, и они отправлены в Петропавловскую крепость.
Вместе с П., Савичем и Чарнышом были еще арестованы: Грабянка, Кирпич, Корецкий, Володьковский, Ханенко, Быковский, Романович и другие мелкие и малоизвестные урядники.
Коломацкие челобитные, привезенные Романовичем, истощили терпение царя, тем более, что в них снова говорилось об избрании гетмана, чем не велено «докучать» указом от 23-го апреля, и хотя П., может быть, и не было известно содержание их, пришлось отвечать ему. Гнев царя был поддержан еще тем, что при аресте имущества П. и его товарищей был найден черновик мемории Николая Ханенко, и таким образом царь убедился в том, что старшина в своих ходатайствах лишь прикрывается именем народа.
Вслед за арестом П-ка немедленно выехал в Малороссию для производства следствия Румянцев, который получил приказ забрать бумаги арестованной старшины и в Малороссии.
Но П. успел предупредить близких и старшину о приезде Румянцева через своего слугу поляка Николая Лаговича, передавшего изустно содержание мемории.
Таким образом, бумаги П. были частью сожжены в Глухове, а частью отправлены в далекое, находившееся в Лебединском уезде, село Михайловку, принадлежавшее ему. Жураковский и Лизогуб также были предупреждены, разослали по полкам «научительные пункты», как поступать с Румянцевым, и советовали старшине кончать свои дела миром, «награждая обидимых для своей пользы»; этому подавал пример и сам Жураковский, который стал усердно разбирать жалобы и удовлетворял «обидимых». Румянцев прибыл в Глухов 24-го ноября вместе со своими помощниками: братом Никитой и зятем графом Муравьевым.
Произведя несколько арестов (канцеляриста Валькевича, сотников Галецкого и Криштофенко), Румянцев начал объезд Малороссии 13-го декабря со Стародубского полка и закончил его в первых числах февраля 1724 года. При объезде Румянцевым Малороссии ему было подано множество жалоб от народа на притеснения от старшины; разбором этих жалоб занимались все лето 1724 года особо назначенные им лица. Из произведенного Румянцевым следствия выяснилось, что народ не принимал никакого участия в составлении челобитных.
Им были арестованы и отправлены в Петербург: Апостол, Жураковский, Лизогуб, Галецкий, Криштофенко, Валькевич и Данило Забела; имения П., Савича, Чарныша и Апостола были конфискованы.
На место смещенной Румянцевым старшины были назначены, по указанию Петра, такие лица, которые «к делу П. не приставали и желали быть Коллегии». Такими новыми правителями Генеральной Канцелярии явились: Иван Левенец, Федор Потребич-Гречаный и Иван Мануйлович.
Румянцеву поручено было также исследовать возникшие по доносу Псковского епископа Феофана Прокоповича подозрения о сношениях П. с Орликом, но расследование Румянцева показало, что они были неосновательны.
Письмо же царя от 14-го марта 1724 года о том, чтобы Румянцев расследовал, справедлив ли донос на П. с товарищами в том, что ими было послано письмо в Запорожье из Петербурга, не застало Румянцева в Глухове, откуда он выехал 15-го марта. По возвращении своем в Петербург Румянцев, таким образом, удостоверил тот факт, что народ не принимал никакого участия в составлении челобитных, поданных П. с товарищами.
Особенно много материала для обвинения П. дали Петр Валькевич и Данило Забела, которые, будучи недовольны на «наказного гетмана», являлись добровольными обвинителями его перед царем. Допрос, начатый в половине сентября по пунктам Вельяминова и касавшийся вопросов о назначении «асессоров», рассылки универсала о повиновении крестьян своим державцам и т. п., был закончен в этом же месяце; допрос же по обвинению П. в подлоге челобитной, поданной 13-го сентября, посылке Лаговича, сношениях «Орликом и Запорожьем был произведен весной 1724 года. Следствие Румянцева успокоило царя в том отношении, что он убедился в невозможности серьезного протеста со стороны народа его нововведениям в Малороссии; заявления П. являлись, таким образом, протестом только одной старшины, которая к тому же была разъединена не только с народом, но и между собой. Поэтому царь и не поступил с П. и его товарищами так круто, как он поступал вообще с противниками своих предначинаний.
Неизвестно, как бы поступил Петр Великий с П. и его товарищами, но сам П. не дождался решения своей участи: он скончался в Петропавловской крепости 18-го декабря 1724 года (у Маркевича 17-го) и погребен 29-го декабря при церкви св. Самсония, за Малой Невою, в С.-Петербурге.
Автор «Истории Руссов» (по всей вероятности, Г. А. Полетика — см. выше), а вслед за ним историки Малороссии, Д. Н. Бантыш-Каменский и А. Маркович, выставляют Полуботка героем, защитником старины и народа.
Однако, это мнение противоречит действительности.
Вся деятельность Полуботка, которой вышеупомянутые историки стараются придать оттенок гражданской доблести, представляет лишь удивительный пример настойчивости в достижении раз намеченных целей и свидетельствует только о том, что П. действовал в своих личных интересах, состоявших, главным образом, в достижении гетманской булавы.
Не только нельзя сказать, что П. являлся борцом за народ, интересы которого шли вразрез с интересами его и старшины, но нельзя его назвать и выразителем желаний этой последней (как думает о нем A. M. Лазаревский), ибо старшина, как мы видели, постоянно отказывала П. в своем содействии.
Сильно стесненный в своей власти Коллегией, П. ходатайствовал об ее уничтожении, тогда как народ понимал, что та старшина, которая беззаконно наживалась на его счет, не могла стать его заступницей, и радовался учреждению Коллегии, куда он подавал множество жалоб, не надеясь получить удовлетворения их местным судом. Нельзя верить и подлинности приводимой у Бантыш-Каменского речи, будто бы сказанной П. при аресте его 10-го ноября 1723 года: зная горячий характер императора Петра Великого, трудно предположить, чтобы он выслушал до конца длинную и дерзкую речь П.; к тому же и язык речи сразу изобличает подделку.
По мнению H. И. Костомарова, П. был лишь одной из жертв, принесенных для государственных целей, которые во всей деятельности Петра всегда стояли на первом плане. А. М. Лазаревский, «Павел Полуботок», очерк из истории Малороссии XVIII века — «Русский Архив» 1880 г., кн. I, стр. 137-209; Н. И. Костомаров, «Павел Полуботок»-«Русская Старина» 1876 г., т. XV, стр. 500-525; Я. Ш., «Павел Полуботок, полковник Черниговский» (1705-1724), к портрету — «Киевская Старина» 1890 г., декабрь, стр. 522-538; А. Я. Ефименко, » Двенадцать пунктов Вельяминова»-«Киевская Старина» 1888 г., кн. X; Д. Онацкий, «К родословной Полуботок» — ibid. 1887 г., № 2, стр. 365-366; гр. Милорадович, «Малороссийское дворянство», Чернигов, 1891 г., стр. 6-9; кн. А. Б. Лобанов-Ростовский, «Русская родословная книга», т. II, СПб. 1895 г., стр. 118-120; Д. Н. Бантыш-Каменский, «История Малой России», изд. 4-е, Киев. 1903 г., стр. 399, 400, 421, 424, 425, 427-432; А. Маркевич, «История Малороссии», Москва. 1842-1843; А. Лазаревский, «Черниговская летопись по новому списку (1587-1725) и «Коломацкие челобитные», К. 1890 г., стр. 80, 31-35; Из архива графа Г. А. Милорадовича (оттиски из «Черниговских Губернских Ведомостей»), стр. 13-53; «Краткое историческое описание о Малой России», стр. 39-40; А. М. Лазаревский, «Описание Старой Малороссии», т. I, «Полк Стародубский», Киев. 1889 г.. стр. 38; т. II, «Полк Нежинский», Киев. 1893 г., стр. 329, 520; т. III, «Полк Прилуцкий», Киев. 1902 г., стр. 40-41, 128, 256, 302, 371; «Летопись Самовидца», Киев. 1878 г., стр. 304, 306, 307-309; Шерер, «Annales de la Petite Russie» (речь Полуботка); граф Милорадович, «О роде дворян Полуботок», Киев. 1870 г.; он же, «Акты фамилии Полуботок с 1669-1734 г. Чернигов. 1889 г.; А. Лазаревский, «Говорил ли Полуботок Петру Великому речь, приводимую Конисским?»-«Основа», 1861 г., № 8, стр. 9-13; Бантыш-Каменский, «Словарь достопамятных людей русской земли», ч. IV, М. 1836, стр. 164-170; «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона», т. 24, стр. 382; «Энциклопедический словарь Старчевского», СПб. 1854 г., т. IX, ч. I, стр. 251; В. Н. Строев, «Павел Полуботок» — «Журнал для всех» 1902 г.; «Дневник Марковича», ч. I, стр. 6, 14, 202; Лазаревский, «Из семейной хроники Берлов»-«Киевская Старина» 1889 г., № 1, стр. 101-133; гр. Милорадович, «Опись имуществу Полуботка» «Чтения в Московском Обществе Истории и Древностей» 1862 г., кн. III, смесь, стр. 1-90; «Акты, до маетностей Полуботков относящиеся», ibid., стр. 91-133; «История Руссов»; Ригельман, «Летописное повествование о Малой России», ч. III, стр. 50; Соловьев, «История России), изд. 2-е, т. XVIII, стр. 229, 231, 234, 235, 238; «Сборник Императорского Русского Исторического Общества», т. III, стр. 352, 395; «Полное Собрание законов», т. VII, №№ 4173, 4196, 4200, 4252; «Описание всех обитающих в Российском Государстве народов», СПб. 1799 г., ч, IV, стр. 324; «Записки Черниговского губернского статистического Комитета», вып. I, стр. 58; «Генеральное следствие о маетностях Черниговского полка», Чернигов. 1892 г.; А. Лазаревский, «Обозрение Румянцевской описи Малороссии», Чернигов. 1866 г.; он же, «Украинские исторические мелочи», Киев. 1901 г., стр. 26 — 27; «Труды Археографической комиссии Московского Археологического Общества» 1901 г., т. II, вып. I, стр. 149 — 150; «Вестник всемирной истории» 1901 г., № 2, стр. 205; «Генеральное следствие о маетностях Переяславского полка» — «Сборник Харьковского историко-филологического Общества», т. 8, Харьков. 1896 г., стр. 244 -288. Вад. Модзалевский. {Половцов} Полуботок, Павел Леонтьевич — полковник и наказный гетман малороссийский.
После измены Мазепы П. был одним из двух кандидатов на гетманскую булаву, но Петр Великий выбрал слабого Скоропадского, а о П. выразился так: «этот очень хитер, он может Мазепе уравниться». Пожалованными грамотами за П. было утверждено более 2000 дворов, и он сделался одним из. первых богачей в Малороссии, жил широко и даже держал у себя «двор» наподобие гетманского.
По смерти Скоропадского ему «обще с генеральною старшиною» поручено было впредь до избрания нового гетмана ведать малороссийскими делами; но в это же время была учреждена «малороссийская коллегия» с целью ослабить значение местного самоуправления и защищать простой народ от старшин.
Вельяминов, стоявший во главе коллегии, сказал однажды П. с товарищами: «согну я вас, что и другие треснут.
Уже ваши давнины перемнить велено, а поступать с вами по новому». П. решился всячески бороться на легальной почве с Вельяминовым и его новшествами.
Вначале, казалось, успех склонялся на сторону П. и малороссийских автономистов;
Сенат, которому они жаловались на Вельяминова, отменил многие из его распоряжений; сторону П. держал из личных, корыстных побуждений и Меншиков.
Вельяминов жаловался на непослушание П. царю. Результатом жалобы были указы 1723 г., предоставившие еще более значительную власть малороссийской коллегии; к ней переходила вся прежняя гетманская власть; на полковничьи уряды велено было назначать не малороссиян, а великорусов.
П. и его два главные помощника (Савич и Черныш) вызваны были для объяснений в Петербург.
Между тем П. «докучал» царю депутациями и челобитными о выборе гетмана и уничтожении коллегии.
Петра это сильно раздражало; он послал в Малороссию Румянцева произвести следствие о челобитных, подававшихся П. от имени народа, а П. с товарищами велел посадить в Петропавловскую крепость.
Имущество П. было описано.
П. умер в крепости в декабре 1724 г. Личность П., очевидно — вследствие его печальной участи, была окружена впоследствии ореолом мученичества и идеализирована.
Неизвестный автор «Истории Руссов» вложил ему в уста смелую обличительную речь, которую он будто бы сказал Петру Великому.
Под портретом П. в 1-м изд. «Истории Малороссии» Бантыш-Каменского приводится отрывок этой апокрифической речи: «вступаючись за отчизну, я не боюсь ни кандалов, ни тюрьмы, и для меня лучше найгоршою смертью умерти, як дивитися на повшехну гибель моих земляков». См. монографии Лазаревского («Русский архив», 1880, I) и Костомарова («Историч. монографии», т. XIV). Д. Баг-ей. {Брокгауз} Полуботок, Павел Леонтьевич наказной атаман малор. казаков при Петре I, полковник Черниговского полка и избранный гетман: † 1723 (1728 г.) в Петропавловской крепости.
Дополнение: Полуботок, Павел Леонтьевич, † 17 декабря 1724 г. {Половцов}