Биография Ляпунов Прокопий Петрович

— известный деятель Смутного времени.
В царствование Феодора Иоанновича и Бориса Годунова ни он, ни другие члены его рода, не занимали видного положения в Москве.
Участие в 1584 г. Ляпуновых вместе с Кикиными в возмущении черни в Москве против Богдана Бельского и близость их к «дворовому дьяку» Иоанна Грозного, Андрею Шерефединову, много повредили им. Брат Прокопия Петровича, Александр Ляпунов помогал Шерефединову захватывать на Рязани чужие земли и чужих людей, и это оставалось безнаказанным вследствие благоволения Грозного к Шерефединову.
По вступлении же на престол Феодора Иоанновича, Шерефединов был отставлен от должности Годуновым, а Александр Ляпунов, вероятно, подвергся ссылке.
Весьма естественно, что Ляпуновы, считавшиеся Годуновым людьми неблагонадежными, воспользовались первым представившимся случаем, чтобы выместить свое недовольство.
Сохранилось известие, будто бы при появлении названного царя Димитрия в Польше бояре тайно отправили к королю одного из племянников Прокопия Ляпунова, с просьбой помочь Самозванцу.
Будучи в войске под Кронами в 1605 г., Прокопий Ляпунов много способствовал успеху Самозванца, как видно из следующих слов знатока истории Смутного времени С. Ф. Платонова. «Прокопий Ляпунов среди рязанских детей боярских играл большую роль, потому что был на первом месте в числе «окладчиков» Окологородного стана на Рязани.
За ним, как за избранным и доверенным лицом, должна была пойти вся дружина рязанцев, не только Переяславля-Рязанского, но и других городов, например, Ряжска, где у Прокопия были также знакомцы, даже обязанные ему поручительством по службе.
Когда же рязанцы вошли в «совет» к Басманову и Голицыным, за ними легко увлеклись служилые люди и других южных городов». По свидетельству одного Хронографа, Прокопий Л. с «братиею» и с «советниками» своими, т. е. единомышленниками, целовали втайне крест Самозванцу, затем приехали к разрядному шатру, где сидели бояре и воеводы, и стали бить и вязать воевод, а ратных людей приводить ко кресту, по умышлению Петра Басманова.
Затем до появления Болотникова в 1606 г. на верховьях Оки Ляпунов по-прежнему находился в Рязани.
Во второй раз имя «царя Димитрия» собрало многочисленную рать. У рязанцев воеводами были: Гр. Феод. Сумбулов и Прок. Петр. Ляпунов; у тулян и коширян Истома Пашков; с колуженами, алексинцами и иными городами шел сам Болотников.
Рязанские дружины овладели Коломной;
Болотников взял Серпухов; затем мятежники соединились на Оке и подступили к Москве, которую продержали в осаде с половины октября до 2-го декабря.
Трудно сказать, в силу каких побуждений Ляпунов пристал к Болотникову.
Если бы он совершенно не верил, что в Путивле находится спасшийся царь Дмитрий, то вряд ли отправил бы туда на суд этих людей, оставшихся верными царю Василию Ивановичу Шуйскому.
Рязанский наместник боярин кн. Черкасский, воеводы: кн. Тростенский, Вердеревский, кн. Коркодинов, Измайлов были скованы и посланы Ляпуновым к «царю Дмитрию» в Путивль.
Поведение Болотникова в стане под Москвой показалось наконец Ляпунову подозрительным: главным действующим лицом был уже не царь Дмитрий, появления которого тщетно ожидали, а сам Болотников, называвший себя царским воеводой.
Сообщество бродяг, холопов и разбойников заставило Ляпунова одуматься и принести царю Василию Шуйскому повинную, вероятно после предварительных сношений с ним. Вслед за Ляпуновым перешли на сторону Шуйского воеводы Сумбулов и Пашков, рязанцы и многие другие.
Царь простил их и пожаловал Ляпунова в думные дворяне.
Летом 1607 г. царским войскам предстояло очистить Калугу и Тулу. В Калуге засел Болотников со своею ратью, состоявшею, после ухода Ляпунова, Сумбулова и Пашкова, сплошь из «воров». В Тулу пришли весной этого года: самозванный царевич, известный под именем Лжепетра, и путивльский воевода, кн. Гр. П. Шаховской, заводчик того движения, во главе которого стоял Болотников.
Оба они привели казаков, вследствие чего численность войска Болотникова сильно увеличилась: набралось больше тридцати тысяч человек. 5-го июня, на речке Восме, в нескольких верстах от Каширы, произошло решительное сражение: царские воеводы кн. Б. М. Лыков, кн. Андр. Вас. Голицын и Ляпунов со своим рязанским отрядом одержали победу над «ворами», которыми предводительствовал кн. Телятевский.
Весной 1608 г. большой отряд рязанцев, под начальством кн. И. А. Хованского и Ляпунова, ходил к Пронску, занятому «ворами». Осада города была неудачна, и им пришлось отступить.
Прокопий Л. во время осады был ранен в ногу из пищали и вынужден был передать предводительство войском своему брату Захарию.
Царь Василий предупреждал рязанских воевод, чтобы они не допустили нападения Лисовского на Переяславль-Рязанский, но Лисовский, направлявшийся к Москве, взял Зарайск и засел там. Опасаясь осады Переяславля-Рязанского и других рязанских городов Лисовским, царь предписывал рязанским воеводам убеждать служилых людей, чтобы они «для воровского приходу» отсылали своих жен и детей к Москве со своими людьми.
Рязанцы послушались, отослали в Москву семьи, и случилось то, чего Шуйский хотел избежать: жены и дети их попали в «осадное положение», когда Тушинский вор расположился по близости от Москвы.
Вследствие этого и сами рязанцы были вызваны в московскую осаду, и образовалась тесная связь между Москвой и Рязанским краем. Шуйский стал часто требовать от рязанских воевод присылки хлеба и ратных людей и неоднократно благодарил рязанского воеводу Ляпунова за его верность и усердие.
В мае 1609 г. Ляпунову велено было идти из Рязани к Коломне, осаждаемой поляками; в помощь ему должен был прийти Ив. Никит. Салтыков в том случае, если бы ему не удалось отправиться с боярином Шереметевым для освобождения от осады Троице-Сергиева монастыря.
В конце 1609 г., когда кн. Мих. Вас. Скопин-Шуйский и боярин Шереметев с войском находились в Александровской слободе, Ляпунов отправил кн. Скопину со своими посланными грамоту, в которой называл его не князем, а царем. Пылкий и энергичный Ляпунов, выводимый из себя медлительностью и неустойчивостью царя Василия Шуйского, преклонялся перед личностью и деятельностью кн. Мих. Вас. Скопина-Шуйского, сумевшего заключить выгодный договор со шведами и в короткое время одержавшего блестящие победы над Сапегой и Лисовским под Троице-Сергиевым монастырем и на пути от этого монастыря к Москве.
Поздравляя его с царством, Ляпунов «царя ж Василия яко змия угрызающе, укоряше его непотребными словесы, хотя то учинити, дабы князя Михаила в гордость привести и на Царя Василия хотя его вооружити». В порыве гнева кн. Скопин хотел переслать эту грамоту в Москву вместе с посланцами Ляпунова.
Но они упросили его не делать этого, и он отпустил их на Рязань.
Нашлись люди, которые сообщили царю Василию о грамоте Ляпунова, и он вместе с братьями заподозрил кн. Михаила Васильевича в намерении завладеть престолом. 23 апреля 1610 г. кн. Скопин умер. Ляпунов начал рассылать грамоты по городам; писал, что смерть произошла от отравы, винил царя Василия и высказывал намерение отомстить ему за смерть кн. Скопина.
Есть известие, что будто бы даже Ляпунов стал ссылаться с Тушинским вором. Попробовал он заручиться поддержкой и со стороны кн. Дм. Мих. Пожарского, сидевшего на воеводстве в Зарайске, послав к нему с подобной же грамотой своего племянника Феодора Ляпунова.
Кн. Пожарский не только отказал в содействии, но переслал царю грамоту Ляпунова, требуя подкрепления, а затем поставил отряды ратных людей по дороге между Калугой и Рязанью, чтобы лишить Ляпунова возможности сноситься с Тушинским вором. Москва, а с ней и царь, находились, в это время в крайне затруднительном положении.
Много воинов было отпущено из Москвы в поход к Смоленску и пало в сражении под Клушиным происшедшим между гетманом Жолкевским и союзными русскими и шведскими войсками, отправленными к Смоленску под предводительством брата царя, кн. Дм. Ив. Шуйского.
Шведы после этого ушли, частью к полякам, частью в Новгородскую землю; из городов не торопились ехать на службу в Москву.
Рязанцы, отличавшиеся во время осадного сидения в Москве преданностью царю, «отказаша» ему в службе, будучи послушным орудием в руках Ляпунова.
Вскоре после смерти кн. Скопина у Ляпунова стала «дума большая на царя Василья с боярином со князь В. В. Голицыным»; затем эта дума высказывалась уже более определенно: «как бы царя Василия ссадити». Подготовив рязанский край к восстанию против Шуйского, Ляпунов прислал в Москву какого-то Олешку Пешкова к кн. Голицыну и к своему брату Захарию, побуждая их Шуйского «с государства ссадити». В Москве, как мы знаем, в продолжение осады 1608-1610 гг. жило много рязанцев со своими семьями, следовательно Ляпуновы могли действовать, опираясь на вполне преданных людей. Как видно, они намеревались, после низвержения Шуйского, передать власть кн. Вас. Вас. Голицыну. 17-го июля 1610 г. Шуйский был сведен с престола, а 19-го насильственно пострижен в монахи и заточен в Чудовом монастыре.
Вот краткое изображение того положения, в каком очутилась Москва вслед за пострижением Шуйского. «Москва лишилась правительства в такую минуту, — пишет С. Ф. Платонов, — когда крепкая и деятельная власть была ей очень необходима.
Враги подходили к стенам самой Москвы, владели западным рубежом государства, занимали города в центральных и южных областях страны.
С этими врагами необходимо было бороться не только за целость государственной территории, но и за независимость самого государства, потому что успехи врагов угрожали ему полным завоеванием.
Нужно было скорее восстановить правительство; это была такая очевидная истина, против которой никто не спорил в Московском государстве.
Но большое разногласие вызывал вопрос о том, как восстановить власть и кого к ней призвать.
Разные круги общества имели на это разные взгляды и высказывали разные желания.
От слов они переходили к действию и возбуждали или открытое народное движение, или тайную кружковую интригу.
Ряд таких явных и скрытых попыток овладеть властью и создать правительство составляет главное содержание последнего периода Смуты». После предварительных переговоров с гетманом Жолкевским, Московская Боярская Дума, в руки которой перешло управление Московским государством, решила предложить Московский престол польскому королевичу Владиславу, при соблюдении с обеих сторон целого ряда условий.
Патриарх Гермоген изъявил согласие на избрание иноземного королевича лишь в том случае, если он примет православную веру. В сентябре 1610 г. было отправлено великое посольство под Смоленск к королю Сигизмунду, с просьбой отпустить в цари русские Владислава, на условиях договора, заключенного с Жолкевским; брат Ляпунова, Захарий, находился в числе дворян посольства.
Польское войско, согласно желанию бояр, вошло в Москву для защиты ее от Тушинского вора. Сначала поляки были под начальством Жолкевского, а после его отъезда из Москвы под начальством Гонсевского.
Ляпунов сочувственно отнесся к избранию Владислава, уговаривал всех соединиться под его знамя для спасения русской земли, отправил к Жолкевскому с приветствием своего сына Владимира и хлопотал о подвозе припасов для польского войска, расположенного в Москве.
В это время на Рязанской украйне стало неспокойно.
Пришли малороссийские казаки, призванные поляками на помощь, соединились с «ворами» и заняли многие рязанские города, в том числе Пронск.
В октябре 1610 г. Ляпунов отнял у них Пронск на имя королевича Владислава, а потом сам выдержал там осаду от поляков.
На помощь к нему пришел из Зарайска кн. Дм. Мих. Пожарский, освободил его из осады и отправился вместе с ним в Переяславль-Рязанский, откуда возвратился к себе в Зарайск.
Получая постоянные известия от своего брата Захария из-под Смоленска, Прокопий Ляпунов знал, что Сигизмунд медлит с отпуском Владислава в Москву, потому что желает сам сесть на московский престол.
Поляки в Москве из охранителей порядка сделались утеснителями жителей и вершителями разных дел. Русские люди стали враждебно к ним относиться.
Возникло, между прочим, дело стольника Вас. Ив. Бутурлина, обвиненного в том, что по соглашению с Пр. Петр. Л., он «в Москве немцев тайно подговаривал» на избиение поляков.
Некоторые служилые люди, главным образом из корыстных целей, вздумали признать царем московским не Владислава, а самого Сигизмунда, и обратились к патриарху Гермогену за благословением.
Будучи ревностным поборником православия и самостоятельности Московского государства, патриарх не только не дал благословения на присягу Сигизмунду, но выступил открытым противником его. На просьбу бояр скрепить грамоты: 1) к королю, чтобы отпустил Владислава в Москву; 2) к послам, митрополиту Филарету и кн. Голицыну, чтоб отдались во всем на волю королевскую; 3) к Ляпунову, чтоб не затевал восстания и не собирал войска, — патриарх Гермоген отвечал: «Стану писать к королю грамоты и духовным всем властям велю руки приложить, если король даст сына на Московское государство, крестится королевич в православную христианскую веру и Литовские люди выйдут из Москвы.
А что положиться на королевскую волю, то это ведомое дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу, и я таких грамот не благословляю вам писать и проклинаю того, кто писать их будет, а к Прокопию Ляпунову напишу, что если королевич на Московское государство не будет, в православную веру не крестится и Литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за православную веру». Смерть Тушинского вора, последовавшая 11 декабря 1610 г., и возвращение в то же время из-под Смоленска многих земских представителей, входивших в состав великого посольства, сильно повлияли на дальнейший ход событий.
Патриарх Гермоген стал писать и рассылать по городам грамоты, призывая немедленно соединиться и идти к Москве по зимнему пути, чтобы изгнать общего врага, т. е. поляков.
Особую надежду возлагал он на Прокопия Ляпунова, как видно из следующих слов «Рукописи Филарета»: «а наипаче посылает в страны Рязанские во град Переяславль к воеводе и властелю Рязанские земли Прокопию Ляпунову и молит его, дабы не дал в расхищение и в вечное падение царствующего града Москвы». Чтобы лишить Гермогена возможности письменно ссылаться с городами, у него были отняты московским правительством дьяки, подьячие и всякие дворовые люди, а двор его весь разграблен, вероятно поляками.
Весть о таком утеснении патриарха дошла в первой половине января до Нижнего и до Рязани.
Ляпунов заступился за Гермогена и послал боярам грамоту «о патриархе и о мирском гонении и о тесноте». Его грамота подействовала, и в конце января он сообщал нижегородцам: «с тех мест патриарху учало быть повольнее и дворовых людей ему немногих отдали». Рязань как мы видели выше, была близка Москве, а Ляпунов, будучи одновременно рязанским вотчинником и воеводой и пользуясь — по словам Жолкевского — большим расположением народа, считал не только своим правом, но и обязанностью вмешиваться в общегосударственные дела. Еще до получения воззвания патриарха в некоторых городах началось движение против Сигизмунда и польского владычества в Москве.
Одним из первых восстал Нижний и вступил в сношения и с патриархом и с Ляпуновым.
Не будем останавливаться на частностях тех грамот, которые Ляпунов посылал в разные города.
Скажем только на основании этих грамот, какого рода распоряжения делал он, приготавливаясь к походу под Москву и заботясь собрать как можно больше ратных людей. Сборными местами назначены «всей земле» Коломна и Серпухов.
В Коломну должны были прийти из: Владимира, Суздаля, Нижнего Новгорода, Рязани, Казани, Шацка и из украинных городов.
В Серпухов из: Калуги, Тулы и Северских городов.
С теми, кого отправят Нижегородцы, Ляпунов просил прислать пороха и свинца 10-20 пудов, так как на Рязани пороха мало, а с Москвы не присылают.
Весь порох у торговых людей в Москве отняли и ввезли в Кремль, и «всякие бои у всех людей поимали, и купить пороху нельзя». Около половины февраля Ляпунов не шел еще на Коломну, дожидаясь из-под Шацка прихода Ивана Карназицкого, с которым собирались: Мордва, Черемиса луговая и нагорная, Чуваши, Темниковцы, Алаторцы и люди других городов, всего тысяч сорок, или больше. «Гуляй-город» и «наряд» Ляпунов обещал послать на Коломну немедленно, до своего похода туда. Ляпунову предстояла трудная задача сплотить в одно целое людей разных городов, различных национальностей, всевозможных слоев общества, как, напр., «тушинского боярина» кн. Дм. Тим. Трубецкого, казацких атаманов Заруцкого и Просовецкого и тех казаков и «воров», которые были сначала в полках Болотникова, а затем в Тушине. «Воровская рать», лишившаяся после смерти Тушинского вора возможности действовать самостоятельно, неминуемо должна была принять участие в борьбе Москвы с поляками, и Ляпунов постарался приобрести в ней не врага, а союзника.
Гетман Ян Сапега, так долго простоявший под стенами Троице-Сергиева монастыря, предложил Ляпунову свои услуги сражаться за православную веру против польских и литовских людей. Ляпунов послал к нему своего племянника Феодора Ляпунова с несколькими дворянами «с ним крепиться и договариваться для помочи на врагов, а вдвое того для того, чтоб такие великие люди в наш поход к Москве у нас за хребтом но были, а над городы никакого дурна не чинили». Сапега был желательным союзником и для московского правительства, как видно из его грамоты к калужскому воеводе, кн. Юр. Никит. Трубецкому. «И писали ко мне с великим прошением бояре с Москвы (в половине января), чтоб я шел на Рязанские места, на Прокофья Ляпунова, и на вас, и на те городы, которые с вами в совете; и яз то ведаю, что вы с Прокофьем Ляпуновым в совете и стоите за православную крестьянскую веру заодин, и вам бы со мною ссылаться и совет держать, и к Прокофью Ляпунову о том писать, чтоб вам со мною быть в совете заодин: а я Московских бояр не слушаю и с вами биться не хочу, хочу с вами быти в любви и в братстве». Однако союз Ляпунова с Сапегой не состоялся, и Сапега писал, месяц спустя, на Кострому, уговаривая ее жителей снова признать Владислава.
Только в марте выступили ратные люди из разных городов к Москве. 19 марта, во вторник на Страстной неделе, ожидали прихода в Москву Ляпунова.
В этот день в московском Китай-городе произошла страшная резня. Поводом к резне послужил отказ извозчиков помогать полякам тащить пушки на башню. Немцы, находившиеся у поляков на службе со времени Клушинской битвы, и поляки, вообразив, что началось народное восстание, стали без разбору убивать безоружный народ. Вслед за тем поляки подожгли Москву; пожар произвел опустошение главным образом в Белом городе, где собрались русские.
В понедельник на Святой неделе все ополчение, в числе 100000 человек, подошло к Москве и расположилось близ Симонова монастыря, обставив себя «гуляй-городами». 1-го апреля ополчение подвинулось к стенам Белого или Каменного города: Ляпунов стал у Яузских ворот; между ним и лагерями других земских дружин разместился казачий табор кн. Трубецкого и Заруцкого, пришедших из Калуги и из Тулы. Ближайшею задачею ополчения было овладеть всею стеною Каменного города и таким способом отрезать полякам сообщение с окрестностями Москвы.
Произвести осаду всего города было бы затруднительно вследствие недостатка в орудиях. 6-го апреля, рано утром, русские заняли большую часть стен Белого города; у поляков осталось здесь только пять ворот или башен. Начались ежедневные сражения.
Ляпунов выдавался храбростью и распорядительностью: «всего Московского воинства властитель, скачет по полкам всюду, как лев рыкая», — выражается о нем летописец.
В первое же время стоянки под Москвой, в апреле и мае 1611 г., выяснилось, до какой степени велика была «рознь» в ополчении и как эта «рознь» вредила успеху ратного дела. Сошлись «всею ратью» и выбрали не одного, а трех начальников: кн. Д. Т. Трубецкого, Ляпунова и Заруцкого: «они же начаша всеми ратными людьми и всею землею владети». До этого выбора грамоты посылались «по приговору всей земли». 11-го апреля 1611 г. была, напр., послана Ляпуновым такого рода грамота в Сольвычегодск, касающаяся не одного военного, но и земского дела. Начало грамоты таково: «Российского Московского великого государства бояре и воеводы, и думной дворянин Прокофей Петрович Ляпунов, и дети боярские всех городов, и всякие служилые люди, всею землею челом бьют». По имени назван только Ляпунов, главный деятель народного движения.
И сочувствовавшие Ляпунову и враждебно против него настроенные, все признавали, что люди Московского государства отложились от Владислава и поднялись на защиту православной веры, благодаря его «умыслу» и с благословения патриарха Гермогена.
Еще в январе 1611 г. бояре, управлявшие Московским государством, уведомляли Сигизмунда и Владислава, что Ляпунов не только сам нарушил крестное целование, но и во многих городах подбивает к измене.
Интересно, что смоленский архиепископ Сергий, боярин М. Б. Шеин и всякого звания люди, находившиеся в Смоленской осаде, писали польским панам 6 апреля 1611 г., т. е. когда ополчение стояло уже под Москвой, что они признают над собой только Владислава; желают, чтобы был приведен в исполнение договор, заключенный с Жолкевским, и просят дозволения переписываться с находившимися в лагере под Смоленском послами и с боярами в Москве, «а на Ляпунова нам надеятца не на кого и на иных воров и на их воровство, и с Ляпуновым мы и с ыными воры ни с кем не ссылаемся и ничего про них не ведаем». Архиепископ Сергий, боярин Шеин и другие Смоленские «сидельцы» не сумели отличить прежних «воровских» движений Болотникова и Тушинского вора от народного стремления постоять грудью за Веру и Отечество, и предводителя этого всенародного ополчения поставили в уровень с «воровскими» атаманами.
Весьма возможно, что до Смоленска дошли слухи о той разнородной толпе, которая стояла под Москвой, и о тех неурядицах, которые происходили в ее среде, и получилось впечатление невыгодное и для самого предводителя.
Говоря о неурядицах, приходится упомянуть еще об одном мероприятии троеначальников (кн. Трубецкого, Заруцкого и Ляпунова), вследствие которого в стан под Москвой во множестве стали вскоре стекаться и боярские люди и вольные казаки, в ожидании воли и жалования.
Желание привлечь как можно больше людей в московское ополчение и стремление обезопасить себя от бродивших в Поле казаков побудило троеначальников вскоре после прихода в Москву обратиться на Понизовье с такого рода призывом: «И вам бы, господа, всем быти с нами в совете… да и в Астрахань и во все Понизовые городы к воеводам и ко всяким людям, и на Волгу, и по Запольским (т. е. за Полем текущим речкам) к атаманом и казакам от себя писати, чтоб им всем стать за крестьянскую веру общим советом, и шли б к нам изо всех городов к Москве.
А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет всем жалование и порох и свинец.
А которые боярские люди, и крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сомненья и боязни: всем им воля и жалование будет, как и иным казакам, и грамоты им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут». Следствием этих обещаний явился сильный наплыв под Москву казачества и беглого люду, принесшего с собой замашки «воровства», к которому привыкли за Смутное время. Подмосковное правительство не могло сразу установить внутреннего согласия в ополчении и достигнуть прочного порядка в Московском государстве, признавшем его власть.
Да и сами правители были настолько различны по общественному положению и по своему отношению к окружающим, что нельзя было ожидать от них единомыслия.
Каждый из них желал видеть особый почет к себе, а Ляпунов, — как сказано в «Новом Летописце», — «паче же всех превзяся гордостию не по мере своей». Первым из правителей считался Тушинский боярин кн. Трубецкой, как более знатный по рождению; вторым был Заруцкий вследствие своего боярства, полученного тоже в Тушине; третье место занимал, в качестве думного дворянина, Ляпунов.
Но на деле главным двигателем и распорядителем был последний.
Гордость его «не по мере» выражалась, между прочим, в том, что приходившие к нему на поклон вынуждены были иногда подолгу стоять у дверей его избы, ожидая приема; для родовитых людей исключения не делалось.
В пылу горячности ему случалось попрекнуть тех, кто раньше служил Тушинскому вору, и этим он, конечно, навлекал на себя большое неудовольствие.
Строго преследуя неповиновение, своевольство и всякое бесчинство, он беспощадно относился к казакам, вследствие чего и они возненавидели его. Заруцкий, предводительствовавший казаками, напротив, мирволил им; себе же понабрал в кормление много городов и волостей.
Трубецкому, — по свидетельству «Нов. Летописца» — «между ими никакие чести не бысть». Ратные люди, находившиеся под Москвой, терпели голод, порядка в управлении не было, и им приходилось невмочь.
Вследствие этого они собрались на совет и написали от всей рати челобитную, в которой просили правителей, чтобы те были между собою в совете и жаловали бы их по достоинству, а не выбором и не через меру; чтобы взяли себе вотчины и поместья тех бояр, которые изменили и которые сидят в Москве; остальные же вотчины и всякие земли отдали бы во Дворец и тем кормили и жаловали их, ратных людей. Также между собою всем ратным друг друга не упрекать — кто служил в Тушине, а кто в Москве царю Василию.
А о боярских дворовых людях, которые ушли от бояр-изменников и теперь в казаках, помыслить и сказать им указ, в каком чине им служить.
Правители, прочитав челобитную, стали судить о ней разно. Кн. Трубецкому и Заруцкому она не полюбилась вследствие поднятия вопроса о вотчинах;
Ляпунов сочувственно отнесся к челобитной и, вопреки желанию товарищей правителей, велел составить приговор, который и был написан 30 июня. В этом приговоре, названном Карамзиным уставной грамотой, собраны, по-видимому, все частные постановления предшествовавших майских и июньских ратных совещаний, в том порядке, в каком они возникали.
В самом начале приговора изложено постановление об избрании в «правительство» кн. Трубецкого, Заруцкого и Ляпунова; в конце сказано, чтобы они никого не казнили смертью и не ссылали без суда и без земского приговора.
Если же избранные правители не станут радеть о благе земли, или воеводы не будут беспрекословно слушаться их, то «совет всей земли» волен переменить правителей, не оправдавших их доверия, и отставить воевод.
В уставной грамоте подробно излагается порядок раздачи поместий и вотчин и пользования ими, упоминается о жалованье казакам, возобновляются поместное, казенное и дворцовое ведомства для сбора хлеба и денег и Разбойный приказ для разбора грабежей и строгого наказания виновных. — Эту грамоту подписали кн. Трубецкой, Ляпунов за себя и вместо Заруцкого (вероятно, безграмотного), три дьяка, окольничий Артемий Измайлов, кн. Иван Голицын, Вельяминов, Шереметев и множество людей от 25 городов и от войска.
Кн. Трубецкой и Заруцкой, — как сказано в «Нов. Летописце», — возненавидели Ляпунова и стали мыслить, как бы его убить. В это же время Ляпунов занят был вопросом о том, где искать лучшего царя для Московского государства? Подобно Мстиславскому, он пришел к убеждению, что в цари надо избрать иноземца, чтобы избежать тех неудобств, какие неминуемо являются при избрании на престол кого-либо из своей среды. Шведский король Карл IX предлагал дать в цари своего сына Филиппа, и Ляпунов решился вступить в переговоры со шведским генералом Делагарди, для чего и послал к нему в Новгородскую область нескольких воевод и дворян.
Как бы в виде залога Делагарди требовал денег и уступки крепостей: Орешка, Ладоги, Ямы, Копорья, Ивангорода, Гдова. Посланные Ляпунова не решились на такие значительные уступки и заключили только перемирие, чтобы иметь время списаться с Ляпуновым.
В случае согласия шведов прийти под Москву и помочь очистить ее от поляков, Ляпунов согласился впустить шведов в Невскую крепость и выдать им несколько тысяч рублей из Новгородской казны. Делагарди между тем поступил чрезвычайно вероломно: невзначай напал на Новгород и овладел им с помощью одного слуги-предателя. 17 июля 1611 г. был заключен мирный договор между шведским королем Карлом IX и Новгородом.
Вернемся к Москве и казакам.
Казаки воевали главным образом по селам и деревням и по большим дорогам, грабя и побивая торговых и всяких людей, при которых были пожитки и запасы.
Ляпунов много раз говорил в Разряде на советах кн. Трубецкому, Заруцкому и Просовецкому, чтобы унимали своих казаков, что торговым людям от них нет проезда в Москву, а оттого и всей рати нужда во всем. Атаманы объясняли, что они не позволяют казакам грабить, а что если кто тайно ездит, тех надо ловить, казнить смертью, а если нельзя поймать, так побивать на месте. Вскоре воевода Матвей Плещеев поймал в Николо-Угрешском монастыре таких воров 28 человек и потопил их в реке; казаки вынули утопленников из воды и привезли в табор под Москву.
Собравшись в круг, казаки подняли шум: «он (т. е. Ляпунов) их потопил и всех нас тоже хочет погубить». И думали убить Ляпунова.
Узнав об этом, он выехал из стана и намеревался отправиться в Рязань.
Под Симоновым монастырем ратные люди нагнали его и уговорили вернуться.
Ляпунов переночевал в Никитском острожке, а на другое утро к нему пришли всею ратью и упросили его возвратиться в стан. Смерти Ляпунова желали не одни казаки.
Желал и Гонсевский избавиться от него, понимая, что ополчение земских людей страшно только до тех пор, пока во главе его стоит такой деятельный и талантливый предводитель, как Ляпунов.
Гонсевский велел составить подложную грамоту, в которой Ляпунов будто бы писал во все городa: «где поймают казака — бить и топить; а когда, даст Бог, государство Московское успокоится, то мы весь этот злой народ истребим». Подпись под этой грамотой была искусно подделана и походила с первого раза на почерк Ляпунова.
Грамота была пущена Гонсевским в среду казаков; они всполошились и собрали круг. Желая получить объяснение по поводу этой грамоты, казаки дважды посылали за Ляпуновым, но он отказывался к ним ехать. В третий раз пришли звать его не казаки и поручились, что ему не будет ничего плохого.
Когда Ляпунов вошел в круг и ему показали грамоту, он согласился, что почерк похож, но уверял, что грамота составлена и подписана не им. После долгих прений казаки набросились на Ляпунова и убили его; такая же участь постигла и Ивана Ржевского, который, несмотря на давнишнюю вражду с Ляпуновым, вздумал за него заступиться.
Вслед за тем казаки разграбили все имущество Ляпунова.
Ляпунов является одной из крупных личностей не только в Смутное время Московского государства, но и вообще в русской истории.
Обладая обширным умом и большою опытностью как в деле военном, так и на поприще земского строительства в родной ему Рязанской области, он не был исключительно местным деятелем.
Он прекрасно сознавал современное ему положение Московского государства и постоянно стремился к упорядочению внутреннего его состояния, которое стало расшатываться уже со смерти Иоанна Грозного.
Хорошо сознавая свое влиятельное положение в Рязанской окраине, он считал себя в силах проявить то же влияние и во всей земле Русской и взял на себя великий подвиг созыва ополчения и его руководительства, опираясь главным образом на людей порядка — земцев, помещиков, горожан и сельчан.
Таково было умоначертание Ляпунова, и им определяется та изменчивость его политических исканий, которая его врагами, при его жизни, и последующими историками объясняется или его личным самолюбием, или неустойчивостью его политических убеждений.
При поверхностном взгляде на деятельность Ляпунова действительно поражаешься, как, начиная с Бориса Годунова, он пристает к самым противоположным по их политическим замыслам людям, занимавшим в Смутную эпоху московский царский престол, или намеревавшимся занять таковой.
Будучи противником Бориса Годунова, Ляпунов становится на сторону Лжедмитрия — что могли понять и современники Ляпунова, и последующие повествователи о его деятельности, — но и тех и других смущает переход Ляпунова от царя Василия Ивановича Шуйского к Болотникову.
Вскоре после того он предлагает царский московский венец кн. Мих. Вас. Скопину-Шуйскому, чем, быть может, погубил молодого героя, заронив против него чувства зависти и ненависти в царя Василия Ивановича Шуйского.
Затем мы видим Ляпунова сторонником кандидатуры в цари кн. Вас. Вас. Голицына до тех пор, пока он не убедился в несостоятельности этого плана. Владиславу он присягнул, при непременном условии принятия им православия, как то предлагал патриарх Гермоген; желание Сигизмунда, вместо сына, самому сесть на московский престол, следовательно господство в Москве католичества и поляков, побудило Ляпунова предпринять как бы крестовый поход в защиту православия и русских.
Незадолго до кончины, Ляпунов был обрадован возможностью видеть на престоле шведского королевича Филиппа, который, согласно обещанию, должен был принять православие до приезда в Москву.
Мы склоняемся объяснить все эти перемены в политическом настроении Ляпунова лишь исканием такого политического устоя, который мог бы умиротворить Московское царство.
Со смертью Ляпунова дворяне и дети боярские, находившиеся в московском ополчении, остались без вождя. Мало-помалу они стали разъезжаться пo домам, будучи не в силах выносить утеснение от казаков, и земское дело под Москвой потерпело поражение.
Акты Исторические, II. — Доп. к Актам Историческим, VI. — А. А. Э., II и III. — С. Г. Г. и Д., II и III. — Разрядные записи за Смутное время, изд. Белокуровым. — Новый Летописец, изд. кн. Оболенским. — Сказания современников о Димитрии Самозванце.
Изд. 2-е ч. I (Бер); ч. V (Маскевич). — Карамзин, «История Государства Российского», тт. XI и ХII. — Соловьев, «История России», VІІІ. — С. Ф. Платонов, «Очерки по истории смуты». — Бантыш-Каменский, «Словарь достопамятных людей», СПб., 1847 г., ч. II. — Костомаров, «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Вып. ІІI (Патриарх Гермоген и Прокопий Ляпунов). — Забелин, «Минин и Пожарский», М., 1883. В. Корсакова. {Половцов} Ляпунов, Прокопий Петрович думный дворянин и воевода времен Бориса Годунова, Самозванца и Василия Шуйского; † (уб.) 1611 г. 22 июля. {Половцов}