Биография Наталья Алексеевна супруга цесаревича Павла Петровича

(до принятия православия Вильгельмина, принцесса Гессен-Дармштадтская) — первая супруга цесаревича Павла Петровича, род. 15-го июня 1755, ум. 15-го апреля 1776. Родители ее были: ландграф Гессен-Дармштадтский Людвиг, человек весьма ограниченный, преданный идее милитаризма, и жена его Генриетта-Каролина, урожденная принцесса Цвейбрюкенская, женщина честолюбивая, умная и прекрасно образованная.
В 1771 г. императрица Екатерина решила приступить к выбору из немецких принцесс невесты для своего сына. Главным помощником ее в этом деле был Ассебург, который провел в Петербурге три года (1765-68 гг.) в качестве датского посланника.
Перед отъездом его из Петербурга Екатерина поручила ему ближе ознакомиться с семействами тех немецких государей, дочери которых годами подходили к возрасту Павла Петровича.
Так как принцесса Саксен-Готская Луиза отказалась от перемены вероисповедания, а принцесса Виртембергская София-Доротея (впоследствии была второй супругой цесаревича), которая особенно нравилась Екатерине, была еще ребенком (род. 1759 г.), то внимание Ассебурга остановилось на трех дочерях герцога Гессен-Дармштадтского, причем самой подходящей казалась принцесса Вильгельмина.
Екатерину смущали слухи о ее склонности к раздорам, и она поручила Ассебургу доискаться, насколько эти слухи справедливы.
Свои наставления и указания Екатерина сообщала Ассебургу или собственноручно, или через посредство воспитателя цесаревича, гр. Никиту Ив. Панина, принимавшего живое участие в судьбе своего царственного воспитанника и пользовавшегося искренним его расположением.
Брачного союза между Гессен-Дармштадтским и русским домами желал и прусский король Фридрих II, потому что его племянник и наследник, принц прусский Фридрих-Вильгельм был женат на дочери ландграфа Фридерике.
По его мнению, надо было иметь в России людей, которые держали бы сторону Пруссии, а чего же лучше, если наследник прусского престола и наследник русского престола будут женаты на родных сестрах… Незадолго до приезда ландграфини дармштадтской и ее дочерей в Россию, Ассебург подробно писал о принцессе Вильгельмине гр. Никите Ив. Панину.
По его словам, после того, как решена была поездка в Петербург, принцесса стала охотнее принимать участие в разговорах, по-видимому, из желания обогатить себя познаниями.
Прежде она не любила танцев, нарядов, общества подруг, и если не отказывалась от увеселений, то давала понять, что делает это более из угождения другим, чем по собственной охоте. «Мать отличает ее, — писал Ассебург, — наставники хвалят способности ее ума и обходительность нрава; она не выказывает капризов; она хотя холодна, но одинакова со всеми, и ни один из ее поступков не опровергнул еще моего мнения, что сердце ее чисто, сдержанно и добродетельно, но что ее поработило честолюбие… Ее нрав и манеры приобрели некоторую небрежность; но они смягчатся, сделаются приятнее и ласковее, когда она будет жить с людьми, которые особенно привлекут ее сердце.
Ожидаю того же от направления ее ума, ныне недеятельного и привязанного к небольшому числу местных идей и невнимательного более по привычке, чем по естественной наклонности; серьезного и подчиненного некоторым предубеждениям, но который — в иной местности и при иных обязанностях — должен будет приобрести более обширности, прелести, верности и прочности.
Принцесса захочет нравиться.
Она из всего молодого Дармштадского семейства имеет наиболее грации и благородства в манерах и в характере, точно так же как она имеет всего более находчивого ума». 28-го апреля 1773 г. Екатерина написала ландграфине, приглашая ее приехать с дочерьми в Петербург.
Дармштадтской семейство состояло из трех сыновей и пяти дочерей; две старшие дочери были замужем, а в Россию ехали принцессы: Амалия, Вильгельмина и Луиза. Так как финансовое положение гессен-дармштадтского двора было не блестяще, то Екатерина приняла все издержки по путешествию на счет русской казны и послала ландграфине 80 тысяч гульденов.
В Любек была отправлена, под главной командой кавалера Крузе, флотилия из трех судов: «Св. Марк», «Сокол» и «Быстрый»; командиром на «Быстром» был капитан-лейтенант гр. Андрей Разумовский, к которому Павел Петрович особенно благоволил.
Прием в Любеке и сопровождение ландграфини с дочерьми до Ревеля были возложены на генерал-майора Ребиндера, а сопровождение от Ревеля до Царского Села — на камергера барона Черкасова.
Им обоим были даны Екатериной инструкции.
В «секретнейших» пунктах инструкции Ребиндеру Екатерина выражала желание, чтобы он во время морского переезда и пребывания в Любеке подметил особенности характеров и душевных свойств молодых принцесс.
Ландграфине он должен был дать понять, что от нее ожидается: 1) отсутствие лицеприятия и ровное, ласковое обращение со всеми теми, с кем ей придется встречаться при дворе Екатерины, 2) доверие к императрице; 3) уважение к цесаревичу и ко всей нации. К инструкции барону Черкасову приложена была бумага под заглавием «Наставления императрицы Екатерины II, данные княгиням Российским». Они были написаны самой императрицей или при непосредственном ее участии и представляли краткие правила для руководства той принцессы, которая будет «иметь счастье сделаться невесткой Екатерины и супругой Павла Петровича». Если «наставления» были прочитаны ландграфиней и ее дочерьми, то принцесса Вильгельмина не дала себе труда их усвоить.
Вот вкратце содержание «наставлений». Сделавшись женой Павла Петровича, принцесса не должна слушать никаких наветов злобных людей против императрицы или цесаревича, а в деле политики не поддаваться внушениям иностранных министров.
Среди развлечений и забав она всегда должна помнить то положение, которое занимает, а потому держать себя с достоинством и не допускать короткого обхождения, которое может вызвать недостаток почтительности.
Что касается тех денежных средств, которые будут отпускаться на ее расходы, то ими она должна пользоваться благоразумно, чтобы никогда не делать долгов.
Так как праздность влечет за собой скуку, последствием которой бывает дурное расположение духа, надо стараться, исполнив все свои обязанности, искать занятий в свободные часы. Чтение образует вкус, сердце и ум; если принцесса сумеет найти в нем интерес, то это будет, конечно, всего лучше; кроме того, она может заниматься музыкой и всякого рода рукодельями; разнообразя свой досуг, она никогда не будет чувствовать пустоты в течение дня. Столь же опасно избегать света, как слишком любить его. Не следует тяготиться светом, когда придется бывать в обществе, но надо уметь обходиться без света, прибегая к занятиям и удовольствиям, способным украсить ум, укрепить чувства или дать деятельность рукам. «Наставления» заканчиваются 13-м пунктом «Следуя этим правилам, принцесса должна ожидать самой счастливой будущности.
Она будет иметь самого нежного супруга, которого она составит счастье и который, наверно, сделает ее счастливой; она будет иметь преимущество именоваться дочерью той императрицы, которая наиболее приносит чести нашему веку, быть ею любимой и служить отрадой народу, который с новыми силами двинулся вперед под руководством Екатерины, все более прославляющей его, и принцессе останется только желать продления дней Ее Императорского Величества и Его Императорского Высочества Великого Князя, в твердой уверенности, что ее благополучие не поколеблется, пока она будет жить в зависимости от них». Незадолго до приезда ландграфини, перлюстрация доставила Екатерине частное письмо Ассебурга к воспитателю цесаревича гр. Н. И. Панину, в котором Ассебург уверял Панина, что ландграфиня будет следовать только его советам и во всем ему повиноваться.
Таким же способом узнала она, что прусский король Фридрих писал своему посланнику в Петербург, Сольмсу, чтобы он не скрывал от ландграфини ничего такого, что могло бы послужить к руководству ее при незнакомом дворе. Из этого Екатерина заключила, что у ландграфини явится много непрошеных советников, и стала подозрительно относиться к тем близким цесаревичу лицам, которым предстояло быть в обществе ландграфини тотчас по ее приезде в Россию.
Поэтому неудивительно, что между Екатериной и бароном Черкасовым возникла оживленная переписка о том, как воспрепятствовать графу Разумовскому сложить с себя командование «Быстрым» и отправиться в Петербург в свите ландграфини сухим путем. Все обошлось, однако, благополучно, т. к. «Быстрый» опоздал прибыть в Ревель.
Ландграфиня с дочерьми отдохнула там несколько дней и двинулась дальше в сопровождении барона Черкасова, когда граф Разумовский был еще только на пути в Ревель. 15-го июня кн. Гр. Гр. Орлов встретил ландграфиню и ее дочерей в Кипени и пригласил отобедать у него в Гатчине, говоря, что они познакомятся с несколькими дамами.
Каково же было удивление ландграфини, когда она увидала императрицу, приехавшую туда с небольшой свитой, чтобы избавить гостей от официального приема.
После обеда ландграфиня и ее дочери поехали в удобной шестиместной карете с императрицей и с графиней Брюс. Не доезжая нескольких верст до Царского Села, они встретились с великим князем Павлом Петровичем и гр. Никитой Ив. Паниным;
Екатерина познакомила их между собой, и все уселись в восьмиместный фаэтон цесаревича.
С первого же взгляда принцесса Вильгельмина понравилась великому князю; три дня спустя, 18-го июня, Екатерина просила от его имени у ландграфини руки принцессы Вильгельмины.
Согласие было немедленно дано, и послан курьер к ландграфу Людвигу, чтобы получить его разрешение на брак. Ландграфиня и ее дочери произвели на Екатерину прекрасное впечатление.
Вот что она писала по этому поводу в начале июля 1773 г.: «У ландграфини сердце и ум возвышенные; это во всех отношениях женщина почтенная и с большими достоинствами; ее беседа мне нравится, и кажется, ни она, ни ее дочери не скучают с нами. Старшая очень кротка, у младшей, по-видимому, много ума; вторая имеет все, что нам нужно: ее физиономия прелестна, ее черты правильны; она приветлива, умна; я очень ею довольна, а сын мой влюблен в нее». Так как Екатерина ставила непременным условием брака принятие принцессой православия, то принц. Вильгельмине пришлось немедленно приступить к ознакомлению с учением православной церкви под руководством московского архиепископа Платона, выбранного в наставники принцессы самой ландграфиней. 15-го августа совершилось миропомазание принцессы Вильгельмины, принявшей имя Натальи Алексеевны; на следующий день было торжественно отпраздновано обручение ее с Павлом Петровичем, а полтора месяца спустя, 29-го сентября 1773 г., состоялось бракосочетание.
Невеста была убрана к венцу статс-дамами; на ней было парчовое серебряное платье, осыпанное бриллиантами.
Императрица была в русском платье из алого атласа, вышитом жемчугами и в мантии, опушенной горностаем.
Бракосочетание было совершено с чрезвычайной пышностью; потом следовал целый ряд праздников для придворных, для дворянства, купечества и простого народа; закончились они 11-го октября фейерверком. 15-го октября ландграфиня с двумя дочерьми и со свитой покинула Петербург.
В день миропомазания Натальи Алексеевны гофмейстериной к ней назначена была графиня Ек. Мих. Румянцева, супруга фельдмаршала, в тот же день пожалованная статс-дамою. Фрейлинами определены были княжна Евдокия Мих. Белосельская и Праск. Ив. Леонтьева.
Отдельного двора цесаревичу после его брака образовано не было, но за увольнением его воспитателя гр. Панина состоять при нем назначен был в ноябре 1773 г. генерал-аншеф Ник. Ив. Салтыков.
По просьбе Павла Петровича, императрица разрешила, чтобы камер-юнкер гр. Разумовский поместился во дворце, и ему отвели комнату рядом с братом великой княгини Натальи Алексеевны, наследным принцем Людвигом Гессенским.
Гр. Разумовский пользовался исключительной дружбой Павла Петровича, и его влияние на великого князя в 1773-76 гг. было очень велико.
Первое время после женитьбы Павла Петровича императрица была в восторге от Натальи Алексеевны и расхваливала ее в письмах к ее матери и к госпоже Бьелке. 10-го ноября 1773 г.; т. е. шесть недель спустя после свадьбы, Екатерина писала ландграфине: «Ваша дочь здорова; она по прежнему кротка и любезна, какою Вы ее знаете.
Муж обожает ее, то и дело хвалит и рекомендует ее; я слушаю и иногда покатываюсь со смеху, потому что ей не нужно рекомендаций; ее рекомендация в моем сердце; я ее люблю, она того заслужила и я совершенно ею довольна.
Да и нужно бы искать повода к неудовольствиям и быть хуже какой-нибудь кумушки сплетницы, чтобы не оставаться довольной Великой Княгиней, как я ею довольна.
Одним словом, наше хозяйство идет очень мило. Дети наши, кажется, очень рады переезду со мною на дачу в Царское Село. Молодежь заставляет меня по вечерам играть и резвиться, или, если угодно, я заставляю их этим заниматься». Так продолжалось еще и весной 1774 г., что видно из донесений английского посланника Гуннинга своему двору. «Недавно императрица высказала, — писал он, — что обязана великий княгине за то, что ей возвращен ее сын, и что она поставит задачей своей жизни доказать свою признательность за такую услугу; действительно, она никогда не пропускает случая приласкать эту принцессу, которая обладая даже меньшим умом, чем великий князь, несмотря на то приобрела над ним сильное влияние и, кажется, до сих пор весьма успешно приводит в исполнение наставления, несомненно, данные ей ее матерью, ландграфиней.
Общество ее, по-видимому, составляет единственное отдохновение великого князя; он не видит никого, кроме молодого гр. Разумовского». В это время петербургский двор был взволнован происками иностранных посланников.
Франция и Испания старались поселить несогласие между Россией, Австрией и Пруссией, которые сблизились при первом разделе Польши, и, если верить преемнику английского посланника Гуннинга — Джемсу Гаррису и прусскому королю Фридриху II, французский и испанский посланники подкупили гр. Разумовского, а он, пользуясь особым доверием великой княгини Натальи Алексеевны, вовлек и ее в эти политические интриги.
Догадывалась ли Екатерина о том, что происходило в покоях Натальи Алексеевны — неизвестно; но она была недовольна великой княгиней и дала понять Павлу Петровичу, что он допускает излишнюю близость между своей женой и гр. Разумовским.
Велико было отчаяние цесаревича при этом намеке, но Наталье Алексеевне удалось убедить его, что императрица передала ему ложный слух с целью поссорить их. После этого усилилось его недоверие к матери, так как он полагал, что ею руководит лишь чувство неприязни к Наталье Алексеевне.
Он был отчасти прав. Вместо восторженных отзывов, приведенных нами выше, вот что говорила императрица о своей невестке в письме к Гримму от 21-го декабря 1774 г.: «Как не быть болезненной; у этой дамы везде крайности; если мы делаем прогулку пешком, — так в двадцать верст; если танцуем, — так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллемандов; дабы избегнуть тепла в комнатах, — мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают себе лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора года, мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько едва ли кто-нибудь имеет в Европе.
Но ни слова более — в молодых людях никогда не следует отчаиваться». На расходы Натальи Алексеевны было ежегодно отпускаемо по 50000 рублей, но она постоянно нуждалась в деньгах и нередко занимала у коротких знакомых, между прочим, у Натальи Кирилловны Загряжской, сестры гр. Разумовского.
О финансовых затруднениях великой княгини ходили слухи и в Москве, и в Петербурге; придворные передавали друг другу по секрету, что задуман иностранный заем, который должен состояться без ведома императрицы, через посредство секретаря французского посольства де Корберона.
Наталья Алексеевна часто прихварывала, и нездоровье ее до такой степени тревожило императрицу, что в феврале 1775 г. она выражала Гримму свои опасения относительно возможности развития у нее чахотки.
Потом здоровье великой княгини улучшилось, и ожидали рождения первого ребенка. 10-го апреля 1776 г. Наталья Алексеевна почувствовала себя не хорошо.
Было созвано несколько врачей, между прочим, врач прусского принца Генриха, гостившего в Петербурге;
Екатерина не отходила от больной, которая не раз говорила свекрови: «вы отличная сиделка». Все усилия врачей сказались тщетными: вел. княгиня не в состоянии была произвести на свет ребенка и скончалась 15-го апреля в ужасных страданиях.
Немедленно после кончины великой княгини Екатерина велела принести себе шкатулку с ее бумагами и запечатала ее. В тот же день императрица, цесаревич, принц Генрих и все придворные, в том числе и гр. Разумовский, переехали в Царское Село. Комнаты вел. княгини в Зимнем дворце были переделаны, а мебель подарена духовнику ее — архиепископу Платону, напутствовавшему ее перед кончиной.
Павел Петрович был до такой степени опечален кончиной жены, что спасались за его рассудок и его жизнь. Говорят, что Екатерина употребила сильное, но верное средство, чтобы заставить цесаревича образумиться: она передала ему некоторые из найденных в шкатулке умершей великой княгини бумаг, компрометировавших гр. Разумовского.
На другой день, когда гр. Разумовский явился, по обыкновению, к цесаревичу, он едва сказал с ним несколько слов, обнял его и удалился к себе в комнату.
Императрица вручила гр. Разумовскому запечатанный пакет и велела немедленно собственноручно доставить в Петербург фельдмаршалу кн. Александру Мих. Голицыну.
Когда оказалось, что гр. Разумовскому приказано остаться в Петербурге и принять участие в распоряжениях по погребению великой княгини, он написал цесаревичу, умоляя его объяснить причину своего удаления в такую скорбную минуту, когда он думал быть ему полезным своей искренней, беспредельной преданностью.
По приказанию цесаревича состоявший при нем Н. И. Салтыков ответил, что повеление императрицы не может быть изменено. 26-го апреля 1776 года состоялось погребение Натальи Алексеевны в Александро-Невской Лавре; Екатерина присутствовала на нем, а цесаревич остался в Царском Селе. На следующий день Екатерина через фельдмаршала кн. Голицына объявила гр. Разумовскому повеление ехать в Ревель и там ожидать дальнейших распоряжений.
Кончина великой княгини произвела сильную перемену в Павле Петровиче: из кроткого, веселого и словоохотливого он сделался сумрачным, природные недоверчивость и подозрительность, сгладившиеся одно время под влиянием дружбы к гр. Разумовскому, не только вернулись, но дошли до крайности; мало-помалу цесаревич превратился в того причудливого человека, каким его знали впоследствии, при восшествии на престол Императрицы Екатерины.
Тотчас после кончины Натальи Алексеевны начались, при помощи принца Генриха Прусского, переговоры о новой невесте для цесаревича.
Исполнилась давнишняя мечта Екатерины: второй супругой Павла Петровича сделалась вюртембергская принцесса София-Доротея, принявшая имя Марии Феодоровны. 29-го июня 1776 г. Екатерина писала Гримму по поводу этого брака: «Если считал себя счастливым и потерял эту уверенность, разве следует отчаиваться, что снова возвратишь ее»? Сб. Имп. Рус. Общ., т. XIII, с. 106-107, 318-336, 346-348, 361, 388; XIX, с. 397, 401, 409-410; XXIII, с. 12, 16, 44-45, 49; Рус. Стар. 1896 г., ІV, с. 129, 131; Васильчиков А. А. Семейство Разумовских.
СПб., 1882 г., т. III, с. 4-42; Кобеко Д. Ф., Цесаревич Павел Петрович (1754-1786 гг.). Изд. 2-е дополненное.
СПб., 1883 г., с. 77-130; Шильдер H. К., Император Павел первый.
СПб., 1901 г., с. 85-109; Кроме приведенных источников, остальные указаны в книге Д. Ф. Кобеко.
В. Корсакова. {Половцов}