Биография Нащокин Григорий Афанасьевич

— 23 апреля 1580 г. царь Иван Васильевич отправил его посланником в Литву и велел передать Стефану Баторию грамоту, убеждавшую не требовать присылки московского посольства, так как это было бы вопреки старинным обычаям.
Однако, в случае крайней необходимости, Нащокин должен был согласиться на посылку уполномоченных и просить для их проезда «опасной» грамоты.
В мае того же 1580 г. Нащокин доносил царю, что Стефан Баторий находится в Вильне, что по разным «украйнам» у него довольно много войска и что неизвестно, куда он пойдет войной.
Нащокин возвратился в Москву 1-го июля, а в конце месяца в Литву были отправлены для переговоров уполномоченные кн. Сицкий и дьяк Пивов. В 1581 г. на седьмой свадьбе царя Ивана Васильевича с Марьей Феодоровной Нагой Нащокин должен был «сорок соболей держать, чем государя на месте опахивать». — В 1588 г. он был приставом у цареградского патриарха Иеремии, приехавшего в Москву 13-го июня. В 1592 г. Нащокин ездил в Константинополь для переговоров с турецким султаном об упрочении мирных отношений с Крымом.
Нащокин должен был сказать султану, что царь Феодор Иоаннович оттого долго не отправлял к нему посланника, что литовско-польский король не пропускал через Литву, а через Дон тоже опасно ехать, так как там живут литовские казаки и заодно с донскими казаками враждебно относятся к московскому царю. По приезде в Константинополь Нащокину предписывалось войти в тайные сношения с патриархом Иеремиею и с Терновским митрополитом Дионисием, который незадолго перед тем приезжал в Москву.
Митрополит обещал царю Феодору Иоанновичу «служить и всякими делами промышлять», пользуясь тем, что его родственник Иван Грек состоит ближним человеком при дворе султана; вследствие этого царь велел Нащокину отвезти свое жалованье Ивану Греку и отослать его тайно. Если патриарх и митрополит подтвердят о своем желании служить царю и станут просить списка с государевой грамоты к султану, чтобы знать, какого рода служба от них потребуется, Нащокин должен был тайно послать им список с государевой грамоты.
При отправлении Нащокина в Константинополь ему была вручена царская грамота на имя донских казаков; царь убеждал их мирно жить с азовцами и отпустить пленных турок и черкес, за что он пожалует их своим великим жалованьем.
Когда Нащокин объявил им это, а также и повеление царя дать ему провожатых и оставить на Дону сына боярского Хрущова для обереганья государевых украин от прихода воинских людей, — казаки выразили готовность проводить Нащокина, как приказано, но отказались выдать пленных, если за них не прислан из Москвы «окуп», и не пожелали служить царю с Хрущовым.
Они высказали Нащокину и свою обиду, что царь обратился в грамоте сначала к «верховым» атаманам и казакам, а потом уже к ним, «низовым», причем он не назвал по именам лучших атаманов.
Нащокин привез казакам государево жалованье — разные сукна, селитру, серу, свинец, 200 четвертей сухарей, по 30 четвертей круп и толокна.
Он хотел раздавать сукна по царскому наказу, но казаки сказали, что разделят сами. Так как много казаков было в это время на море, то те, которые разговаривали с Нащокиным, отложили решение о мире с азовцами до возвращения товарищей с моря. 11 июня, когда все казаки были в сборе, к шатру Нащокина пришло человек 600 казаков и атаманов; они были вооружены саблями и «ручницами» и требовали, чтобы Нащокин показал им государев наказ. Нащокин не дал наказа, сославшись на то, что в нем писано о многих делах; если же казаки намерены грабить государеву казну — прибавил он, — то добровольно он ею не поступится. «И они шумели много — писал Нащокин в своем донесении царю — и достальную селитру и запас твой, государев, взяли сильно; да у нас же в стану взяли донского атамана Вишату Васильева, который послан с нами с Москвы, и бив его «ослопы», перед нашим шатришком посадили в воду». Казаки поступили так с Васильевым за то, что он уговаривал их выдать пленников.
Казаки одержали свое обещание дать провожатых и проводили Нащокина до Азова. Отпустив Нащокина из Азова, тамошние жители (как писали царю донские казаки) заперли в Азове 130 донских атаманов и казаков и двух толмачей; одного толмача и многих казаков они казнили, а другого толмача и остальных казаков «посадили в каторгу». Приехав в Константинополь, Нащокин писал царю Феодору Иоанновичу, что ему было «великое истязанье в розмирье» донских казаков с азовцами.
В начале пребывания Нащокина в Константинополе султан хотел немедленно выслать его вследствие доноса азовского жителя Усеин-Челибея, что Нащокин прислан в качестве шпиона, что магометане в Астрахани терпят притеснение от православных, и что донские казаки до такой степени враждебно настроены, что не дают азовцам выйти из ворот. Весьма возможно, что визирь доказал султану, что Нащокин ни в чем не виноват, и султан дозволил ему перезимовать в Константинополе.
В грамоте царя Феодора Иоанновича к султану Амурату и Бориса Годунова к визирю сказано, между прочим: «Мы не хотим слушать императора, королей испанского и литовского, папы и шаха, которые убеждают нас вместе с ними обнажить меч на главу мусульманства». Обменявшись с Нащокиным выражениями учтивости, визирь сказал: «Царь предлагает нам дружбу.
Мы поверим ей, когда он согласится отдать великому султану Астрахань и Казань.
Не боимся ни Европы, ни Азии: войско наше столь бесчисленно, что земля не может поднять его; оно готово устремиться сухим путем на шаха, Литву и цесаря, а морем на королей испанского и французского.
Хвалим вашу мудрость, если вы действительно не хотели пристать к ним, и султан не велит хану тревожить России, буде царь сведет с Дону казаков своих и разрушит четыре новые крепости, основанные им на берегах сей реки и Терека, чтобы преграждать нам путь к Дербенту: или сделайте так, или (в чем клянуся Богом) не только велим хану и нагаям беспрестанно воевать Россию, но и сами пойдем на Москву своими головами, сухим путем и морем, не боясь ни трудов, ни опасности, не жалея ни казны, ни крови. Вы миролюбивы; но для чего же вступаете в тесную связь с Иверией, подвластной султану?» Нащокин отвечал, что Астрахань и Казань нельзя отдать; что на Дону нет никаких крепостей, а что казаков оттуда царь велит удалить; что в Грузию (страну нам единоверную) царь посылает священников, а не войско, и дозволяет приезжать в Московское государство грузинам для торговли.
Нащокин так закончил свою речь: «Дал бы Бог, чтобы между государями вперед братская любовь утвердилась; а теперь если крымский хан и пойдет на государевы украйны, то воля Божия: государя нашего рать против него готова, и не угадать, кому что Бог даст. Лучше бы Крымского унять, чтоб вперед между государями братская любовь не рушилась». Визирь сказал на это: «Правда: когда люди с людьми сшибутся, то будет убыток на обе стороны, да уже не воротишь, а нам стало досадно, что сделали ваши казаки.
За такие дела над послами опала бывает: но государь наш над вами за это ничего сделать не велел, потому что у нас того в обычае не ведется, и отпустит вас к вашему государю по прежнему обычаю». Для лучшего выяснения недоразумений Нащокин предложил визирю отправить в Московское государство посла; визирь едва согласился на это, так как по турецкому обычаю допускаются иноземные послы в Турцию, но отнюдь не отправляются султаном послы в другие государства.
Весьма интересно донесение Нащокина о тогдашнем состоянии Турции и Греции. «В Турции ныне — писал он — все изменилось: султан и паши мыслят единственно о корысти; первый умножает казну, а для чего, неизвестно: прячет золото в сундуках и не дает жалованья войску, которое в ужасном мятеже недавно приступало ко дворцу, требуя головы дефтердаря или казначея.
Нет ни устройства, ни правды в государстве.
Султан обирает чиновников, чиновники обирают народ; везде грабеж и смертоубийства; нет безопасности для путешественников на дорогах, ни для купцов в торговле.
Земля опустела от войны Персидской, насилия и мздоимства, особенно Молдавская и Волошская, где непрестанно сменяют господарей.
Греки в страшном утеснении: бедствуют, не имея и надежды на будущее». Узнав, что при возвращении из Константинополя Нащокина султан отпустит с ним своего чауша править посольство в Московском государстве, царь Феодор Иоаннович послал на Дон дворянина Ивана Васильевича Измайлова с грамотой к казакам и для приготовления встречи Нащокину и чаушу. Двести или триста казаков должны были отправиться с Измайловым к Азову, дождаться там прибытия Нащокина и чауша и проводить их до Украйны «урядно, по прежним обычаям». В грамоте повторялось увещание, чтобы донские казаки помирились с азовцами.
Царь требовал, чтобы казаки не ходили морем на турецкие города и не чинили бы никакого задора даже в том случае, если им будет какая-нибудь досада со стороны Азова. Если же по вине казаков произойдет недружба или ссора между царем Феодором Иоанновичем и турецким султаном, тогда казаки будут в опале, никогда не посмеют приехать в Москву, и царь пошлет на Дон к Роздорам большую рать, велить поставить там город и сгонит казаков с Дона; «и вам от нас и от Турского султана где избыти, толко начнете так воровать, как ныне воруете?» Грамота заканчивалась повелением идти на Калмиус громить Аросланов улус, добыть языков и прислать их в Москву, чтобы уведомить о намерениях крымского хана. Если же до приезда Нащокина и турецкого чауша хан и царевичи вместе с азовскими людьми не пойдут на Московские украйны, то донские казаки должны идти на перевоз, и на дороги, и на Донец Северский и промышлять вместе с Путивльскими людьми и с Запорожскими Черкасами, которые по царскому указу прибудут, против крымского хана на Донец. Казаки не хотели, однако, «показать своей службы» по царскому требованию, и кн. Волконский, отправленный встречать турецкого посланника под Азов, донес царю, что казаки отказались дать провожатых, говоря, что неволею они никого не могут послать, а если кто поедет по охоте — тем они не запретят.
Нащокин пробыл в отсутствии из Москвы с 6 апреля 1592 г. по 2-е октября 1593 г. В течение четырех лет (1593-1597 гг.) мы ничего не знаем о его службе, а в 1597 г. он вместе с окольничим кн. Иваном Васильевичем Великого-Гагиным и дьяком Тимофеем Петровым составлял десятню по г. Ряжску и заведовал раздачей денежного жалованья в Кошире и Мещере.
В 1598 г., когда царь Борис Годунов пошел в Серпухов против крымского хана Казыгирея, Москва была разделена на участки, в которые назначены воеводы;
Тимофей Иванович Сабуров и Нащокин ведали новый деревянный город, от Тверской улицы до Яузы и до Москвы реки и до нового Каменного города.
В 1586 г., в то время, как Григорий Афанасьевич Нащокин исполнял дипломатическое поручение в Литве, — на Луках Великих стояло московское войско; воеводами в большом полку были: кн. Василий Дмитриевич Хилков и другой Григорий Афанасьевич Нащокин.
Одинаковость имен ввела в заблуждение Карамзина, и говоря о поражении московского войска под Торопцом, он выразился так: «В сем жарком деле пленили сановника царского Григорья Нащокина, употребляемого в посольствах». В примечании к этому месту приведена следующая выписка из разряда: «1 октября пришла весть к Государю, что воевод, кн. Василия Хилкова с товарищи побили, а, убили воеводу Григорья Афанасьева Нащокина, а взяли Деменшу Черемисинова». Из предыдущего изложения видно, что Григорий Афанасьевич Нащокин, исполнявший дипломатическую службу в 1580 г., был жив еще в 1598 г. Др. Рос. Вивл., XIII, с. 114; Синб. Сб., с. 71, 100, 127, 136; Собр. Гос. Грам. и Догов., II, 126-127; Карамзин.
Ист; Госуд. Рос., IX, с. 185. пр. 540, 543, 546; X, с. 100- 102. пр. 297, 299; Арцыбашев.
Повествование о России, II. с. 359, 361; III, с. 31, 32; Соловьев.
История России, VI, с. 369; VII, 379-383, 385. В. Корсакова. {Половцов}