Биография Кутузов князь Михаил Илларионович

(Голенищев-Кутузов-Смоленский), 40-й генерал-фельдмаршал.
Князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов [Голенищевы-Кутузовы произошли от выехавшего в Россию к великому князю Александру Невскому из Германии честного мужа именем Гавриил, которого праправнук, Федор Александрович Кутуз, был родоначальником Кутузовых.
Родной племянник его, Василий Ананьевич, прозван Голенище.
Мария Андреевна Кутузова была выдана Иоанном Грозным за бывшего царя казанского Симеона.] родился в С.-Петербурге 5 сентября 1745 года. Отец его, генерал-поручик и сенатор Илларион Матвеевич, тридцать лет служил по Инженерному корпусу, участвовал в первой Турецкой войне под знаменами Задунайского и приобрел от соотечественников наименование разумной книги, будучи весьма сведущ не только в военных делах, но и в гражданских.
Одаренный крепким сложением, Кутузов начал ходить и говорить на первом еще году своего возраста, но имел несчастие лишиться вскоре нежной матери [Из древней благородной фамилии российской Беклешовых.
Гербовник, ч. 4] и получил первоначальное образование под надзором прародительницы, женщины, состарившейся в добродетели, благочестивой.
В свободное время от службы Илларион Матвеевич также неусыпно занимался воспитанием сына: сам обучал его. С наружной красотой юноша соединял отважность, смелость, предприимчивость; имел нрав веселый, пылкий, необыкновенное любопытство обогащать ум свой разными полезными сведениями и часто вопросами затруднял тех, к кому обращался; но, резвостью и насмешками оскорбляя кого, тотчас впадал в задумчивость: черта доброго, чувствительного сердца.
Любимым также занятием его, особливо когда не имел он случая разговаривать, был сон. Странное смешение огненного чувства с беззаботной негою! Из родительского дома молодой Кутузов перешел в Дворянскую Артиллерийскую школу [Дворянская Артиллерийская школа, учрежденная Петром Великим, преобразована Императрицей Екатериной II, в 1762 году, в Артиллерийский и Инженерный Кадетский корпус], где оказал большие успехи в отечественном языке, немецком и французском, в математике и науках инженерных, но более прилежал к словесным и не упускал из виду ни одного французского романа.
На пятнадцатом году началась служба его в чине капрала артиллерии (1759 г.); через десять дней пожалован он, за оказанную расторопность, каптенармусом; потом кондуктором (1760 г.) и 1 января 1761 года произведен в офицеры, командовал ротою в Астраханском пехотном полку, имея семнадцать лет от роду. Недолго Кутузов находился под начальством Суворова, квартировавшего тогда с полком в Новой Ладоге: он поступил адъютантом к ревельскому губернатору принцу Голштейн-Бекскому, и, управляя канцелярией его, умел обратить на себя внимание Императрицы Екатерины II, которая произвела его капитаном (1762 г.). Вскоре войска наши вступили (1764 г.) в Польшу, где Репнин твердою рукой, даром слова и благоразумными мерами возложил корону на стольника Литовского, графа Станислава Понятовского. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина.] Кутузов разделял тогда славу соотечественников: находясь под командою подполковника Бока, сразился (28 июня), близ Варшавы, с виленским воеводойю князем Радзивиллом, обратил его в бегство; рассеял (1765 г.) с вверенным ему отрядом многочисленную толпу конфедератов; участвовал (1769 г.) и во втором походе россиян в Польшу: разбил мятежников при местечке Орыне и в окопах при реке Овруче; одержал (в сент.) поверхность над отрядом польских и турецких фуражиров, взял 63 человека в плен; нанес, с майором Паткулем, решительный удар конфедератам в областях великой Польши, положив на месте до тысячи человек, отняв несколько медных пушек. Но все воинские подвиги его остались без награды;
Кутузов утешил себя переходом (1770 г.) в армию славного Румянцева.
Непосредственным начальником его сделался в то время генерал-квартирмейстер Бауер, служивший до того в этом почетном звании под знаменами Фридриха Великого. [Федор Вилимович Бауер, вступивший в нашу службу в 1769 году, был впоследствии генерал-инженером и начальником Артиллерийского Кадетского корпуса.
При Кагуле он командовал авангардом правого крыла, преследовал великого визиря к Исакчи, взял двадцать пушек, награжден орденом Св. Георгия 2-го класса.
Бауер скончался в 1782 году, на 52-м году от рождения.
См. его биографию в первой части моего Словаря достопамятных людей русской земли, стр. 99-102.] Открылось обширное поле для любимца славы. Кутузов отличил себя (17 июня) в битве при Рябой Могиле; пожалован обер-квартирмейстером премьер-майорского чина (1 июля); участвовал в поражении при реке Пруте турецкой конницы, предводимой Абды-пашою: командуя двумя ротами легких войск, неподвижно стоял сомкнутым фронтом против сильного огня неприятельского и опрокинул лучших наездников, врубившихся в ряды наши; явил (7 июля) новые опыты своего мужества на Ларгской битве: устремился на гору с батальоном гренадер, содействовал Бауеру и Репнину в овладении турецким лагерем и, удержав солдат в должном порядке, нанес чувствительный вред неприятелю.
При Кагуле (21 июля) Кутузов находился в авангарде правого крыла; преследовал, вместе с Бауером, великого визиря к Исакчи, потопил несколько судов, причем взято в плен нашими 1500 турок и отнято двадцать орудий; произведен в майоры.
В 1771 году Кутузов участвовал (в октябре) в разбитии сорокатысячного корпуса генерал-поручиком Эссеном при Попештах (в Валахии); вдавался во все опасные места; награжден (8 дек.) чином подполковника; но вскоре (1772 г.) испытал большое неудовольствие по службе.
Ему было тогда двадцать семь лет, и он с веселым нравом соединял искусство подражать каждому в походке, выговоре и ухватках, не пощадил и главнокомандующего.
Это послужило ему во вред и вместе в пользу: он переведен был во вторую армию, которой предводительствовал генерал-аншеф князь Василий Михайлович Долгорукий, и с того времени перестал осмеивать других, восторжествовал над самим собою. Сначала Кутузов удерживал (1773 г.) нападение неприятеля со стороны Кинбурнской крепости; потом (1774 г.) с горстью людей сражался около деревни Шумны против пяти тысяч татар, отражая их набеги; участвовал в овладении Перекопских укреплений при Шумне: пошел впереди войск с знаменем в руке, ворвался в неприятельский стан и был ранен в левый висок пулею, которая вылетела близ правого глаза. Герой находился в чрезвычайной опасности; но остался жив для дальнейших подвигов.
Императрица наградила его военным орденом Св. Георгия 4-го класса, отправила в чужие края, приняв на себя все издержки путешествия: он обозрел Германию, Англию, Голландию и Италию; был у Фридриха Великого, Ласси, Лаудона; не столько занимался лечением своим, как усовершенствованием знаний; умел извлечь пользу для Отечества и в отдалении от оного. Великому полководцу определено было проходить службу под знаменами искуснейших военачальников того времени, которые приучали его к победам: в 1776 году он снова сблизился с Суворовым; содействовал ему (1777 г.) в рассеянии скопищ крымского хана Девлет-Гирея, преданного Порте; в утверждении ханом Шагин-Гирея; в переселении (1778 г.) двадцати тысяч греков и армян в Екатеринославскую губернию; в восстановлении спокойствия в Крыму (1779 г.); произведен, по его представлению, полковником (1777 г.) и бригадиром (1782 г.); получил вслед за тем (1784 г.) генерал-майорский чин, будучи употреблен Потемкиным в усмирении на полуострове мятежа.
Пользуясь мирным временем, Кутузов обучал подчиненный ему и им сформированный Бугский егерский корпус.
Он был расположен сначала в окрестностях полуострова, потом в Малороссии и на границах польских.
Усердная служба Михаила Илларионовича награждена (1787 г.) орденом Св. Владимира второй степени большого креста.
Он прикрывал с корпусом своим границы вдоль Буга, когда возгорелась вторая война с Турцией (1787 г.). Князь Таврический отозвал его к Очакову, где Кутузов был ранен (1788 г.) пулей, вошедшей в щеку и вылетевшую в затылок.
Все полагали, что он не доживет до следующего дня; но опасность миновала, и герой в скором времени снова обнажил меч свой. «Надобно думать, — писал тогда, в пророческом духе, врач его, — что Провидение сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна». [Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, соч. А. И. Михайловского-Данилевского, изд. в Отечественных Записках 1820 года, № 4.] Императрица препроводила к Кутузову (1789 г.) орден Св. Анны. В июне (1789 г.) Кутузов, командуя передовыми войсками, сразился с неприятелем между рек Днестра и Буга: положил на месте более двухсот человек; взял в плен семьдесят; отбил два знамени; содействовал генерал-поручику Гудовичу (14 сент.) во взятии приступом укрепленного замка Хаджибея (ныне Одессы); захватил под Каушанами трехбунчужного пашу, присутствовал при сдаче Бендер.
Следующий 1790 год увенчал Кутузова еще большей славой: ему были подчинены войска, расположенные в Аккермане и окрестностях оного до самой Бендерской крепости.
Отразив неоднократно с великим успехом многочисленного неприятеля, он двинулся (в сент.), по приказанию главнокомандующего, к Измаилу; разбил на дороге турецкий отряд, предводимый Осман-пашою; обратил его в бегство; прибыл к месту назначения и под самыми стенами крепости сразился снова с турками, рассеял их, захватил в плен двухбунчужного пашу; присоединился к полкам Суворова, который осаждал Измаил; награжден (8 сентября) орденом Св. Александра Невского. 11 декабря Суворов повел воинов своих на приступ.
Кутузов начальствовал шестою колонною, составленною из трех батальонов и ста двадцати стрелков Бугского егерского корпуса; их подкрепляли два батальона Гренадерского полка и тысяча Донских козаков. «Показывая собою личный пример храбрости и неустрашимости, он, — как изложил Суворов в своем донесении, — преодолел под сильным огнем неприятеля все встреченные им трудности; перескочил чрез палисад, предупредил стремление турок, быстро взлетел на вал крепости, овладел бастионом и многими батареями; и когда усилившийся неприятель в превосходном числе принудил его остановиться, закричал: «С нами Бог!», и с этими словами мужественно и отважно нагрянув на врагов, отразил их напор, превозмог упорное сопротивление, удержал место, утвердился в крепости, продолжал наносить удары и распространять свои поражения до самой средины города, одерживая везде поверхность, победу и одоление». К лестному отзыву Суворов собственноручно приписал в списке представленных к наградам: «Генерал Кутузов шел у меня на левом крыле; но был правою моей рукою». Совершив знаменитый подвиг, Рымникский благодарил всех военачальников за ревностное содействие. «Почему, — спросил его Кутузов, — Ваше Сиятельство поздравили меня комендантом Измаила в такое время, когда успех был сомнителен?» [См. биографию генералиссимуса князя Италийского] «Суворов знает Кутузова, — отвечал Рымникский, — а Кутузов знает Суворова: Суворов был уверен, что Кутузов будет в Измаиле, а если б не был взят Измаил, Суворов умер бы под стенами его и Кутузов также!» Императрица произвела Михаила Илларионовича в генерал-поручики и пожаловала его кавалером военного ордена 3-го класса.
В это время Кутузов начальствовал над крепостями, лежащими между Прутом, Днестром и Дунаем; несколько раз переправлялся (1791 г.) через последнюю реку; разбивал сильные турецкие отряды; содействовал (28 марта) генерал-поручику князю Голицыну в поражении трехбунчужного Арслана Мегмет-паши, в овладении Мачином; неожиданно напал (4 июня), при Бабадах, с двадцатью некомплектными батальонами пехоты, двадцатью эскадронами кавалерии и небольшим отрядом Черноморских козаков, на двадцатитрехтысячную турецкую армию, которою предводительствовали трехбунчужные паши: сераскир Ахмед и Джур-Оглу; опрокинул их одною кавалерией, обратил в бегство, овладел турецким станом, отнял восемь пушек, несколько знамен; положил на месте более 1500 человек; взорвал в Бабадах пороховые магазины, предал самый город огню и перешел обратно Дунай. В числе пленных находился славный турецкий предвещатель Монзур.
Армией нашей предводительствовал тогда князь Репнин.
Главнокомандующий [Князь Потемкин-Таврический] имел пребывание в С.-Петербурге, где старался восторжествовать над опасным соперником, удивлял жителей своим великолепием и тяготился почестями, самою жизнью.
Между тем Репнин разбил при Мачине (28 июня) верховного визиря Юсуф-пашу. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина.] В числе вождей, содействовавших ему, находился Кутузов: обойдя горы, пробиваясь сквозь окружавших его отовсюду турок, он зашел в правый фланг неприятелю и этим движением решил победу. «Расторопность и сообразительность генерала Голенищева-Кутузова, — упомянул Репнин в донесении своем Императрице, — превосходят всякую похвалу: одна Ваша Монаршая щедрота может заменить ее». Долго Михаил Илларионович оставался без всякой награды, вероятно, по причине неудовольствия князя Таврического, который надеялся предписать мир Турции и не давал должного хода представлениям Репнина.
Вскоре фельдмаршал переселился в вечность (5 окт. 1791 г.), и по прошествии нескольких месяцев Кутузов награжден (18 марта 1792 г.) орденом Св. Георгия второго класса, вместе с князем Волконским. [См. о князе Григории Семеновиче Волконском в биографии князя Николая Васильевича Репнина.] Другие генералы, отличившиеся под Мачином, князь Голицын и Рибас [См. там же о князе Сергее Федоровиче Голицыне и Осипе Михайловиче Рибасе], имевшие уже этот почетный знак отличия, получили Александровские ленты. Постановленный мирный договор с Портой Оттоманской не прекратил военных действий россиян: сопредельное государство раздираемо было внутренним раздором, мятежами.
Войска наши, под предводительством двух генералов, Кречетникова и Каховского, двинулись против врагов общего спокойствия: первый вступил в Литву, последний в Польшу, переправясь (19 мая) при Могилеве через Днепр. Кутузов находился в армии Каховского и предводительствовал двадцатисемитысячным корпусом.
Между тем как главные силы устремлены были к Варшаве, искусный военачальник с легкой кавалерией зашел неожиданно, со стороны Галиции, полякам в тыл и принудил Костюшку, после неудачной битвы, отступить с потерей трех тысяч человек, многих орудий, обоза и значительного числа пленных.
Этот знаменитый подвиг Кутузова разрушил надежды конфедератов.
Умолкли громы в пределах Польши, и новое поприще открылось для любимца славы. Давно победоносное оружие и лестные отзывы главных военачальников поставили его в ряду первостепенных полководцев.
Императрица Екатерина II, уважая воинские дарования Михаила Илларионовича, говорила: «Надобно беречь Кутузова»; называла его: своим генералом, ибо Кутузов, при вступлении Екатерины на престол, был только поручиком и заслужил все чины и ордена в ее государствование.
Заботясь о постановлении прочнейшего союза с Турцией для безопасности Европы, Императрица пригласила Михаила Илларионовича (1793 г.) в С.-Петербург.
Хитрый ум, дальновидность, красноречие его были известны Екатерине.
Она назначила его чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь, поручила ему склонить Диван соединиться с Европейскими Дворами против Франции.
Кутузов выехал из России в тот самый день, как вступил в пределы наши турецкий посол Россых Мустафа, паша Румелийский, и, по предварительному соглашению, имел также с ним в один день торжественный въезд в столицы.
Около этого времени Екатерина II, празднуя постановленный мир с Портой Оттоманской, пожаловала Михаилу Илларионовичу (2 сент.) две тысячи крестьян в Волынской губернии и повелела ему именоваться правящим должность генерал-губернатора казанского и вятского.
Кутузов имел 12 ноября аудиенцию у султана Селима III. Повелитель оттоманов и мать его, Валида, оказали ему особые знаки своего уважения.
Министры иностранных Дворов, находившиеся в Константинополе, капитан-паша и великий визирь сделались его друзьями.
Последние удивлялись, каким образом человек, ужасный в боях, мог быть столь любезен в обществе.
Осьмидесятилетний рейс-эфенди, которого никто не помнил улыбающимся, бывал весел и смеялся, когда находился с ним. Так Кутузов привлекал к себе сердца людей и управлял умами. Переговоры с Диваном были увенчаны желаемым успехом: французы, преданные тогдашнему правительству, получили приказание выехать из Константинополя; молдавский господарь Мурузи, выславший из своих владений Митрополита греческого (который пользовался покровительством России), сменен;
Митрополит отправился обратно в Яссы; плавание в Архипелаг наших купеческих судов обезопасено со стороны Порты. Тщетно Франция старалась силою золота уничтожить влияние нашего Двора на Турцию: Кутузов умел сохранить перевес на стороне России.
Находясь в Константинополе в почетном звании представителя могущественной Монархини и покоясь от военных трудов под роскошным небом, в кругу народа, преданного неге, Кутузов любовался прелестными видами и называл это время счастливейшим в своей жизни. Обозревая однажды окрестности города, он поворотил лошадь свою к султанскому саду. В тот день прогуливались в нем жены Селима, и вход был запрещен под смертною казнью.
В свите посла находились несколько чиновников и турецкий бим-паша (полковник).
Последний, полагая, что Кутузов сбился с дороги, подъезжая к страшному для мусульман месту, или не знает грозного запрещения, осмелился представить, что вход в увеселительный сад возбранен несмотря ни на какое лицо. «Знаю, знаю», — отвечал отважный Кутузов и продолжал ехать к воротам.
Здесь изумленная стража взволновалась; начальник султанской гвардии вопросил: «кто едет?» «Представитель Монархини, — отвечал посол, — пред которою ничего не вянет, а все цветет, Екатерины Великой, Императрицы Всероссийской, которая ныне милует вас миром». При этих словах начальник стражи пал на колени, как будто громом сраженный, и телохранители мгновенно удалились.
Кутузов беспрепятственно въехал в сад, осмотрел все находившееся в нем и потом спокойно возвратился, но предвидя горестные последствия своего любопытства, немедленно отправил нарочного с письмом к султану: выхвалял ум, верность, исправность его стражи, которая точным исполнением обязанности привела его в умиление, и, оправдывая ее пред повелителем оттоманов, просил, именем Екатерины Великой, у правосудного, человеколюбивого монарха наградить столь достойных подданных, жертвовавших собою для поддержания дружбы обоих дворов.
В одно время с письмом Кутузова явился к султану великий визирь с донесением о неслыханной дерзости русских и непростительном преступлении стражи: Селим III разорвал представление своего первого министра и велел отвечать послу, что, «уважая высокое имя Екатерины Великой, он произвел начальника стражи в бунчужные паши, а караульных прилично наградил». Между тем в Польше возникли новые беспокойства, и Екатерина решилась нанести последний удар государству, страшному для соседей не силою грозного вооружения и единодушием жителей, но шаткостью, непостоянством умов, гибельным подражанием пагубного безначалия, вольнодумством.
Суворов повел войска к Варшаве (1794 г.); Кутузов был отозван из Константинополя и назначен (1795 г.), с сохранением звания генерал-губернатора казанского и вятского, главнокомандующим над всеми сухопутными войсками, флотилией и крепостями в Финляндии; также директором Сухопутного Кадетского корпуса вместо умершего графа Ангальта.
Управляя этим рассадником великих людей — так называла Екатерина Кадетский корпус, — Михаил Илларионович обращал особое внимание на воспитанников, оказывавших успехи, приглашал их к себе, преподавал им сам уроки в науках и в словесности. [См. Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, соч. А. И. Михаиловского-Данилевского, напеч. в Отечественных Записках 1820 года, № 4.] Ему поручено было (1796 г.) встретить на границе молодого Короля Шведского, находиться при нем во время пребывания в Петербурге и проводить обратно до пределов Швеции: поручение важное по причине холодности, возникшей между обоими дворами, требовавшее тонкости в обращении, которою отличался Кутузов.
Екатерина ежедневно приглашала его в свое общество, составленное из приближенных ее. Он провел с Государыней и последний вечер пред ее кончиною.
Многие военачальники сошли с блистательного поприща: Суворов, Прозоровский удалены Императором Павлом I в деревни;
Репнин, Каменский, Гудович отставлены, но Кутузов умел удержаться: отправлен послом в Берлин (1796 г.); пожалован генералом от инфантерии, шефом Рязанского пехотного полка и начальником Финляндской дивизии (1798 г.); главнокомандующим войск, бывших в Голландии (1799 г.). В Гамбурге Кутузов узнал о разбитии Германа [Барон Иван Иванович Герман-фон-Ферзен, разбитый в Голландии французами и взятый в плен, известен одержанною им, с горстью людей, блистательной победой (1790 г.) над сераскиром Батал-беем, который вывел против него 18000 турок и 15000 горцев.
Весь лагерь, 30 орудий и сам сераскир взяты русскими.
Императрица наградила Германа орденом Св. Георгия второго класса.
См. его биографию во второй части моего Словаря достопамятных людей Русской земли, изд. 1836 г., стр. 23-26.] и о перемене политических обстоятельств; возвратился в Россию; получил от Государя большой крест Св. Иоанна Иерусалимского (4 окт.); определен генерал-губернатором в Литву; пожалован кавалером ордена Св. Апостола Андрея Первозванного (19 июня 1800 г.), главнокомандующим армии, расположенной в Волынии и назначенной против Австрии, но вскоре отозван в Петербург для маневров.
Император столь доволен был его распоряжением, что сказал: «С таким генералом можно ручаться за спокойствие Империи». Вслед за тем было поручено Кутузову сопровождать Короля Шведского в обратном путешествии из России, и на этот раз надлежало иметь более тонкости, нежели в первый, ибо Император явным образом изъявил негодование против Густава-Адольфа.
Кутузов и с Павлом I, как с Екатериною, провел последний вечер его жизни. Император Александр I наименовал (18 июня 1801 г.) Михаила Илларионовича С.-Петербургским военным губернатором, вместо графа фон дер Палена, и инспектором войск, расположенных в Финляндии, пожаловал ему в день Своего коронования (15 сент.) табакерку с портретом, осыпанным бриллиантами.
Недолго находился он в этой должности: ослабленные силы от ран и от сорокалетней деятельной службы заставили его испросить увольнение (29 авг. 1802 г.); но отдых его в сельском уединении также был непродолжителен.
Подобно Цинциннату, он узнал в деревне о войне, возгоревшейся в 1805 году, и о назначении его главнокомандующим над армией, которая должна была действовать вместе с австрийцами против французов.
Тогда Бонапарте, из поручиков артиллерии в десять лет получивший чин генерал-аншефа (1796 г.), на двадцать седьмом году от рождения, славный походами в Италию и в Египет, похитивший потом, в звании первого консула, верховную власть во Франции (1799 г.), венчанный папою в императоры (1804 г.), возложивший на себя в Милане железную корону (1805 г.) — двинул победоносные войска против Австрии: перешел (в сент.) Рейн, Дунай, разбил, рассеял восьмидесятитысячную неприятельскую армию, предводимую Макком, принудил (7 окт.) тридцать тысяч австрийцев положить оружие; отнял 40 знамен, 60 орудий; овладел Ульмом; вступил в Вену 1 ноября.
Армия наша быстро поспешала к театру войны. На баварской границе, в Браунау, Кутузов получил известие, что главные силы австрийцев взяты в плен под Ульмом и что Наполеон готовится напасть на него. Главнокомандующий принужден был (12 окт.) податься назад, чтобы сблизиться с остальными войсками, ему вверенными, которые только что входили в Моравию.
Отступление это уподобляется искусным в военном деле отступлениям Ксенофонта и Моро. Двадцатипятитысячный корпус Кутузова должен был уходить на пространстве более трехсот верст от ста пятидесяти тысяч неприятелей, намеревавшихся беспрестанно обойти его или совсем отрезать, но, невзирая на неравенство сил, французы были отражены с уроном: при Ламбахе; при переправе через Энс; у Амштетена, где авангард их обращен в бегство за полмилю Багратионом и Милорадовичем.
Этого мало: при Кремсе Кутузов сделал (30 окт.) наступательное движение: велел Милорадовичу атаковать французов с лица, Дохтурову идти в обход и напасть на неприятеля с тыла. Упорное и кровопролитное сражение продолжалось даже ночью при сильном зареве пылавшей деревни.
Три бригады корпуса Мортье были приперты к Дунаю и почти уничтожены.
Сам Мортье, раненный в плечо, и генерал Гизон едва спаслись на лодках.
Французы потеряли до шести тысяч человек (в том числе 1500 пленными и 5 пушек). Кутузов получил от императора австрийского орден Марии-Терезии первого класса.
Сдача Вены заставила Кутузова ускорить соединение со второй нашей армиею при Ольмюце. 3-го ноября маршал Ланн настиг его в Голлабрюнне.
Кутузов прибегнул к хитрости: вступил в переговоры с Мюратом и, получив акт перемирия, продержал его более двадцати часов. Между тем армия русская отошла на два перехода;
Багратион с шестью тысячами воинов оставлен на жертву для спасения главных сил и, окруженный 40000 неприятелей, проложил себе дорогу штыками, отбил одно знамя, взял в плен полковника, двух офицеров и 50 рядовых, присоединился (7 ноября) к Кутузову с потерей двух тысяч человек; произведен в генерал-лейтенанты.
Соединясь с Буксгевденом (8 ноября), Кутузов дал отдых утомленным войскам.
Наполеон расположил свою армию на тесных временных квартирах между Бринном и Аустерлицем.
Опытный полководец русский не хотел действовать наступательно против победоносного соперника, избегал решительной битвы, ожидая резервов, также прибытия эрцгерцогов Карла и Иоанна со свежими полками, но должен был покориться обстоятельствам. 20 ноября произошло Аустерлицкое сражение, в присутствии трех императоров.
Французская девяностотысячная армия, под главным предводительством Наполеона, имела в числе вождей: Бернадота, который командовал центром;
Сульта на левом крыле; Ланна — на правом.
Кавалерией начальствовал Мюрат. «Солдаты! — сказал Наполеон при восхождении солнца. — Надобно кончить кампанию громовым ударом». Силы союзников простирались только до семидесяти тысяч человек.
Желая обойти правый фланг неприятеля, Буксгевден, командовавший левым крылом нашим, мужественно повел атаку в восемь часов утра; опрокинул и выгнал французов из теснин Тельница и Сокольница, но встретил сильное сопротивление со стороны маршала Удино, которого Наполеон поставил ночью на том пункте с десятью батальонами гренадер для подкрепления Ланна. Между тем Сульт получил приказание занять высоты Працена, оставленные без достаточного прикрытия, и этим движением решил битву: Буксгевден был атакован с фланга и сзади, в то время как сражался с Даву. Бернадот со своей стороны врезался в центр наш, где находились австрийцы, и отбросил их вправо.
Русская гвардия, предводимая Цесаревичем, совершила чудеса храбрости.
Долго левый фланг союзников оспаривал победу.
Александр I с хладнокровием вдавался в опасность, желая остановить успехи неприятеля, отвечал приближенным: «Русский Император не боится смерти». Бернадот и Бессьер, начальник гвардейской кавалерии, усилили нападение, и союзники принуждены были отступить, покинув французам значительную часть артиллерии.
Несколько тысяч человек погибли в озере, едва замерзшем.
Французы лишились около шестнадцати тысяч человек.
Потеря наша простиралась до двадцати пяти тысяч выбывшими из строя и до 120 пушек. В числе пленных находился семнадцатилетний граф Павел Петрович Сухтелен, служивший тогда корнетом в Кавалергардском полку, раненный под Аустерлицем, впоследствии генерал-адъютант, военный губернатор Оренбурга. [Граф Павел Петрович Сухтелен скончался 20 марта, 1833 года, на 47-м году от рождения.] Наполеон, увидев его, воскликнул от удивления: «Так молод, а уже сражается!» — «Не надобно быть стариком, чтоб быть храбрым». — «Офицер одарен честью!» — продолжал Наполеон. — «Это чувство, — возразил Сухтелен, — одушевляет каждого русского офицера». [Napoleon: Si jeune encore, et vouloir faire la guerre. — Souktelen: Il ne faut pas etre vieux pour etre brave. — Napoleon: L Officier a de l honneur! — Souktelen: Tout officier Russe en а. Это событие передано мне очевидцем, князем Николаем Григорьевичем Репниным, который, получив тяжелую рану в голову, был также взят в плен под Аустерлицем.
Сухтелен служил в его эскадроне.
См. в биографии князя Варшавского.] При самом начале сражения Кутузов был ранен в лицо [См. Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, соч. А. И. Михайловского-Данилевского]; лишился зятя своего, графа Тизенгаузена, прекрасного молодого человека, и не поколебался в твердости; на другой день нашли его в слезах: «Вчера я был генерал, — сказал он приближенным, — сегодня отец». 22 ноября Франц II посетил императора французов, стоявшего на биваках. «Это дворец мой, — произнес Наполеон. — Другого не имею в течение двух месяцев». «Вы совершили в нем столь великие подвиги, — отвечал Франц, — что, наверно, не скучаете» — и вслед за тем предложил ему мир: отдал Франции Венецию, Далмацию, Катаро, острова на Адриатическом море; признал Бонапарте императором французов и королем Италии; курфюрстов Виртембергского и Баварского королями; уступил первому пять городов на Дунае и три области, второму — двенадцать городов с округами.
Таким образом Австрия лишилась, вместе с влиянием своим на Германию, 2785000 жителей и ежегодного дохода 13610000 флоринов. [Histoire abregee des traites de paix, par Koch, augmentee par Schoell. Paris, 1817, t. 7, р. 444.] Тщетно Наполеон ждал примириться и с Императором Александром: Он остался непоколебим; велел войскам своим идти обратно в Россию; наградил Кутузова (24 февр. 1806 г.) орденом Св. Владимира первой степени; наименовал его (в окт.) военным губернатором в Киеве, с подчинением и гражданских дел. В то время как Михаил Илларионович старался в древнем достоянии великих князей Российских сохранять порядок и благочиние и, облегчая участь осужденных, благосклонно выслушивал просителей, не оскорблял никого гордым приемом, Европа более и более подавляема была Наполеоном: объявив себя протектором Рейнской конфедерации; братьев своих, Иосифа и Людовика, королями Неаполитанским и Голландским, он одержал совершенную победу над пруссаками при Йене; занял Берлин; ополчил Турцию против России; возвел курфюрста Саксонского в достоинство Короля; сразился с русскими (которыми предводительствовал Бенигсен) при Пултуске (1806 г.), Прейсиш-Эйлау (1807 г.), Гутштадте, Гейльсберге, Фридланде; имел свидание с Александром на Немане; заключил с ним мир в Тильзите (27 июня); признан Россией императором французов и королем Италии; образовал герцогство Варшавское для короля Саксонского, королевство Вестфальское для третьего брата своего, Иеронима; возвратил Пруссии завоеванные у нее города и земли. Россия должна была вести войну с Портой Оттоманской.
Михельсон занял Молдавию, Хотин, Бендеры, Галац, Букарест, Аккерман, Килию (1806 г.); отразил (1807 г.) восемнадцатитысячный корпус турецкий, высланный против него из Журжи; разбил Пегливана-пашу под Измаилом и, среди побед, скончался 19 августа, оплакиваемый армией как храбрый вождь и добрый начальник.
На его место назначен князь Прозоровский, воин израненный на поле чести, но согбенный уже тяжестью лет и болезней. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского] Михаил Илларионович получил приказание отправиться в армию Молдавскую; прибыл в главную квартиру в начале 1808 года, но, будучи до того главнокомандующим, тяготился своим назначением [Михаил Илларионович, находясь в Молдавии (1808 г.), строго запретил караулам выходить перед ним. «Они дробью дразнят меня», — говорил он приближенным.
Молодой офицер, недавно выпущенный в армию, по неведению, не исполнил однажды приказания Кутузова и был арестован; но сильный гнев недолго продержался и вскоре офицеру возвращена шпага. Это событие передал мне тогда в Яссах очевидец, сопутствовавший Михаилу Илларионовичу, граф Александр Алексеевич Мусин-Пушкин, убитый в 1813 году под Люнебургом] и вскоре, по неудовольствию с фельдмаршалом, определен в Вильну военным губернатором (1809 г.). Солдаты, расставаясь с ним, проливали слезы. Он, подобно Суворову, умел владеть сердцами: стоял за них горою; заботился об улучшении пищи храбрых воинов; ел с ними кашицу; часто посещал больных и раненых и с целью, в присутствии своем, давал волю речам, чтобы выведывать мысли солдат, узнавать их слабости и доблестные подвиги.
Вдали от ратного стана Михаил Илларионович утешал себя безукоризненным исполнением лежавшей на нем обязанности, любовью вверенных ему жителей; давал блестящие праздники и, на закате дней, страстно обожал еще прекрасный пол, одушевлял общества умом, любезностью, даром слова; называл Вильну добрым своим городом [Ма bonne Vilna]. Так проводил время знаменитый полководец, когда Багратион и Каменский пожинали лавры на бранном поле: первый, заступив место Прозоровского (1809 г.), разбил сераскира Хозрев-пашу; вогнал его в Силистрию; занял крепости: Кюстенджи, Измаил, Браилов.
Каменский покорил (1810 г.): Базарджик, Силистрию, Никополь, покушался овладеть Рущуком, но отступил со значительной потерей; поразил сераскира Кушанца-али при Батыне; принудил Рущук и Журжу сдаться на капитуляцию и скончался в цвете лет после тяжкой продолжительной болезни.
Еще молодой герой боролся со смертью, как Михаил Илларионович прибыл, по Высочайшему повелению, в армию и вступил в права главнокомандующего (1811 г.). Грозные тучи подымались с запада на Россию: для охранения от Наполеона границ со стороны Польши выведены были из Молдавии пять дивизий.
Кутузов нашел на всем пространстве завоеванных земель менее тридцати тысяч войск, с которыми должен был разбить сто тысяч турок, расположенных в Балканских горах, и обезопасить Отечество выгодным миром. Новый великий визирь Ахмед-ага, решительный, опытный в военном искусстве, узнав об уменьшении наших войск, предпринял наступательные действия и двинул к Рущуку шестидесятитысячную армию. Переправясь через Дунай (19 июня), Кутузов стал лагерем в четырех верстах от крепости, в которой оставил семь батальонов пехоты и несколько кавалерии.
Войско его простиралось только до двадцати тысяч человек.
Турецкой артиллерией предводительствовали французские офицеры. 20 числа неприятель, в числе пяти тысяч, пользуясь туманом, сделал рекогносцировку, но был обращен в бегство генералами Воиновым и Энгельгардтом. 21-го главнокомандующий, разделив пехоту на восемь каре, поставил их в две линии; кавалерия заняла третью.
День прошел без сражения. 22 июня, на рассвете, сильный огонь артиллерии турецкой открылся на всю нашу линию: неприятель в разных пунктах атаковал правый фланг, но был отражен.
Визирь, с десятью тысячами лучшей анатольской конницы, устремился между каре: Олонецкого, Белостокского, Выборгского и 29-го егерского полков на левое крыло нашей кавалерии, несмотря на сильное сопротивление и страшный огонь орудий: расстроил, обошел фланг и занял сады, лежащие между крепостью и русскою армиею.
Тогда Кутузов двинул кавалерию правого фланга с одним каре пехоты и вмиг опрокинул отважных наездников.
Целые пять часов визирь возобновлял свои нападения; наконец, утомленный упорством русских, начал отступать.
Кутузов преследовал его за десять верст. Спасая жизнь свою, турки, в противность обыкновению, оставляли тела единоверцев: потеря их простиралась убитыми, ранеными и пленными более пяти тысяч. Наш урон не превышал 500 человек.
Для усиления войск Рущукским гарнизоном главнокомандующий счел нужным взорвать эту крепость на воздух.
Государь наградил его за одержанную победу портретом своим, украшенным бриллиантами.
На пространстве более трехсот верст от Видина до крепости Силистрии неприятельские войска в одно почти время везде были поражаемы.
Кроме многих частных битв, произошли следующие сражения: 28 августа верховный визирь, под покровительством укрепленных высот, переправился с большей частью своих сил на левый берег Дуная к Слободзее.
Главнокомандующий первоначально окружил и стеснил турецкие окопы полевыми укреплениями и в многократных сильных вылазках уничтожил до 5000 отборнейшего неприятельского войска; потом ночью, 1 октября, в двадцати верстах вверх по Дунаю от своего лагеря, переправил на правый берег корпус генерал-лейтенанта Маркова, состоящий из семи тысяч человек.
Неожиданное появление наших полков за Дунаем привело в ужас оттоманов.
Быстрым и нечаянным нападением на рассвете 2-го октября неприятельские войска совершенно разбиты: 22 знамени, вся артиллерия, весь лагерь великого визиря, на правом берегу бывший, с знатным количеством пороха и снарядов, достались победителям.
Генерал-лейтенант Марков того же дня занял те самые укрепленные высоты, под покровительством которых неприятель переправлялся, овладел всеми перевозными судами и пресек оставшимся в окопах турецким войскам всякое сообщение с правым берегом.
С таким же успехом действовал под Видином и генерал-майор граф Воронцов [Граф Михаил Семенович; ныне генерал-адъютант, новороссийский и бессарабский генерал-губернатор, член Государственного Совета и генерал от инфантерии]: выступя из-под Калафата (7 окт.), он сделал форсированный марш, переправился на правую сторону Дуная при Груе, где, соединясь с генерал-майором графом Орурком и сербами, под начальством воеводы Вельки Петровича, двинулся ночью малою дорогой чрез горы на селение Старое Гинцово, чтобы до рассвета прибыть к Видину и отрезать неприятельские войска.
Переход этот был весьма затруднителен, но Воронцов преодолел все препятствия и явился на обширной равнине Видинской.
Отряд его состоял только из 3000 человек, против которых неприятель выслал более семи тысяч. Сражение продолжалось четыре часа: турки были разбиты и в беспорядке удалились в крепость, оставив на месте до 500 человек.
Урон в людях с нашей стороны был незначителен.
Этим удачным поражением Измаил-бей, славный наездник черкесский, находившийся на левой стороне Дуная, принужден был отступить, обязавшись не предпринимать никаких неприязненных действий против России. [Измаил-бей на 18-м году своего возраста вооружился против России.
Потемкин умел его переманить на нашу сторону, покровительствовал ему, доставил чин полковника.
Измаил-бей не нагибался перед сильным вельможею.
Екатерина II лично знала его и пожаловала ему из собственных рук орден Св. Георгия 4-го класса за участие во взятии Измаила.
Он получил до того под Очаковом золотую медаль, осыпанную бриллиантами, в три тысячи рублей.
По кончине князя Таврического Измаил-бей десять лет содержался под арестом в Екатеринославле, подозреваемый в измене; умер в исходе 1811 года, имея от роду за 50 лет; был высокого роста, крив, чрезвычайно проворен, ловок. Останки его преданы земле в окрестностях Константиногорска.] Граф Воронцов с отрядом своим занял весьма выгодный лагерь на правом берегу.
Стеснив совершенно многочисленные турецкие войска в окопах на нашей стороне Дуная, главнокомандующий, для распространения еще большего ужаса между неверными, приказал сделать поиски на Туртукай и Силистрию.
Войска Донского полковник Греков 8-й, с частью пехоты и кавалерии, овладел первою крепостью 8-го октября, в день победы, одержанной графом Воронцовым: в числе пленных взят сын командовавшего в Туртукае двухбунчужного паши Алли. Турецкий двухтысячный отряд его был рассеян.
Вслед за тем, с 11 на 12 октября, войска наши ворвались с трех сторон в Силистрию, овладели крепостью, взяли в плен тысячу человек, захватили множество орудий, в том числе восемь медных, все перевозные суда, арсенал с воинскими запасами; получили богатую добычу.
В этих сражениях ревностно содействовали новоформированные Булгарские команды.
Обе взятые крепости были немедленно срыты. Государь, в ознаменование своего благоволения к знаменитым заслугам, отличным подвигам и благоразумным воинским усмотрениям генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, пожаловал ему (29 окт. 1811 г.) Графское достоинство Российской Империи.
Великий визирь, окруженный со всех сторон, переносил все бедствия строжайшей осады: голод и болезни ежедневно увеличивались в его стане. Он слышал ропот, угрозы янычар и принужден был спасать жизнь свою, вывезен скрытно на ту сторону Дуная. Сераскир, трехбунчужный паша Чабан-оглу, принял начальство над войсками, вступил в переговоры с Кутузовым и 23 ноября сдался военнопленным с тридцатипятитысячной армией и 56 орудиями.
Победа необыкновенная в летописях турецких войн. Между тем могущество Наполеона возросло до неограниченной степени: изгнав Брагантский дом из Португалии (1807 г.), он возвел брата своего, Иосифа (1808 г.), на престол Испанский; лишил папу всех владений (1809 г.); разбил австрийцев, занял Вену, отторгнул от Австрии Шенбрунским миром до трех миллионов с половиною жителей; увеличил Варшавское герцогство восточной Галицией; вступил (1810 г.) в новое супружество с эрцгерцогиней Марией-Луизой, дочерью императора Франца II; присоединил Голландию к Франции, земли герцога Ольденбургского к Вестфалии; не только перешел черту Рейна, за которую обязался никогда не переступать, но еще захватил Любек на Балтийском море и страну по берегу Северного моря, лежащую вместе с городами Бременом и Гамбургом.
За исключением нашего государства, Англии, Турции и потом Швеции — все державы в Европе были подчинены Наполеону.
Он только и мечтал о раздроблении России [Так писал к Государю (от 6 дек. 1810 г.) флигель-адъютант Чернышев (ныне граф и военный министр), находившийся тогда при Наполеоне.
См. Описание Отечественной войны в 1812 году, соч. генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, изд. 1839 г., ч. 1, стр. 60]; склонял Наследного Принца Шведского вторгнуться в Финляндию по получении в Стокгольме известия о переходе французской армии через Неман; предлагал султану (1811 г.) заключить с Францией тесный союз, обещая возвратить ему все завоевания, сделанные русскими в течение последних шестидесяти лет. [Узнав о победе, одержанной Кутузовым 2 октября, Наполеон воскликнул с негодованием: «Concoit-on ces chiens, ces gredins de Turcs, qui ont eu le talent de se faire battre de la sorte! Qui aurait pu le prevoir et s y attendre?» Описание Отечественной войны, ч. 1, стр. 62.] Турки колебались; французские дипломаты действовали;
Государь именем Отечества убеждал Кутузова употребить все усилия для заключения мира с Портой Оттоманской.
Кутузов отвечал (20 апр. 1812 г.): «Вы, Всемилостивейший Государь, изволите вызывать меня именем Отечества, которое, конечно, я люблю всеми чувствами, но где имя Ваше, Государь, там не надобно гласа Отечества». Опасаясь разрыва с Турцией в такое время, когда Франция угрожала России, Михаил Илларионович решился переступить по одной статье данное ему полномочие и 4 мая подписал в Букаресте предварительные условия мира: Порта уступила нашему государству всю Бессарабию, с крепостями Измаилом, Килией, Аккерманом, и часть Молдавии, на левой стороне Прута лежащую, с крепостями Хотином и Бендерами. «Предаюсь великодушию Вашего Императорского Величества, — писал тогда Государю Кутузов, — что я ничего лучшего сделать не мог, тому причиною положение дел в Европе; что я никаких не упустил стараний и способов, тому свидетель Бог. Уважьте, Всемилостивейший Государь, что при всех лестных обещаниях от Франции, Порте делаемых, и при ожидании неприятностей для Порты в случае ее отказа заключить мир, выгоднейший Ясского и Кайнарджийского, ибо Порта лишается своих лучших пяти крепостей и с немалым пространством земли, дело не пустое.
Но ежели, за всем тем, выгоднее будет разорвать все, мною сделанное, в таком случае приму без роптания все, что касательно меня последовать может: несчастие частного человека с пользою общею ни в какой расчет не входит». [См. Описание Отечественной войны, ч. 1, стр. 94 и 95.] Через два дня после подписания мира, приехал в Букарест новый главнокомандующий Дунайской армией, адмирал Чичагов.
Вскоре грозный завоеватель двинул против России полмиллиона войск, составленных из двадцати одного народа.
Силы наши простирались до 350000, считая 35000-ный резерв и молдавскую 50000-ную армию, но они находились в разных направлениях; три действовавшие армии, вверенные: Барклаю-де-Толли, князю Багратиону и Тормасову, вмещали в себе только 217000 человек. [История нашествия Императора Наполеона на Россию в 1812 году Бутурлина, ч. 1.] 11 июня Наполеон перешел Неман. Александр поклялся: не полагать оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Его. В это время Кутузов был только зрителем борьбы народов и, находясь в Петербурге, смотрел издалека, как отступала повсюду армия, с которой он делил в продолжение почти полвека труды и славу. Неизвестно, что происходило в душе его, но его видали в эти горестные дни в театрах и в обществах. [Михайловский-Данилевский.
См. Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского.] Ему были подчинены все войска, находившиеся в столице, Кронштадте и Финляндии, не исключая морских, также Нарвский десятитысячный корпус, назначенный для защиты Петербурга. 6 июля обнародован манифест, призывавший всех и каждого на оборону Отечества.
Дворянство съехалось в губернских городах для избрания начальников, и Кутузов в один день (17 июля) возведен в это достоинство в обеих столицах.
Никто не колебался, кому дать свой голос; не было ни белых шаров, ни черных.
Единогласно произнесли имя полководца, на которого с наступления опасности указывала Россия.
В Петербурге отправилась к нему депутация, известить его о выборе и пригласить в собрание.
Кутузов приехал, остановился посреди залы, возле стола, и, дав пройти первому впечатлению, произведенному его присутствием, произнес следующие слова: «Господа! Я вам многое хотел говорить… скажу только, что вы украсили мои седины…» — Слезы полились из глаз его. Он изъявил готовность принять начальство над ополчением, но с условием, что ежели он будет вызван к другой комиссии или каким-либо образом это упражнение не будет угодно Государю, тогда он сдаст свою должность другому, по избранию дворянства.
Высочайшее соизволение последовало вскоре. [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 25 и 26.] Кутузов занялся формированием 12985 крестьян, снабжением их всем нужным столь же деятельно, как бы армией, назначенной оборонять Отечество, присутствовал при приеме ратников, делал им лично наставления и увещания.
Глядя на него, когда он с важностью заседал в Казенной Палате и Комитетах Ополчения, входил во все подробности вооружения и обмундирования бородатых воинов, можно было подумать, что он никогда не стоял на высоких ступенях почестей и славы, не бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями, и степень начальника земского ополчения почитал целью своего самолюбия.
Между тем, по мере того как Наполеон подавался вперед и перед ним все уступало, взоры России устремлялись на Кутузова; его имя было у всех на языке, из глубины сердца призывали его на защиту родины.
Он получал безымянные письма, в которых изъявляли прискорбие о бездействии его. [Там же, ч. 2, стр. 184.] 29 июля Государь, в изъявление особенного благоволения к усердной службе и ревностным трудам графа Михаила Илларионовича, способствовавшего к окончанию войны с Оттоманскою Портою и к заключению полезного мира, пределы Империи распространившего [Слова Высочайшего указа, данного правительствующему Сенату], возвел его в достоинство Светлейшего Князя; наименовал, вслед за тем (2 авг.), членом Государственного Совета и, через несколько дней потом, объявил ему (8 числа), что назначает его в главнокомандующие над всеми армиями и ополчениями.
Кутузов, как он сам в тот вечер рассказывал в тесном кругу своих родных, «принял повеление из уст Императора с христианским смирением, как призвание свыше». «Я не оробел, — говорил он, — и с помощью Божией надеюсь успеть, но, слушая Государя, я был растроган новым назначением моим». [См. Описание Отечественной войны, часть 2, стр. 185.] В тот же день князь Кутузов удостоен следующим рескриптом. «Князь Михаил Илларионович! Настоящее положение военных обязательств Наших действующих армий, хотя и предшествуемо было начальными успехами, но последствия оных не открывают еще той быстрой деятельности, с каковою надлежало бы действовать на поражение неприятеля.
Соображая сии последствия и извлекая истинные тому причины, Я нахожу нужным назначение над всеми действующими армиями одного Главнокомандующего, которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на самом старшинстве.
Известные военные достоинства ваши, любовь к Отечеству и неоднократные опыты отличных ваших подвигов, приобретают вам истинное право на сию Мою доверенность.
Избирая вас для сего важного дела, Я прошу Всемогущего Бога, да благословит деяния ваши к славе Российского Оружия, и да оправдает тем счастливые надежды, которые Отечество на вас возлагает». На другой день после назначения князя Кутузова (которое произвело общую радость во всех пределах Империи) Государь отправился в Або для свидания с Наследным Шведским Принцем.
Последний, желая воспользоваться случаем, предложил Александру, через флигель-адъютанта Чернышева: уступить Швеции Аландские острова.
Ответ Государя состоял в следующих достопамятных словах: «Хотя Он и дорожит его дружбою и тесной связью с Королевством, однако не уступит ни аршина земли, даже если бы довелось Ему удалиться в Сибирь и там сражаться за неприкосновенность Империи». Так действовал Александр, получив за несколько часов перед тем донесение о падении Смоленска! [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 193.] 18 августа заключен был в Або договор, скрепивший дружеские связи между обоими государствами.
Князь Кутузов отправился в армию 11 числа, в воскресенье.
Около дома его, на Дворцовой набережной Невы, от Гагаринской пристани до Прачечного моста толпился народ. В 9 часов, главнокомандующий сел в карету, но от тесноты принужден был ехать шагом. Он слушал молебен в Казанском Соборе, стоя на коленях.
В несколько минут церковь наполнилась народом, желавшим проводить своего вождя, не предчувствуя, что Кутузову оставалось жить не более восьми месяцев и что по прошествии этого времени только хладные останки полководца будут покоиться в том самом храме, где он тогда, готовясь к великому подвигу, призывал на помощь Всевышнего.
Выходя из церкви, князь Кутузов сказал священникам: «Молитесь обо мне; меня посылают на великое дело!» На первой станции, в Ижоре, князь Кутузов встретил курьера из армии. Имея разрешение распечатывать привозимые оттуда бумаги, он узнал здесь о падении Смоленска и сказал: «Ключ к Москве взят!» [Там же, стр. 197.] По всей дороге жители городов и селений стекались около князя Кутузова и напутствовали его благословениями. 12-го приехал он в Крестцы, 15-го в Вышний Волочок, рано поутру 16-го — в Торжок, где встретил генерала Бенигсена, который, по разномыслию с Барклаем-де-Толли, возвращался из главной квартиры в Петербург.
Князь Кутузов объявил ему Высочайшее повеление ехать обратно в армию. Из Торжка он поворотил на Старицу и Зубцов.
По мере приближения его к Гжатску более и более обнаруживались признаки губительной войны. Помещики и поселяне Смоленской губернии тысячами спасались от неприятельского нашествия, одни с имуществом, другие без оного, в рубище, кочуя подле дороги, на полях. Отрадно было несчастным появление князя Кутузова.
Несколько раз останавливался он, стараясь утешать бесприютных. «Спаси нас! — взывали они. — Побей супостата!» В 5-ти верстах от города Гжатска множество жителей, вышедших ему навстречу, остановили (17 авг.) его карету, выпрягли лошадей и везли ее на себе до приготовленного для него дома. Из Гжатска князь Кутузов отправился на купеческих лошадях в Царево Займище, где в тот день армия имела роздых.
При восклицаниях восторга объехал он войска.
На ясном небе взвился огромный орел и парил над ним: куда он, туда и орел. Главнокомандующий снял свою белую фуражку, приветствовал царя пернатых, как вестника успехов, и провозгласил: «Ура!» Полки повторили восклицание. [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 201.] День приезда князя Кутузова был днем радости для них; раздались военные песни, и недоумения, существовавшие между некоторыми генералами, прекратились.
Не было полка, который бы не находился под его начальством; старейшие из военных служили с ним в прежних походах, а молодые знали его по славе. Он был беспрестанно в первое время посреди солдат; часто сидя на небольшой скамье, которую за ним возили, разговаривал с ними, спрашивая, кто из них участвовал в таком-то сражении или при таком-то приступе? Вскоре по его приказанию отслужили молебен Смоленской Божией Матери, и солдаты начали говорить: «Наш отец приехал». [Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, соч. А. И. Михайловского-Данилевского.] Тогда явилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов». До прибытия главнокомандующего генерал Барклай-де-Толли, подкрепленный значительным резервом, готовился сразиться с Наполеоном при Царевом Займище, на равнине, прикрыв фланги армии редутами и легкими войсками, но князь Кутузов рассудил заблаговременно отыскать другое, крепчайшее местоположение, которого выгоды могли бы хотя несколько заменить недостаток числа войск в сравнении с неприятелем.
Подвиг его был труден.
Армия находилась уже только в ста семидесяти верстах от Москвы.
В столь близком расстоянии нельзя было надеяться спасти столицу, как победою.
Потеря Смоленска распространила страх внутри государства. 19 августа войска наши прошли Гжатск.
Наполеон занял накануне Вязьму, 20 числа Гжатск.
Здесь он дал отдых своей армии. Князь Кутузов отступил к Колоцкому монастырю; а 22 августа остановился при селе Бородине, где решился ожидать Наполеона.
Главная квартира наша была переведена в деревню Горки. Позиция Бородинская примыкала правым флангом к лесу, находившемуся почти в трехстах саженях от реки Москвы. [Бутурлин.
Я руководствовался его сочинением, как достоверным и беспристрастным, при описании событий 1812 года, особенно Бородинского сражения, которое почерпнуто из Истории нашествия Наполеона на Россию.] Речка Колоча, текущая в весьма глубоком овраге, прикрывала фронт правого крыла и центра до самого Бородина.
Левое крыло, простиравшееся от высот Бородинских до кустарников, находившихся по левую сторону деревни Семеновской, было не столь прикрыто; однако ж несколько глубоких оврагов и кустарники, пред фронтом этого крыла лежащие, затрудняли доступ к оному. Со всем тем искусство увеличило еще оборону места, укрепленного самою природою.
Лес, к которому примыкал правый фланг армии, прикрыт был несколькими отдельными укреплениями.
В центре, перед деревнею Горками, на высоком кургане, чрез который пролегает большая дорога, построена была батарея, прикрытая еще другою, в двести саженях впереди оной устроенною, на скате высот правого берега речки Колочи к селу Бородину.
Но предпочтительно Кутузов занялся укреплением левого крыла, как части слабейшей и наиболее подверженной неприятельскому нападению.
Большая батарея, в виде люнета с частями куртин по сторонам оного, построена была впереди того места, где левое крыло смыкалось с центром, на высоте, повелевавшей всем полем впереди левого крыла. На оконечности последнего, на высотах перед деревней Семеновской, построены были три другие батареи, назначенные служить подпорою для войск, долженствовавших подкреплять егерей, рассыпанных в кустарниках перед фронтом и на левом крыле. Деревня Семеновская была частью истреблена; а чтобы удобнее наблюдать движение неприятеля против левого крыла и затруднять наступление его колонн, построен был в 900 саженях перед фронтом редут на кургане, лежащем между двух лесов, во 150 саженях за селом Шевардиным.
Генерал-лейтенант князь Горчаков получил приказание защищать этот редут с 27-й пехотной дивизией генерал-майора Неверовского, подкрепленною 2-й кирасирской дивизией. 23 августа французская армия двинулась вперед.
Позади оврага, у деревни Гридневой, завязался весьма жаркий бой между королем Неаполитанским (Мюратом), которого подкрепил вице-король Италийский, и генерал-лейтенантом Коновницыным, командовавшим русским авангардом.
Ночь прекратила сражение, и Коновницын, удержавший поле битвы, пользуясь темнотой, отступил к Колоцкому монастырю.
Наполеон с армией своей ночевал при Гридневой, а вице-король у села Лусоси. 24 числа авангард французский атаковал при Колоцком монастыре генерала Коновницына: Изюмский гусарский полк, с помощью козаков, изрубил три эскадрона неприятельских; но движение вице-короля на правый фланг нашего арьергарда принудило Коновницына отступить к селу Бородину.
Неприятель приближался тремя колоннами: правою командовал князь Понятовский; левою вице-король Италийский; в середине шел Наполеон с главными силами своей армии. Огонь, производимый из редута, построенного при селе Шевардине, равно и русскими стрелками, засевшими в оврагах и кустарниках правого берега речки Колочи, также в селах Алексинках и Фомкином, весьма обеспокоивал неприятеля на большой дороге.
Наполеон приказал королю Неаполитанскому перейти речку Колочу и овладеть редутом.
После жестокого, упорного боя с князем Горчаковым дивизионный французский генерал Компан, под прикрытием огня сильной батареи, поставленной на высоте впереди Фомкина, принудил наших егерей отступить в лес, занял село Доронино и овладел редутом, который три раза переходил из рук в руки. Вечером князь Багратион поспешил к князю Горчакову со второй гренадерской дивизией и, при содействии кавалерийских атак, исхитил из рук французов отнятый ими редут, истребил в нем целый батальон 61-го линейного полка, в то время как кирасирские полки, Малороссийский и Глуховский, овладели неприятельской батареею о 8 орудиях, поставленной впереди села Доронина, а драгунские, Харьковский и Черниговский, опрокинули две неприятельские колонны, тянувшиеся от села Фомкина к Доронину и отбили у них две пушки. Между тем князь Понятовский, оттеснив русских егерей в лес, лежащий среди Шевардина и деревни Утицы, занял гористое местоположение на левом фланге корпуса князя Горчакова и намеревался зайти ему в тыл. Это движение заставило Кутузова дать приказание Багратиону выйти из редута, который был построен для того только, чтобы удобнее открывать направление французских колонн.
Потеря французов простиралась свыше тысячи человек, выбывших из строя. Наш урон был также довольно значителен. 25 августа Наполеон, приближаясь к Бородину и занимая квартиру в селе Валуевом, провел весь день под покровительством сильной перепалки стрелков.
Усмотрев, что слабейшая позиция русских была на левом их крыле, он вознамерился атаковать оное правым крылом своим, уклоняя левое. Вечером, по сделанному предначертанию атаки, армия французская пришла в движение для занятия в боевом порядке мест, ей назначенных.
Корпус князя Понятовского, имевший поручение обойти оконечность левого крыла русских, расположился позади короля Неаполитанского, который стоял с тремя кавалерийскими корпусами генералов: Нансуши, Монбрюна и Латур-Мобурга, на правой стороне редута, покинутого Багратионом.
Маршал Даву, долженствовавший напасть на наш левый фланг с пехотными дивизиями Компана, Дессе и Фриана, стал между селом Шевардиным и лесом, простирающимся к деревне Утице. Маршал Ней, который со своим корпусом и корпусом генерала Жюно получил повеление атаковать правый фланг нашего левого крыла, протянулся между Шевардиным и Алексинками, имея третий корпус в первой, а восьмой корпус во второй линии. Вице-король Италийский, со своим четвертым корпусом, кавалерийским корпусом генерала Груши и пехотными дивизиями Жерара и Морана 1-го корпуса, должен был удерживать центр и правое крыло русских и составлять левое крыло французов на левой стороне речки Колочи.
Как оно могло подвергнуться нападению, то укрепили его несколькими редантами, построенными на высотах, повелевающих селом Бородиным.
Дивизия Морана и за нею дивизия Жерара, стали на большой дороге, на правом фланге 4-го корпуса; генерал Груши с кавалерией остановился еще правее и более назади.
Дивизия Брусье, имея в резерве итальянскую гвардию, расположилась уступом на левом фланге дивизии Жерара.
Дивизия Дельзона стояла на оконечности левого крыла и была подкрепляема легкой кавалерийской дивизией генерала Орнано.
Императорская гвардия, перешед речку Колочу, расположилась по правую сторону села Фомкина.
Ночь на 26 августа неприятель поставил, позади и влево от Шевардина, две батареи, каждую о 60 орудиях, дабы действием оных способствовать наступательному движению своих колонн.
Наполеон имел в строю более ста семидесяти тысяч человек и до тысячи орудий артиллерии.
Приметив, что главные силы неприятельские сосредоточиваются против левого крыла нашего и желая обезопасить себя со стороны старой дороги Смоленской, князь Кутузов отрядил на оную генерал-лейтенанта Тучкова 1-го с 3-м пехотным корпусом, 7000 человек московского ополчения под начальством генерал-лейтенанта Маркова и шестью козачьими полками генерал-майора Карпова.
Тучков расположил свой корпус за деревнею Утицею в четыре линии. 20-й, 21-й, 11-й и 41-й егерские полки, под начальством генерал-майора князя Шаховского [Князя Ивана Леонтьевича, ныне генерала от инфантерии, члена Государственного Совета, председателя генерал-аудиториата и шефа Екатеринославского гренадерского полка], рассыпавшись по кустарникам, составили цепь для закрытия промежутка около версты шириною, находившегося между корпусом Тучкова и левым крылом нашей армии. Укрепления впереди деревни Семеновской, образовавшие оконечность этого крыла, были защищаемы сводной гренадерской дивизией генерал-майора Неверовского. 2-я гренадерская дивизия, принца Карла Мекленбургского, поставлена была в две линии позади деревни Семеновской. 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Раевского протянулся в две линии от Семеновской до большой батареи.
Его подкреплял 4-й кавалерийский корпус генерал-майора графа Сиверса, также развернутый в две линии. Все это левое крыло, вмещавшее в себя войска второй армии, находилось под начальством генерала от инфантерии князя Багратиона. 6-й пехотный корпус генерала Дохтурова составлял центр армии, расположенной прямо против села Бородина, от правого фланга 7-го пехотного корпуса до кургана у деревни Горок. Оный равномерно построен был в две линии, и подкрепляем двумя линиями 3-го кавалерийского корпуса. 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого, в двух линиях, примыкал левым флангом к корпусу Дохтурова, имея перед фронтом речку Колочу, Позади его стоял 2-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Корфа, расположенный в две линии. 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Багговута, поставленный уступом по правую сторону 4-го пехотного корпуса, впереди укрепленного леса на правом нашем фланге находившегося, составлял правую оконечность армии. Правым крылом командовал генерал от инфантерии Милорадович, который, равно как и генерал Дохтуров, находился под начальством генерала от инфантерии Барклая-де-Толли. Резерв правого крыла составлен был из 1-го кавалерийского корпуса генерал-адъютанта Уварова, протянувшегося в две линии, позади леса на правом нашем фланге лежавшего.
Левую сторону этого корпуса подкреплял войсковой атаман генерал от кавалерии Платов с 9-ю козачьими полками.
Остальные пять козачьих полков, расположившись при соединении рек Колочи и Москвы, наблюдали вдоль оных. 2-я кирасирская дивизия генерал-майора Дуки, развернутая в две линии, позади 2-й гренадерской дивизии, составляла резерв левого крыла. Главный резерв, или пятый пехотный корпус, расположенный позади центра, построен был в три линии: первые две из пехоты, а третья из 1-й кирасирской дивизии генерал-майора Депрерадовича.
Пять рот конной артиллерии находились в резерве позади 4-го кавалерийского корпуса.
Главный артиллерийский резерв, из 15 пеших рот и 180 орудий, занял местоположение перед сельцом Псаревым.
Сильные батареи защищали фронт позиции, особливо на левом крыле. Все егерские полки были размещены в кустарниках, деревнях и теснинах, перед фронтом лежащих; линейная пехота построена побатальонно в взводных колоннах; но кавалерия, подкреплявшая оную, развернутым фронтом.
Главная квартира находилась в сельце Татаринове.
Армия наша простиралась до ста тридцати двух тысяч человек, в том числе было 115000 регулярных войск, 7000 козаков и 10000 ополчения; артиллерия состояла из 640 орудий.
Готовясь к решительной битве, Кутузов приказал носить по всем полкам чудотворную Икону Богоматери, взятую из Смоленска при оставлении этого города. 26 августа, в пять часов с половиною, солнце, скрываемое до того густым туманом, показалось на небосклоне и осветило поля, на которых более трехсот тысяч воинов горели нетерпением сразиться. «Это солнце Аустерлица!» — произнес Наполеон, одушевляя солдат своих надеждами на победу, богатую добычу, хорошие квартиры, славный мир и на скорое возвращение в отечество.
Князь Кутузов объехал войска и говорил с ними просто, но языком, доступным до глубины души; напоминал, что они будут защищать землю родную, должны служить верой и правдой до последней капли крови. [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 228.] Князь Понятовский выступил в обход леса, к которому примыкало левое крыло наше и, вышед на старую Смоленскую дорогу, при селе Ельне, повернул к деревне Утице. Маршал Даву также двинулся вдоль опушки того же леса, имея пехотную дивизию генерала Компана впереди.
В шесть часов пополуночи генерал Сорбье, находившийся на большой батарее правого крыла, подал знак к сражению, открыв огонь из 120 орудий, большей частью гаубиц.
На левом крыле вице-король Италийский дал генералу Дельзону приказание овладеть Бородиным, занятым русским лейб-гвардии Егерским полком, под начальством полковника Бистрома [Карла Ивановича, впоследствии генерала от инфантерии, генерал-адъютанта и командира всей пехоты Отдельного гвардейского корпуса, скончавшегося в 1838 году]. Нападение это, предпринятое в намерении обратить в ту сторону внимание русских и отвлечь оное от главного пункта атаки, левого крыла их, с успехом произведено было 106-м линейным полком, построившимся в колонну.
Тщетно гвардейские егеря близ часа храбро оборонялись.
Они принуждены были, оставив деревню, отступить за речку Колочу. 106-й полк, ободренный поверхностью, им одержанной, бросился преследовать егерей и перешел мост на Колоче; но гвардейские егеря обратились на него и с помощью 19-го и 40-го егерских полков, присоединившихся к ним, совершенно его разбили. 96-й полк, подоспевший на помощь к 106-му полку, с трудом спас остатки его. Между тем как это происходило на большой Московской дороге, битва усиливалась на левом фланге нашем. Здесь неприятель не мог одержать быстрых успехов, по затруднительности местоположения, замедлявшей его наступление.
Огонь батарей русских и егеря, рассыпанные в лесу, несколько раз обращали назад дивизии генералов Компана и Дессе. Первый из них был ранен; под маршалом Даву убита лошадь; он сам получил контузию, но остался при своем корпусе.
В семь часов неприятельское предначертание атаки приведено было в полное действие.
Маршал Ней, подкрепляемый кавалерией короля Неаполитанского, вступил на левый фланг корпуса Даву, под покровительством большой батареи, поставленной влево от села Шевардина.
Вице-король Италийский, поручив оборону Бородина дивизии Дельзона, сам вознамерился перейти речку Колочу с пехотными дивизиями Морана, Жерара, Брусье и кавалерийским корпусом Груши, по четырем мостам, которые ночью были построены генералом Пуатевеном, между селом Бородиным и Алексинками.
Генерал Орнано, с легкой кавалерийской дивизией, остался для наблюдения на левом крыле, за ручьем Войною, близ деревни Захарьиной и села Нового.
Наполеон расположился при редуте, оставленном русскими 24 числа, имея впереди себя молодую гвардию и гвардейскую кавалерию, а позади старую гвардию.
Наступление превосходных сил неприятельских против левого крыла нашего заставило князя Багратиона усилить дивизии графа Воронцова и Неверовского третьего пехотной дивизией генерал-лейтенанта Коновницына.
В то же время приказал он 2-й кирасирской дивизии генерал-майора Дуки, чтобы, перешед ручей Семеновский, стала на небольшой равнине, находящейся влево от деревни того же названия.
Князь Кутузов нашел необходимым еще более подкрепить левое крыло, немедленно приказал находившимся в резерве кирасирским полкам: Его Величества, Ее Величества и Астраханскому с 8-ю орудиями гвардейской конной артиллерии идти влево от деревни Семеновской и построиться за 2-ю кирасирскою дивизией.
Первое это подкрепление усилено было еще вторым, которое составляли полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, с бригадой сводных гренадерских батальонов, причисленной к 5-му корпусу, и артиллерийскими батарейными ротами Его Императорского Высочества и графа Аракчеева.
Князь Кутузов, видя, что с безопасностью может ослабить свое правое крыло, против которого находились только небольшие отряды неприятельские, приказал генерал-квартирмейстеру Толю [Карлу Федоровичу; ныне графу, генералу от инфантерии, генералу-адъютанту, шефу Нижегородского пехотного полка, главноуправляющему Путями сообщения и Публичными зданиями, члену Государственного Совета и Комитета гг. Министров] поспешно перевесть с правого крыла на левое весь 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Багговута; между тем подкрепил еще левое крыло сильными батареями, взятыми из главного артиллерийского депо. Дивизии Компана, Дессе и Ледрю устремились на окопы, построенные впереди деревни Семеновской.
Пехота и артиллерия русская, подпустив их на картечный выстрел, встретили ужасным огнем. Колонны неприятельские с бешенством бросились в промежутки укреплений; старались обойти их с тылу; овладели, на короткое время, второю флешью; но сводные гренадерские батальоны графа Воронцова, построенные в батальонные густые колонны, с помощью полков 27-й пехотной дивизии Неверовского, кирасир генерала Дуки и 4-го кавалерийского корпуса, ударили на неприятеля в штыки, опрокинули его и нанесли ему сильное поражение.
Французы были подкреплены пехотной дивизией Маршана и кавалерийской Бермана, также 1-й бригадой кавалерийской дивизии Брюера.
Генерал-лейтенант Тучков 1-й, доселе остававшийся в бездействии, вступил тогда в дело с неприятелем.
Князь Понятовский оттеснил русских егерей, занимавших деревню Утицу, и, несмотря на сильный огонь наших батарей, построился на равнине впереди оной. Тучков принужден был, оставя равнину, отступить к самым высотам, ограничивающим оную, где и расположил бывшую у него 1-ю гренадерскую дивизию графа Строганова.
Жестокий ружейный огонь, сопровождаемый сильной канонадой, загоревшийся на этом пункте, продолжался до полудня.
Вице-король поставил на высотах Бородинских сильные батареи, назначенные к обстреливанию позиции русских; но оные несколько раз приводимы были в молчание нашими выгоднее расположенными батареями.
В это время дивизия Морана, Жерара и Брусье, переходившие речку Колочу, вступили в беспрерывную перестрелку с русскими егерскими полками и стрелками 26-й дивизии, оборонявшими кустарники.
В девять часов маршалы Даву и Ней, усиленные дивизией Фриана, учинили новое нападение на укрепления впереди деревни Семеновской.
Русские, вспомоществуемые кавалерийскими атаками, под начальством генерал-майора Дорохова, который был прислан генералом Барклаем-де-Толли на подкрепление левого крыла, близ целого часа с успехом сопротивлялись всем покушениям неприятеля; но последний, увеличив свои усилия, овладел около десяти часов тремя флешами, с коих не успели свезти орудий, и деревней Семеновской.
Торжество французов было непродолжительно: Киевский, Астраханский, Сибирский и Московский гренадерские полки, под начальством генерал-лейтенанта Бороздина, ударив на них в штыки, опрокинули и прогнали до самого леса. Тогда принц Карл Мекленбургский был ранен. В это самое время 3-я пехотная дивизия генерала Коновницына штыками опрокинула неприятеля из деревни Семеновской.
Неудача не устрашила генералов Наполеона: они двинули вперед новые пехотные колонны, подкрепленные кавалерийскими корпусами Нансути и Латур-Мобурга, и вторично овладели оспариваемыми флешами; но прежде нежели успели утвердиться в них, атакованы во фланг 3-й дивизией генерала Коновницына и принуждены возвратиться в лес, оставя в числе убитых генерала Ромефа, начальника штаба корпуса маршала Даву. С нашей стороны убит генерал-майор Тучков 4-й [Александр Алексеевич]. Юный герой поражен был двумя картечами в лоб и в грудь, когда прокричал полку своему: «Вперед, ребята!» В то время как на левом крыле русских сражались с таким ожесточением, в центре происходил бой столь же кровопролитный.
Вице-король Италийский, после неслыханных усилий, вытеснил из кустарников егерей наших 12-й и 26-й дивизий, замедлявших его наступление, и вышел на равнину, прямо перед большой батареей, построенной в виде люнета.
Дивизия Брусье засела в овраге, находившемся между этой батареей и селом Бородиным; а дивизия Морана, подкрепляемая дивизиею Жерара, расположилась на площадке перед батареей.
Несмотря на ужасный картечный огонь русской артиллерии, дивизия Морана с удивительной неустрашимостью двинулась против 26-й дивизии генерал-майора Паскевича [Ныне генерал-фельдмаршала], которая более получаса мужественно удерживала неприятеля, но одолена была наконец превосходством числа, и генерал Бонами с 30-м линейным полком овладел люнетом.
Тогда генерал-майоры граф Кутайсов и Ермолов [Ныне генерал от инфантерии и член Государственного Совета. «Высота, — говорит Ермолов в своем донесении Барклаю-де-Толли, — повелевающая всем пространством, на котором устроены были обе армии, и 18 орудий, доставшихся неприятелю, были слишком важным обстоятельством, чтобы не испытать возвращения сделанной потери.
Я предпринял это. Нужна была дерзость и мое счастье, и я успел. Взяв один только батальон Уфимского пехотного полка, я остановил бегущих, и толпою, в образе колонны, повел их на курган и ударил в штыки». Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 244], уверенные в том, что это несчастное происшествие, доставив неприятелю возможность пробиться в центре позиции, утвердит за ним успех сражения, решились тотчас отвратить таковую опасность и, взяв от корпуса генерала Дохтурова третий батальон Уфимского пехотного полка, повели его на потерянное укрепление.
Под прикрытием этого батальона рассеянные полки снова собрались в колонны и, в свою очередь, устремились на неприятеля.
Генерал-лейтенант Раевский подкрепил их 18-м егерским полком, и между тем как 19-й и 40-й егерские полки атаковали левый фланг французов, занявших люнет, генерал-адъютант Васильчиков [Ныне князь, генерал от кавалерии и председатель Государственного Совета] с несколькими полками 12-й пехотной дивизии напал на неприятеля с правого фланга, а генерал-майор Паскевич с остальными полками 12-й дивизии пошел в тыл войск, засевших в люнете и угрожал отрезать их от главных сил дивизии Морана, оставшейся на площадке перед укреплением.
Эти совокупные меры доставили желаемый успех: в четверть часа потерянный люнет был возвращен; в числе пленных находился покрытый ранами генерал Бонами, назвавшийся Неаполитанским королем.
Бегущие живо были преследованы генерал-адъютантом бароном Корфом.
Французы потерпели значительный урон: вся площадка была устлана их телами.
С нашей стороны, к общему сожалению, убит был храбрый генерал-майор граф Кутайсов, на 28-м году от рождения.
Вице-король, не успевший овладеть люнетом посредством явного нападения, прибегнул к своей артиллерии: удвоив батареи, он открыл из них ужасный огонь по означенному укреплению и русским войскам, оборонявшим оное. Генерал-майор Ермолов, будучи ранен, сдал начальство над люнетом генерал-майору Лихачеву, который со своей 24-й дивизией сменил тогда 26-ю, чрезвычайно ослабленную понесенными ею потерями.
Между тем маршал Ней, видя, что атака флешей у деревни Семеновской не имела успеха, вознамерился обойти их, введши корпус генерала Жюно в промежуток, находившийся между левым флангом нашим и войсками генерал-лейтенанта Тучкова; но генерал-лейтенант князь Голицын [Князь Дмитрий Владимирович, ныне генерал от кавалерии, член Государственного Совета и московский военный генерал-губернатор], оборонявший равнину с кирасирскими полками, по левую сторону деревни Смоленской, вовремя подкрепленный 4-й пехотной дивизией принца Евгения Виртембергского, опрокинул, прогнал в лес головы колонн корпуса генерала Жюно. Тогда пехотные полки 2-го корпуса: Брестский, Рязанский, Минский и Кременчугский, бросившись на колонны вестфальские, которые занимали кустарник, перекололи их штыками и удержали лес за собою. Подкрепленный атакой генерала Жюно, князь Понятовский двинул корпус правым флангом вперед и под покровительством батареи о 40 орудиях, поставленной им вправо от деревни Утицы, овладел русской батареей, находившейся на кургане, намеревался обойти левый фланг генерал-лейтенанта Тучкова и тем лишить его способа держаться на старой Смоленской дороге.
Тучков, видя всю великость опасности, ему угрожавшей, бросился впереди Павловского полка против поляков, остановил сильный натиск, между тем как генералы, граф Строганов и Олсуфьев, ударили на них с флангов и в тыл; прогнали с кургана, на котором Строганов тотчас поставил шесть батарейных орудий.
Поляки отступили на дальний пушечный выстрел и ограничили действия свои одною пальбой.
Генерал Тучков 1-й, смертельно раненный, сдал начальство генерал-лейтенанту Олсуфьеву, до прибытия Багговута.
Битва продолжалась близ шести часов. Неприятель сделал великие пожертвования и при всем том не успел еще выиграть ни одного шага земли от настоящей позиции русской армии. Наполеон, выведенный из терпения, увеличил усилия.
Огонь неприятельский, ослабевший около полудня, загорелся сильнее прежнего; французы собрали более 400 орудий против левого крыла русских, и под покровительством этих ужасных батарей густые колонны снова появились на равнине, впереди флешей.
Русские, видя, что неприятель намеревается произвесть решительный удар, сблизили свои резервы и умножили до 300 число орудий на батареях левого крыла. Князь Кутузов находился на пригорке, осыпаемый гранатами и обломками их, летавшими во все направления: адъютанты взяли его лошадь за узду и вывели из-под выстрелов. [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 255.] Он приказал генералу Милорадовичу потянуться влево с 4-м пехотным и 2-м кавалерийским корпусами, чтобы оные могли служить резервом в центре армии; а генералу Платову с козаками и генерал-адъютанту Уварову с 1-м кавалерийским корпусом велел, перейдя речку Колочу вброд, ниже села Бородина, атаковать левый фланг вице-короля Италийского.
Цель этого движения состояла в том, чтобы, угрожая нападением левому крылу неприятеля, отвлечь его внимание от правого крыла. Сражение при деревне Семеновской возобновилось с беспримерным ожесточением. 700 огнедышащих жерл, на пространстве не более одной квадратной версты собранных, обстреливали во всех направлениях небольшую равнину и изрыгали смерть в громады оборонявшихся и нападавших.
В этот страшный час многочисленные колонны неприятельской пехоты и кавалерии с твердостью двинулись к роковой равнине, на которую, казалось, ад изрыгал все ужасы свои. Тщетно русские надеялись остановить нападающих: неприятельские колонны, жестоко поражаемые картечью, стесняли ряды свои и продолжали наступать с удивительным постоянством.
Увеличение опасности усугубляло жар и храбрость французских солдат, которые с бешенством бросились на флеши, попирая ногами трупы товарищей своих, предшествовавших им на пути славы! Князь Багратион, видя, что неприятель выигрывает место, приказал войскам своим выступить к нему навстречу.
Вся линия колонн левого крыла русских, двинувшись вперед скорым шагом, ударила в штыки на линию неприятельскую.
Натиск был ужасен: ни одна из противных сторон не хотела уступить победы, которая, казалось, зависела от этой минуты.
Последовала страшная сеча: пешие, конные и артиллеристы, перемешавшись вместе, представляли поразительное зрелище неправильной громады воинов, устремлявшихся друг на друга с бешенством отчаяния.
Резервы, кипевшие храбростью, но удерживаемые дисциплиною, одни только соблюдали ряды свои и стояли неподвижно.
Хотя неприятель был в превосходном числе, однако ж русские с выгодою держались, доколе несчастия, случайно приключившиеся, не переменили всего положения дел. Князь Багратион [Князь Петр Иванович Багратион, ученик Суворова в военном искусстве, скончался от полученной им раны в правую ногу 12 сентября 1812 года, на 48-м году от рождения, в поместье князя Голицына, Симе (Владимирской губернии), где и был погребен в церковной ограде.
Ему хотели отнять ногу. «Эта рана за Москву, — сказал герой, — с нею умру. Предчувствую мою кончину.
Боже! Спаси Отечество!» В 1839 году останки Багратиона были преданы земле на Бородинском поле, у подножия памятника], начальник его штаба генерал-майор граф Сен-При и многие другие генералы были ранены, нашлись принужденными оставить место сражения.
Войска начали отступать.
Этот оборот счастья мог бы иметь самые пагубные следствия, если б генерал-лейтенант Коновницын не принял тотчас начальства, упраздненного отсутствием Багратиона.
Он занял высоты при деревне Семеновской и с неимоверной скоростью поставил на оных сильные батареи, удержал стремление неприятеля. [Петр Петрович Коновницын, впоследствии граф, генерал от инфантерии, военный министр и главный директор всех Кадетских корпусов, скончался в 1822 году, на 56-м году от рождения.] Французы, овладевшие наконец оспариваемыми флешами, вознамерились далее распространить свои успехи: кавалерийские корпусы генералов Нансути и Латур-Мобурга получили приказание двинуться вперед, за овраг Семеновский.
Наполеон надеялся великими громадами кавалерии довершить поражение нашего левого крыла и тем самым утвердить победу за собою. Корпус Нансути особенно назначен был к обходу оконечности левого крыла; но храбрые полки, лейб-гвардии Измайловский и Литовский (ныне Московский), поражаемые сначала неприятельской артиллерией и вскоре потом окруженные многочисленной кавалерией, построились побатальонно в каре и с успехом отразили три атаки французской кирасирской дивизии Сент-Жермена. [Полковой командир Измайловского полка, полковник Храповицкий (ныне генерал-адъютант и генерал от инфантерии), будучи тяжело ранен и поддерживаем двумя унтер-офицерами, не оставил полка, доколе не отразил второй кавалерийской атаки.] Между тем подкреплявшие их полки кирасирские Его Величества, Ее Величества и Астраханский произвели несколько удачных атак против неприятельской кавалерии и пехоты, а Екатеринославский и Орденский кирасирские же полки довершили поражение неприятеля, прогнав его обратно за овраг. В самое это время Наполеон получил известие, что левое крыло французов атаковано было кавалерией русского правого крыла и велел приостановить усилия, производимые его правым крылом, чтобы высмотреть, к чему клонилось это движение русских? «Превосходный маневр князя Кутузова, — говорит Михайловский-Данилевский, — лишил Наполеона возможности воспользоваться победой, уже склонявшейся на его сторону». [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 258.] Генерал-адъютант Уваров, исполняя данное ему приказание, перешел речку Колочу при селе Малом и принудил легкую кавалерийскую дивизию Орнано поспешно отступить за ручей Война. Генерал Дельзон, державшийся у села Бородина с пехотной дивизией, едва успел построить в каре четыре полка, составлявшие оную; а вице-король, лично подоспевший к левому своему крылу, сам бросился в каре 84-го линейного полка. Генерал Уваров сделал несколько атак против этих кареев; но, видя себя не довольно сильным, чтобы одолеть их, решился возвратиться за Колочу.
Тогда отошел назад и Платов, который, находясь правее Уварова, произвел страшную тревогу в тылу неприятельском, обратил в бегство, в величайшем беспорядке, бывшие там обозы. [Там же, стр. 257.] Уверенный в безопасности своего левого крыла, неприятель устремил главные силы против большого люнета, находившегося перед центром нашим. Король Неаполитанский приказал генералу Коленкуру, начальствовавшему 2-м кавалерийским корпусом (вместо убитого генерала Монбрюна), чтобы тот, перешед овраг между деревнею Семеновскою и большою дорогой, старался пробиться к помянутому укреплению, которое вице-король готовился в то же время атаковать дивизиями Жерара, Морана и Брусье.
Чтобы придать более силы нападению вице-короля, Наполеон подкрепил его еще легионом Вислы, доселе стоявшим в резерве вместе с молодой гвардиею.
При виде ужасных сил, которые неприятель готовился ввесть в дело против нашего центра, генерал Барклай-де-Толли счел за нужное присоединить к нему последние резервы русские: 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого [Ныне генерала от инфантерии и генерал-адъютанта] получил приказание войти в первую линию, между деревней Семеновской и большим люнетом, на смену 7-го корпуса генерал-лейтенанта Раевского [Николай Николаевич Раевский, впоследствии генерал от инфантерии, отличным мужеством своим много содействовавший успехам знаменитых войн 1812, 1813 и 1814 годов, скончался в 1829 году, на 59-м году от рождения], который был почти уничтожен.
Лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки поставлены были за 4-м корпусом; позади их построились 2-й и 3-й кавалерийские корпусы, поддерживаемые лейб-гвардии Кавалергардским и Конным полками.
Французская кавалерия 2-го корпуса самым блистательным образом исполнила данное ей приказание.
Она с дерзостью перешла овраг Семеновский и бросилась на линию русских; но пехота 4-го корпуса, особенно Перновский, Кексгольмский и 33-й егерский полки, с неустрашимостью встретив кавалерию, на них несущуюся, и подпустив ее на самое близкое расстояние, открыли по неприятельским эскадронам столь беспрерывный огонь, что они не могли выдержать оного. Генерал Коленкур, с кирасирской дивизией Ватье, успевший пробиться за люнет и даже войти в оный с тылу с 5-м кирасирским полком, нашел там смерть; а кирасиры его принуждены были оставить это укрепление.
Русские 2-й и 3-й кавалерийские корпусы преследовали неприятельскую кавалерию; причем полковник Засс с Псковским драгунским полком, подкрепленный 4-мя орудиями гвардейской конной артиллерии, также полки гусарские, Сумский и Мариупольский, драгунские, Иркутский и Сибирский, гнали французов до самой их пехоты.
Когда удачные нападения производились с одной стороны люнета, с другой подступившие к нему пехотные колонны вице-короля Италийского и линейные полки 21-й, 17-й, 9-й и 35-й атаковали оный спереди и во фланг. Батальоны 24-й пехотной дивизии генерал-майора Лихачева, оборонявшие это укрепление, уже ослабленные потерями, прежде всего ими понесенными, не могли долее сопротивляться.
Вице-король, с 9-м и 35-м полками, обошед люнет слева, овладел оным. Русские, находившиеся в укреплении, не отдавались в плен, побиты были наголову.
Генерал-майор Лихачев, покрытый ранами, бросился в ряды неприятельские в надежде получить славную смерть; но знаки его достоинства изменили великодушному его намерению, и французские солдаты захватили его в плен. Неприятель не мог гордиться большим успехом; ибо 4-й пехотный корпус графа Остермана-Толстого, построенный за Горецким оврагом, имея на правом фланге своем 7-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Капцевича [Генерал от кавалерии, корпусный командир внутренней стражи и председатель Комитета, Высочайше утвержденного в 18 день августа 1814 года, Петр Михайлович Капцевич скончался 3 июля 1840 года], представлял еще грозный фронт. Генерал Груши, с кавалерийским корпусом своим подкреплявший левое крыло вице-короля, бросился на дивизию Капцевича с легкой кавалерийской дивизиею Шастеля; но встречен был сильным огнем, и в то же время генерал-майор Шевич с Кавалергардским и Конногвардейским полками устремился на него, сквозь интервалы пехоты, повторял свои атаки, успел удержать многочисленную кавалерию неприятельскую до прихода 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, с помощью которых опрокинул ее и обратил в бегство.
Было уже три часа пополудни.
Неприятель хотя и овладел люнетом и флешами при деревне Семеновской, но эти окопы служили только внешними укреплениями позиции, занимаемой русскими позади Горицкого и Семеновского оврагов, которая осталась еще неприкосновенной.
Обе армии, изнуренные и утомленные от кровопролития, не имели намерения возобновлять своих усилий.
Сам Наполеон, устрашенный ужасным уроном, претерпенным его войсками, приказал удержаться от всякого нападения.
Однако ж жестокий пушечный огонь продолжался еще несколько часов и прекратился не прежде седьмого пополудни.
В девять часов вечера неприятель сделал последнее покушение и, вышед из деревни Семеновской, успел на короткое время засесть в лесу, находящемся за этим селением; но был оттуда вытеснен лейб-гвардии Финляндским полком, который, ударив на него в штыки, прогнал в деревню.
Между тем князь Понятовский, извещенный об успехе, одержанном центром неприятельской армии, вознамерился возобновить и свои нападения на русские войска, защищавшие под начальством генерал-лейтенанта Багговута старую Смоленскую дорогу.
Польские батальоны снова двинулись против кургана, к которому примыкало наше левое крыло. Кавалерия польского корпуса содействовала этой атаке с задней стороны кургана.
Он был занят неприятелем, и Багговут нашелся принужденным удалиться на высоту, лежащую при вершине ручья Семеновского.
С наступлением ночи французские корпусы возвратились на места, которые занимали в начале сражения.
Передовые посты их остались в селе Бородине, деревне Утицы и в кустарниках перед фронтом русской армии. Последняя почти сохранила прежнюю свою позицию; одно только левое крыло подалось назад на четыреста сажен. Курган близ деревни Утицы, оставленный корпусом князя Понятовского, был занят козачьим передовым постом.
Кутузов располагался продолжать битву и в следующий день; но донесения, полученные им ночью от корпусных начальников, показав чувствительную потерю, понесенной армией, заставили его переменить намерение. «Надобно идти по Московской дороге, — сказал он. — Если неприятель и займет Москву, то он в ней расплывется, как губка в воде, а я буду свободен действовать как захочу». [Описание Отечественной войны ч. 2, стр. 284.] 27 августа, в шесть часов пополуночи, князь Кутузов начал отступать на высоты, лежащие за городом Можайском.
Главная квартира была переведена в село Кожухово.
Генерал от кавалерии Платов, начальствовавший арьергардом, получил от главнокомандующего приказание оборонять Можайск до последней крайности и удержаться в этом городе до самой ночи. Ужасная битва Бородинская может почесться одной из кровопролитнейших, какие только бывали.
Урон наш простирался до 50000 человек выбывших из строя, в том числе 15000 убитых, более 30000 раненых и около 2000 пленных. [Михайловский-Данилевский простирает потерю нашу в Бородине, 24 и 26 августа, около 60000 человек.
Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 275.] Генерал-майоры: граф Кутайсов и Тучков 4-й были убиты; генерал от инфантерии князь Багратион и генерал-лейтенант Тучков 1-й умерли от полученных ими ран; генерал-лейтенанты: князь Голицын (Борис Владимирович) и князь Горчаков; генерал-майоры: принц Карл Мекленбургский, граф Воронцов, Ермолов, граф Сент-При, Кретов, Бахметев 2-й, граф Ивелич и Лихачев (взятый в плен) ранены.
Наполеон, любивший уменьшать свои потери, простирал число выбывших из строя в его армии на полях Бородинских только до десяти тысяч человек.
Историк его, Норвенс, ограничивает убыль соотечественников 22000 человек, в том числе 9000 убитых [Voyez: Histoire de Napoleon, Paris, 1829, t. 3, p. 421 et 422]; правдоподобнее обе армии понесли почти одинаковый урон в людях, сражаясь с равным мужеством.
Русские отбили у французов 10 пушек [13, по показанию Михайловского-Данилевского, который, ссылаясь на сообщенные ему сведения из Артиллерийского департамента, упоминает, что нами потеряно 15 орудий.
Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 276]; взяли в плен более тысячи человек.
Неприятель овладел 13 русскими орудиями; лишился убитыми генералов: Монбрюна, графа Коленкура, Плозона, Гюара, Компера, Мариона, Ланабера, Ромефа и графа Лепеля.
В числе раненных тридцати генералов находились: Груши, Нансути, Латур-Мобург, Рапп, Компан, Моран, Дезе и Лагуссе.
Бутурлин простирает урон, понесенный неприятелем, свыше 60000 человек, считая убитых до 20000. Заслуги, оказанные князем Кутузовым на поле чести и славы, не остались без должной награды: Император Александр возвел его, 30 августа, в достоинство генерал-фельдмаршала, пожаловал ему единовременно сто тысяч рублей и повелел супруге его быть статс-дамою Высочайшего Двора. Описывая во всей подробности битву Бородинскую, Бутурлин замечает в конце ошибки Наполеона, который мог решить победу в свою пользу, если б произвел против нашего левого крыла сильные притворные нападения и в то же время двинул бы главную громаду войск по старой Смоленской дороге для поддержания действий князя Понятовского.
Генерал-лейтенант Тучков не мог бы долго сопротивляться превосходным силам, на него наступающим, и тогда неприятель, живо преследуя его, получил бы возможность выйти на большую Московскую дорогу, в тыл русской армии, которая, будучи отрезана от Можайска и оттеснена в угол, составляемый реками Москвою и Колочею, нашлась бы в самом бедственном положении. «Впрочем, — продолжает историк Нашествия Наполеона на Россию в 1812 году, — император французов находился в стране, совершенно ему неизвестной, не имел верных карт, лишен был способов доставать себе надежных проводников; а потому и не осмеливался почти никогда сворачивать в сторону с большой дороги.
Но если причины эти могут служить в оправдание Наполеону, ничто не может извинить его в том, что он в три часа пополудни прекратил сражение, когда с новыми усилиями неминуемо склонил бы победу на свою сторону.
Последние резервы русских введены уже были в дело, между тем как старая и молодая французская гвардии, вместе с их кавалерией составлявшие более 30000 человек, еще не участвовали в сражении.
Неоспоримо, что употребив в дело свежие 32 батальона и 27 эскадронов, составлявшие этот отборный корпус, Наполеон успел бы наконец опрокинуть Русскую армию и довершить ее расстройство в продолжение четырех часов, остававшихся еще до наступления темноты». Русская армия отступала.
Главнокомандующий подкрепил (28 авг.) арьергард еще двумя егерскими и четырьмя пехотными полками с одной батарейной ротой; сменил генерала Платова Милорадовичем.
Последний, при селе Крымском, сразился (29 числа) с королем Неаполитанским, который начальствовал авангардом неприятельским, опрокинул его со значительным уроном, потерял до 2000 человек, выбывших из строя. После этой битвы, пять часов продолжавшейся, неприятель следовал за нашим арьергардом вне пушечного выстрела. 30 августа русская армия пришла к селу Вязьма; 31 числа к деревне Мамоновой.
Здесь князь Кутузов приказал укрепить лагерь несколькими полевыми окопами, чтобы лучше скрыть намерение свое оставить столицу, уверить войска, что они будут еще сражаться для защиты Москвы. 1-го сентября армия снова выступила и расположилась в двух верстах впереди одной из застав московских, называемой Дорогомиловской.
Новая эта позиция была укреплена, точно как и предыдущая.
Главная квартира наша находилась в деревне Фили. В тот день, вечером, фельдмаршал собрал военный совет и предложил вопрос: должно ли ожидать нападения неприятельского в позиции, занимаемой армией, или уступить столицу без боя? Он имел в строю около 90000 человек; но в том числе было только 65000 старых регулярных войск и 6000 козаков; остаток состоял из рекрутов, размещенных по разным местам, и ополчения.
Более 10000 ратников не имели даже ружей и вооружены были пиками.
Силы неприятельские простирались от 130 до 140 тысяч человек. [Бутурлин, ч. 1. Михайловский-Данилевский пишет, что у Кутузова было под ружьем, когда он прибыл в Тарутино, только 52343 чел., кроме рекрутов; что неприятель превосходил нас более чем на 50000 чел.] В мнениях совета последовало разногласие; князь Кутузов воспользовался оным и заключил заседание следующими словами: «С потерей Москвы не потеряна Россия.
Первой обязанностью поставляю сохранить армию и сблизиться с теми войсками, которые идут к нам на подкрепление.
Самым уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю.
Из Москвы я намерен идти по Рязанской дороге.
Знаю, что ответственность обрушится на меня; но жертвую собою для блага Отечества». Сказав, он встал со стула и присовокупил: «Приказываю отступать». По окончании совета фельдмаршал остался один. Он ходил взад и вперед по избе, когда вошел к нему полковник Шнейдер, находившийся при нем 20 лет безотлучно.
Пользуясь правом свободного с ним разговора, он старался рассеять его и заводил речь о разных предметах.
Слова его оставались без ответа. «Где же мы остановимся?» — спросил он наконец.
Будто пробужденный вопросом, фельдмаршал подошел к столу, сильно ударил об него и сказал: «Это мое дело; но уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут есть лошадиное мясо!» Во всю ночь он был чрезвычайно печален и, по свидетельству самого доверенного и любимого им офицера, Кайсарова (ныне генерала от инфантерии), несколько раз горько плакал. [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 328 и 332.] Что происходило тогда в первопрестольном граде? Он час от часу пустел.
Деятельный, осторожный начальник [Граф Федор Васильевич Растопчин.
Он был камер-юнкером, когда скончалась Екатерина II. Император Павел I пожаловал его генерал-майором и генерал-адъютантом (6 ноября) в день Своего вступления на Престол; кавалером орденов: Св. Анны (1796 г.) и Св. Александра Невского (1797 г.); генерал-лейтенантом, действительным тайным советником и графом Российской Империи (1798 г.); главным директором Почтового департамента и первоприсутствующим Коллегии иностранных дел (1799 г.), на тридцать пятом году от рождения; возложил на него (в том же году) большой крест Св. Иоанна Иерусалимского и Андреевскую ленту; пожаловал отца его, отставного майора, действительным статским советником и кавалером Св. Анны 1-й степени.
Незадолго до кончины Павла I Растопчин, совершенно ему преданный, был удален из С.-Петербурга.
Император Александр I наименовал его (1812 г.) главнокомандующим в Москву с чином генерала от инфантерии.
Он скончался в звании обер-камергера 18 января 1826 года, на 63-м году от рождения.
Останки его преданы земле на московском Пятницком кладбище.
На камне его вырезана сочиненная им самим, незадолго до смерти, надпись: «Среди своих детей Покоюсь от людей.» Брань Наполеона лучшая похвала Растопчину. «Главные причины злости его на меня, — писал Растопчин, — суть: выезд из Москвы жителей, отправление сокровищ, дорогих товаров, вооружение поселян и все, что я им говорил и писал. Но хотя Бонапарте и сделал своими ругательствами имя мое незабвенным; хотя в Англии народ желал иметь мой гравированный портрет; в Пруссии женщины модам дают мое имя; хотя честные и благоразумные люди оказывают мне признательность — со всем тем есть много русских, кои меня бранят за то, что они от нашествия злодея лишились домов и имущества.
Мое дело было сохранить спокойствие в столице, и тишина в ней пребыла до 2 сентября.
Взятие Смоленска, приближение неприятеля к Москве и Бородинская баталия не были тайны. Купцы начали отправлять свои товары с половины июля; дворянство тронулось с августа.
Вопрошаю: кого я задержал? У кого взял лошадей, повозки? Многие говорят: он уверял, что Москва взята не будет; от этого мы и погибли.
Но я опять спрашиваю: защита столицы от меня ли зависела? 2800 рекрут, 160 полицейских драгун и пожарная команда могла ли остановить Наполеона со 130 тысячью войска? Я сообщал московским жителям все, что получал от главнокомандующего армиями.
Я даже не был приглашен 1 числа на военный совет, где было решено оставить Москву, о чем узнал уже в одиннадцать часов вечера чрез письмо Светлейшего князя Кутузова, требовавшего у меня проводников чрез город на Рязанскую дорогу». Граф Растопчин писал 12 августа (1812 г.) к князю Багратиону: «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву.
Народ здешний, из любви к Отечеству, решительно умрет у стен московских; и, если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица». Он был в Париже, получив увольнение от должности московского военного генерал-губернатора.
На одном балу в этом городе подошел к нему англичанин и спросил его: «Вы ли граф Растопчин, который сжег Москву?» — «Я граф Растопчин, — отвечал он, — который, уверяют, сжег Москву». — «А! Это вы? — продолжал англичанин. — Прошу не сходить с места: я тотчас возвращусь». — Растопчин уважил странную просьбу незнакомца, ожидая с нетерпением развязки: через несколько минут англичанин подошел к нему с дамою, и, указывая на него пальцем, как на восковую фигуру, произнес вслух: «Это граф Растопчин, который сжег Москву!» — Они пристально смотрели на него и потом отошли, не сказав ему ни одного слова] до последней минуты сохранил в нем должный порядок и тишину благоразумными мерами, воззваниями своими в духе народном; посещал несколько раз в день раненых; заблаговременно удалил из столицы неблагонамеренных иноземцев; отправил во Владимир присутственные места и архивы; умел держать жизненные припасы в одинаковой цене; не заботясь о своем имуществе, ничего не вывез из двух домов, ему принадлежащих (которых убранство простиралось до полмиллиона рублей), исключая портрета своего благодетеля; отправил за несколько дней только до сдачи Москвы детей и супругу, предваряя и других, что женщин должно выпровождать из Москвы; как громовым ударом пораженный известием, что столица будет без боя уступлена неприятелю, препроводил (2 сент.) из тюремного замка в Нижний Новгород, под прикрытием воинского отряда, триста преступников; возвратил свободу содержавшимся за долги; приказал вывезть из Москвы заливные трубы и все пожарные инструменты; в сильном исступлении гнева и одушевляемый пламенной любовью к Отечеству, выдал народу молодого человека, переложившего на русский язык речь Наполеона; выехал из столицы в дрожках, не окружая себя стражей и не скрываясь от взоров жителей, в то время как вступали уже в заставу первые неприятельские отряды; обратил в пепел село свое Вороново: чтобы иноплеменники не осквернили оного своим присутствием. 2-го сентября русская армия снялась с лагеря при Филях в три часа пополуночи, вступила в Москву, прошла пятнадцать верст по Коломенской дороге и остановилась при селе Панках.
Фельдмаршал въехал верхом в столицу, сказал жителям, стоявшим у заставы: «Головою ручаюсь, что неприятель погибнет в Москве». Еще войска наши не успели все выйти из города, как Неаполитанский король с французским авангардом явился у Дорогомиловской заставы.
Генерал Милорадович немедленно велел объявить ему, что, если французы нападут на него, то он будет обороняться, предаст город огню и погребет себя под развалинами оного. Король словесно обязался не тревожить выхода русских из Москвы; вступил в город в час пополудни: вечером огонь показался на бирже; в следующий день (3 сент.) пожары начались в разных местах, несмотря на все усилия французов потушить оные. 4-го числа поднялся сильный ветер; пожар сделался общим и уничтожил всякую надежду спасти город. Узнав, что французы заняли Москву, Кутузов произнес: «Слава Богу! Это последнее их торжество». В донесении своем Государю он изложил причины, побудившие его уклониться от новой битвы; упомянул, что вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России, а последствия Бородинской битвы нераздельно связаны с потерей Смоленска.
Главнокомандующий имел целью обмануть неприятеля отступлением своим по Коломенской дороге, как бы желая остановиться за Окою: сделав два перехода, он немедленно решился сблизиться со Смоленским трактом, чтобы прервать единственный путь сообщения французской армии. Эта превосходная мысль, приведенная в исполнение с необыкновенным искусством, положила конец бедствиям России: армия наша двинулась 5-го сентября в двух колоннах вверх по правому берегу речки Пахры и 7-го числа заняла позицию на левой стороне, при селе Красной Пахре, совершив круговое движение около Москвы.
На Рязанской дороге оставлен был полковник Ефремов, с двумя козачьими полками.
Мюрат шел за ними до Бронниц, в уверенности, что идет вслед за всей русской армией.
Тогда он узнал, что вместо главных сил князя Кутузова имеет перед собою только два Донских полка. Неведение Наполеона о местопребывании нашего фельдмаршала продолжалось до 14 сентября. [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 11.] Русские партии, пущенные во все стороны, наводнили Смоленскую дорогу и всю окрестную страну; сверх сего, главнокомандующий, опершись на Калугу, имел все способы продовольствия и беспрестанно получал подкрепления. 20 сентября он расположил армию при селе Тарутине в укрепленном лагере, избранном генерал-квартирмейстером Толем, откуда писал Государю: «Смело можно уверить, что Наполеону трудно будет вырваться из России». [Там же, ч. 3, стр. 17 и 19.] Здесь произнес князь Кутузов достопамятные слова: «Теперь ни шагу назад!» Между тем граф Витгенштейн, действовавший отдельно с двадцатипятитысячным корпусом, должен был остановить соединение маршалов Макдональда и Удино. Последний получил приказание идти к С.-Петербургу, в то время как Наполеон будет следовать к Москве с главными силами; двинулся к Себежу (в июле); потерпел поражение при селении Кляссицы и у Полоцка, вместе с генералом Гувиньоном Сент-Сиром. Несмотря на превосходство неприятельских сил, граф Витгенштейн воспрепятствовал французам подвинуться далее. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Витгенштейна.] С другой стороны генерал от кавалерии Тормасов, предводительствовавший обсервационной армией и имевший приказание действовать в тылу французских войск, освободил Брест и местечко Яново от неприятеля, разбил его (15 июля) при Кобрине, при корчме Городечне (30 числа); соединился (5 сент.) с Дунайской армией; заставил князя Шварценберга (19 сент.) ретироваться за реку Буг. Неприятель занимал Москву, Белостокскую область, губернии: Гродненскую, Виленскую, Курляндскую, Минскую, Витебскую и часть Смоленской.
Уездный предводитель города Юхнова, Храповицкий, имевший трех сыновей в армии, собрал вокруг себя до 2000 человек и из числа их сформировал несколько десятков конных для разъездов.
Под его начальство поступили 22 отставных дворянина, бывшие прежде в военной службе.
Храповицкий перешел через Угру, стал на ее берегу и заслонил дорогу из Вязьмы в Калугу.
Несколько раз показывались французы, в намерении захватить не разоренный еще край, но всегда были отбиваемы. [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 114. Семен Яковлевич Храповицкий служил в государствование Екатерины II поручиком в Владимирском драгунском полку. Император Александр I пожаловал ему орден Св. Анны 2-й степени с алмазными украшениями.
Он скончался в 1819 году. «Вы делаете честь российскому дворянству», — писал к нему князь Кутузов.] Фельдмаршал князь Кутузов дал отдых войскам и обучал ополчение, также рекрутов, прибывших на подкрепление армии; но малая война продолжала обеспокоивать французов.
Полковник Давыдов [Денис Васильевич, впоследствии генерал-лейтенант.
Суворов предсказал ему будущую славу, когда Давыдову было только девять лет, перекрестил его и произнес: «Ты выиграешь три сражения!» Давыдов известен у нас и как отличный стихотворец: он писал прекрасные элегии, песни, послания при свисте пуль, при громе пушечных выстрелов и под сабельными ударами. (См. Опыт краткой истории русской литературы).
Им сочинен также Опыт теории партизанского действия.
К сожалению, смерть преждевременно похитила его в 1839 году.] первый подал мысль, за несколько дней до битвы Бородинской, о выгоде партизанских действий и в полной мере оправдал оказанное ему доверие начальством.
Дорохов, Ефремов, князь Кудашев, Сеславин, Фигнер, Орлов ревновали ему в усердии и деятельности.
Поселяне, вооруженные вилами и пиками, также наносили страшный вред неприятелю; даже женщины участвовали в бессмертных их подвигах, ознаменованных любовью к родине.
Изобилие царствовало в лагере Тарутинском; бедность и недостаток были уделом войск Наполеоновых.
Фуражиры его едва осмеливались на пять верст отдаляться от своих лагерей.
Одна только гвардия не нуждалась в продовольствии.
Тщетно император французов на дымившихся развалинах древней столицы Царей Российских надеялся предписать мир России.
Александр не помышлял о прекращении войны. Наконец Наполеон, встревоженный столь гордым молчанием, решился сам сделать первый шаг к сближению, отправил к фельдмаршалу генерала Лористона, под предлогом переговоров и размене пленных. 23 сентября, вечером, Лористон имел свидание в главной квартире русской армии с Кутузовым.
Последний отвергнул сделанное ему предложение.
Тогда французский генерал завел разговор о неслыханных жестокостях, производимых русскими поселянами, называл поступки их неупотребительными между просвещенными народами.
Кутузов возразил, что если б он и желал удержать это начало народной войны, то не мог бы переменить образа мыслей в народе, который, почитая вторжение неприятеля в Россию как бы нашествием татар, считает обязанностью противиться оному вооруженной рукою. Лористон дошел до настоящего предмета своего посольства: начал говорить о мире, о желании императора Наполеона восстановить дружбу, прежде существовавшую между ним и Императором Александром и прерванную несчастным образом, по обстоятельствам совсем посторонним. «Неужели, — присовокупил Лористон, — эта необычайная, неслыханная война должна вечно продолжаться?.. Император, Государь мой, имеет искреннее желание прекратить распрю между двумя великими и великодушными народами, и прекратить оную навсегда». Фельдмаршал отвечал, что не снабжен наставлением по этому предмету и что при отправлении его к армии о мире не было даже разговора.
Впрочем, — прибавил он — сделанное ему предложение ни в каком случае не будет известно Государю, хотя бы оно и проистекало от высшего источника; ибо, при настоящем положении дел, он страшится подвергнуться проклятию потомства, как первый виновник какого бы то ни было примирения.
Со всем тем, желая выиграть время, князь Кутузов сделался под конец сговорчивее и обещал донести Императору о намерении Наполеона отправить Лористона в Петербург; но на перемирие не согласился.
В решительную минуту Александр I явил всю твердость великой души Своей: не только отвергнул предлагаемый ему мир, но даже не одобрил принятие генерала Лористона в главной квартире русской армии и кончил рескрипт свой (от 9 октября) к фельдмаршалу следующими достопамятными словами: «В настоящее время никакие предложения неприятеля не побудят Меня прервать брань — и тем ослабить священную обязанность отмстить за оскорбленное Отечество». [Бутурлин, часть 2.] 24 сентября главная квартира наша была переведена в деревню Леташевку, в четырех верстах позади лагеря Тарутинского.
Ополчения довершили обложение французской армии под Москвою, составив непрерывную цепь вокруг оной; партизаны продолжали свои действия: генерал-майор Дорохов, по приказанию фельдмаршала, взял (29 сент.) приступом город Верею, лежащий на крутой горе, укрепленный французами.
Тридцатитысячный авангард короля Неаполитанского расположился против нашего лагеря.
Генерал-квартирмейстер Толь, в сопровождении генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова, сделав обозрение на левом фланге и почти в тылу этого авангарда, совершенно узнал положение, занимаемое оным, места, оставленные без всякого прикрытия, и представил главнокомандующему о возможности с успехом атаковать короля.
Фельдмаршал сначала не соглашался возобновить наступательных действий, говоря: «Чем долее останется в Москве Наполеон, тем вернее наша победа» [Князь Кутузов называл тогда Наполеона усыпленным львом.]; но генерал Бенигсен и Толь склонили его справедливою предусмотрительностью, что император французов, ожидавший ответа из С.-Петербурга, судя по времени, недолго еще пробудет в Москве и что между тем несомненная победа одушевит войска наши к новым блистательнейшим подвигам.
Уважив эти причины, князь Кутузов поручил генералу от кавалерии Бенигсену напасть на неприятеля.
Король Неаполитанский, разбитый 6 октября, отступил в беспорядке к селу Спас-Купле, потеряв на месте 2000 человек; пленными 1500. В числе трофеев того дня находились: почетный штандарт, 38 пушек, 40 зарядных ящиков и весь обоз. Наш урон не превышал 500 человек, выбывших из строя; но чувствителен был потерей генерал-лейтенанта Багговута, убитого пушечным ядром в самом начале действия.
Французы терпели тогда чрезвычайный недостаток в жизненных припасах: на собственной кухне короля Неаполитанского были найдены ободранные кошки и отвар из лошадиного мяса. За победу, одержанную над королем, князь Кутузов награжден золотой шпагой с алмазами и с лавровым венком из изумрудов. «Слава России, — писал к нему Александр, — нераздельна с вашей собственной и со спасением Европы». Рассеялись мечты Наполеона: 7 октября выступил он из Москвы в Боровск, со 105000-ной армиею и 605 пушками [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 266], приказав маршалу Мортье подорвать (11 числа) часть зданий Кремля.
Когда фельдмаршал узнал, что неприятель оставил столицу и отступает, он захлипал от слез и, обратясь к образу Спасителя, произнес: «Боже, Создатель мой! Наконец Ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена!» [Там же, 3 ч., стр. 304.] Наполеон намеревался слева обойти лагерь Тарутинский и достигнуть Калуги, проходя через Боровск и Малый Ярославец; но Кутузов поспешил к последнему городу для уничтожения планов императора французов.
Армия русская, не считая козаков, состояла из 80000 человек; артиллерия из 620 орудий. [Бутурлин.
По показанию Михайловского-Данилевского, всех регулярных войск было тогда у князя Кутузова (кроме козаков и ополчения) 91614 чел. и 622 орудия, ч. 3, стр. 309.] 12 октября, в пять часов пополуночи, генерал Дохтуров прибыл к Малому Ярославцу и, нашед город занятым двумя батальонами неприятельской дивизии генерала Дельзона, выгнал их. В это время подступил вице-король Италийский со всем своим корпусом: город был снова занят французами; но Дохтуров, подкрепив русских егерей несколькими пехотными полками, вторично овладел Малым Ярославцем.
Начался кровопролитный рукопашный бой в улицах: город несколько раз переходил из рук в руки; наконец в час пополудни русские, утомленные битвой, которая, после весьма трудного перехода, продолжалась более семи часов, начали ослабевать.
Успех сражения уже видимо клонился на сторону неприятеля; но появление передовых полков главной армии на равнине, перед Малым Ярославцем лежащей, ободрило наших солдат.
Князь Кутузов, услышав пальбу, тотчас подкрепил Дохтурова 7-м пехотным корпусом генерал-лейтенанта Раевского.
Русские в шестой раз овладели городом.
Вице-король усилил свои войска итальянскими полками: русские были вытеснены из всех домов, ими занимаемых, и вслед за тем опять засели в крайних строениях со стороны поля. Между тем 8-й, 3-й, 5-й, 2-й и 4-й пехотные корпусы русской армии, 2-й и 4-й кавалерийские, прибывая постепенно один за другим, стали на новой Калужской дороге, позади Малого Ярославца, лицом к городу, и в этом положении поддерживали войска, находившиеся в деле с неприятелем.
Французская армия равномерно подошла к месту сражения.
Наполеон со старой гвардией остановился при селе Городне; корпусы маршалов Нея и Даву расположились уступами между Городней и Малым Ярославцем.
Вечером фельдмаршал вознамерился сделать новое усилие для овладения Малым Ярославцем.
Свежие войска в седьмой раз ворвались в город; но не могли в нем удержаться.
Огонь с обеих сторон прекратился около десяти часов вечера.
Урон, претерпенный сражавшимися, простирался до 10000 человек.
В числе убитых находились французские генералы Дельзон и Левье. Генерал-майор Дорохов, раненный пулей в пятку, более двух лет страдал и сошел в гроб от этой раны. Прах героя покоится в Верее, освобожденной им от французов.
Фельдмаршал приказал ночью с 12 на 13 число войскам, бывшим в том деле, отступить; расположил армию на Калужской дороге, за ручьем Корижей, в весьма выгодной позиции, в двух верстах с половиной от Малого Ярославца, и таким образом преградил путь неприятелю на Калугу и Юхнов. Генерал Платов, перешед реку Лужу, с десятью козачьими полками и 20 егерскими, внезапно овладел на рассвете неприятельским гвардейским артиллерийским парком из 40 орудий, который стоял за селом Городней; но, по причине недостатка в упряжи, увез только одиннадцать орудий, распространив ужас на неприятеля. «Я не ретируюсь, — успокаивал тогда князь Кутузов калужан, — но, призвав в помощь Всемогущего Бога, изрываю могилы неприятелям в недрах России». [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 312.] Наполеон удержал за собою Малый Ярославец, но не осмелился вступить в решительную битву с армией, уже овладевшей его сообщениями.
И эту армию Норвенс называет побежденною; говорит, что она бежала под Малым Ярославцем от Наполеона; что тогда только последний внял убеждениям своих генералов и повел войска к Смоленску! [Histoire de Napoleon, Paris, 1829, t. 3, р. 446.] Одна необходимость заставила императора французов следовать по дороге, совершенно опустошенной и не представлявшей никаких пособий для его войск. Трупы людей и лошадей, погибших от голода и усталости; остатки обозов и взорванных зарядных ящиков, которые неприятель, за недостатком подъемных лошадей, принужден был уничтожать, уже от Боровска показывали следы его бегства.
Кутузов не мог гнаться за Наполеоном со всей громадою сил по дороге разоренной и повел армию прямо к Вязьме.
Генерал Милорадович получил приказание следовать к тому ж городу по средней дороге, между большой Смоленской и нашей армией; генералу Платову, который был усилен 26-й пехотной дивизией генерал-майора Паскевича, поручено было преследовать неприятеля по пятам. Колонны неприятельские тянулись в величайшем беспорядке.
Пехота, кавалерия, артиллерия и обоз, все шло толпою и в замешательстве, представлявшем самый удобный случай атаковать их; арьергардом предводительствовал маршал Даву, сильно теснимый Платовым. 22 октября французы потерпели поражение при городе Вязьме, лишились 3 орудий, 2 знамен, большого количества обозов, около 7000 человек, выбывших из строя, в том числе более 2000 пленных.
В этом деле войска генералов Платова и Милорадовича не простирались свыше 25 тысяч человек.
Корпусы Даву, вице-короля Италийского и князя Понятовского, кроме корпуса маршала Нея, состояли по крайней мере из 40 тысяч под ружьем.
Кутузов медлил походом, произвел общее неудовольствие в армии, горевшей желанием нанести решительный удар Наполеону, но действия мудрого полководца не заслуживают укоризны: он сторожил каждое движение, какое император французов мог сделать влево; был уверен, что без пролития драгоценной крови храбрых воинов неприятель, беспрестанно тревожимый Милорадовичем, Платовым, Паскевичем и храбрыми партизанами, не имевший покоя ни днем, ни ночью, сделается жертвою голода и суровости зимы во время продолжительного отступления чрез страну опустошенную. «Настают зима, вьюги и морозы, но вам ли бояться их, дети севера? — вещал фельдмаршал в отданном приказе войскам. — Железная грудь ваша не страшится ни суровости непогод, ни злости врагов: она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается.
Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они случатся.
Добрые солдаты отличаются твердостью и терпением; старые служивые дадут пример молодым.
Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа.
Идем вперед! С нами Бог! Перед нами разбитый неприятель! Да будут за нами тишина и спокойствие!» [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 407 и 408.] Вскоре ожидание Кутузова исполнилось: 26 октября выпал снег и начались морозы.
Дороги сделались скользкими и почти непроходимыми для малого числа лошадей, оставшихся у неприятеля, которых он не имел ни времени, ни способов подковать на шипы; ночные биваки наносили смерть воинам, не довольно тепло одетым по времени года. Недостаток в съестных припасах день ото дня увеличивался.
Люди целыми сотнями вдруг умирали от изнурения и холода.
Вся дорога, устланная телами, представляла плачевное зрелище беспрерывного места сражения.
Между трупами встречались кучи умиравших, которые, в лютом исступлении, пожирали останки несчастных товарищей, за несколько минут пред тем лишившихся жизни, и этой ужасной пищей старались продлить горестное свое существование! Описывая бедствия, претерпенные тогда соотечественниками, историк Наполеона, Норвенс, не стыдится утверждать, что остатки армии французской еще наводили ужас на Кутузова! 27 октября козаки, преследовавшие по пятам вице-короля Италийского, овладели 64 пушками, брошенными на дороге, и взяли в плен до 3000 человек. 28 числа Давыдов, Сеславин и Фигнер, с 1200 человек, при содействии графа Орлова-Денисова, внезапно окружили неприятеля под Ляховом, прогнали его с высоты, лежащей впереди этого селения по дороге к Дубасищу, принудили бригадного генерала Ожеро, 60 штаб — и обер-офицеров и 2000 нижних чинов сдаться на договор.
Наполеон прибыл в тот день в Смоленск со своей гвардией.
Козаки захватили еще на берегах реки Вопи 23 пушки и весь обоз вице-короля Италийского. 30 числа полковник Бистром напал врасплох, при селе Клементьеве, на неприятельских отряд и взял в плен 1300 человек.
Наполеон не мог долго оставаться в Смоленске.
Князь Кутузов повторил в окрестностях этого города искусный маневр, столь удачно произведенный им под Москвою, овладел Рославльскою и Мстиславльскою дорогами и угрожал сообщениям неприятельским с городами Оршею, Борисовом и рекою Березиною.
С другой стороны наступательные движения графа Витгенштейна (который, взяв 7 октября Полоцк, разбил 19 числа при местечке Чашниках генерала Леграна; занял 26 числа Витебск; сразился 2 ноября с маршалом Виктором при деревне Смоляницах) и адмирала Чичагова (вытеснившего князя Шварценберга в герцогство Варшавское и направившего путь свой к реке Березине), равно недостаток, претерпеваемый французской армией в продовольствии, побудили Наполеона (2 ноября) оставить Смоленск, чтобы достигнуть Березины до соединения Витгенштейна с Чичаговым.
В тот самый день выступил к Красному из Щелканова и князь Кутузов.
При деревне Кутьковой генерал Роге, с дивизией молодой гвардии, атаковал, по приказанию Наполеона, ночью с 3-го на 4-е число малочисленный отряд графа Ожаровского и принудил его отступить к селу Палкину, без важной потери.
Между тем генералы Милорадович и Раевский, командовавший 7-м пехотным корпусом, беспрестанно тревожили неприятеля, нанося ему значительный урон. 4-го ноября они преградили, близ Никулина, вице-королю Италийскому путь к городу Красному: после кровопролитной битвы, на которой неприятель потерял до 2200 чел. пленных, в том числе генерала; множество убитых, знамя и 18 пушек, из коих 4 взяты с боя [Бутурлин.
Михайловский-Данилевский ограничивает число пленных 1500 чел., трофеи 17 пушками.
Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 8]. Вице-король, не хотевший сдаться, продолжал нападение на правый фланг Раевского, а между тем ночью свернул с большой дороги вправо и, следуя по проселочной, присоединился к главной армии. Урон наш в этом деле простирался только до 500 чел., выбывших из строя. Наполеон желал удержаться в городе Красном до прибытия из Смоленска корпуса маршала Даву; построил войска свои в две линии впереди большой дороги так, что, прикрывая ее, они примыкали левым флангом к глубокому оврагу, в котором течет речка Лосмина.
В этом положении французы стояли лицом к деревне Уваровой, занятой русским Черниговским полком. 5 ноября неприятель овладел деревнями Уваровой и Воскресеньем; но генерал-лейтенант князь Голицын [Князь Дмитрий Владимирович], командовавший 3-м пехотным корпусом и 2-ю кирасирской дивизией, не замедлил подкрепить Черниговский полк Селенгинским и нанес страшное поражение французам посредством сильного огня батарей, скоро поставленных на высотах правого берега Лосмины.
Между тем бригада 2-й кирасирской дивизии, перешед речку выше Уваровой, обошла деревню Воскресенье и угрожала отрезать французов от армии, заставила их удалиться.
Вскоре генерал Милорадович подкрепил правый фланг князя Голицына сильной атакой, на большой дороге, левого крыла маршала Даву. Князь Голицын начал выступать из деревни Воскресенья.
Неприятель покушался воспрепятствовать этому движению, послав к деревне колонну, составленную из гвардейского первого волтижерного полка: она отразила нападение наших кирасир; но два орудия расстроили один из углов французского каре, и генерал-майор князь Шаховской воспользовался этим: ударил в штыки с Муромским и Ревельским пехотными полками, смял каре и с помощью кирасир, сделавших вторичное нападение, истребил совершенно волтижерный полк. Неприятель, двинувшийся было всей линией вперед для поддержания своей атаки, видя поражение, отступил, преследуемый выстрелами конной артиллерийской роты полковника Никитина.
Тогда маршал Даву присоединился к армии Наполеона и получил приказание прикрывать отступление французов к местечку Ляды. Фельдмаршал, щадивший вверенные ему войска, воспрепятствовал генералу Тормасову остановить бегство Наполеона, но принял надлежащие меры, чтобы отрезать корпус Даву от главных сил неприятельских и уничтожить другой корпус, Нея. Заметя на лицах неудовольствие, он сказал: «За десятерых французов не отдам я одного русского.
Неприятели скоро все пропадут, а если мы потеряем много людей, то с чем придем на границу?» [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 17.] Генералы Милорадович и князь Голицын вытеснили французов из Красного; полковник Никитин сбил орудиями три колонны, защищавшие город, рассеял их, обратил в бегство; построил в эскадрон своих канониров, атаковал белым оружием бежавших; отбил у них три пушки. Одна колонна, отставшая от арьергарда, была истреблена Орденским и Екатеринославским кирасирскими полками под начальством генерал-майора Кретова.
Генерал-майор барон Розен [Ныне генерал-адъютант, генерал от инфантерии и сенатор], между селом Добрым и городом Красным, сразился с сильными колоннами неприятельскими, решительным ударом в штыки опрокинул их, обратил в бегство назад к городу Красному, утвердился на большой дороге и разрезал надвое корпус маршала Даву. В это время князь Голицын овладел городом Красным.
Весь арьергард французский, стесненный с головы и с хвоста превосходными силами, был истреблен; остатки оного рассеялись по лесам, простирающимся к реке Днепр. В плен взято: два генерала, 58 штаб — и обер-офицеров и 9170 нижних чинов; в числе трофеев находились: 3 знамени, 3 штандарта, 70 пушек и почти весь обоз, в котором найдены маршальский жезл Даву и часть канцелярии Наполеона.
Наша потеря, убитыми и ранеными, не превышала 800 человек.
Между тем как это происходило в окрестностях города Красного, генерал Платов готовился занять Смоленск: овладел, 3 ноября, С.-Петербургским предместьем; вступил в город, преданный огню неприятелем, 5 числа, по выходе корпуса Нея; пустился преследовать его. Неустрашимый маршал, оставленный на жертву Наполеоном, совершил, 6 ноября, чудеса храбрости: встреченный на берегах речки Лосмины жесточайшим картечным огнем из 40 орудий, он бросился на русские батареи, был отражен генерал-майором Паскевичем, с помощью блистательной атаки, произведенной лейб-гвардии Уланским полком; возобновил свое нападение с редким самоотвержением и, лишась надежды сохранить вверенный ему корпус, прошедший сквозь строй артиллерии нашей, решился с 4000 человек [Бутурлин.
Михайловский-Данилевский пишет, что у Нея было только три тысячи чел., ч. 4, стр. 28], при наступлении темноты переправиться через Днепр у деревни Сырокоренья, потерял тут 10 пушек и 300 человек, взятых в плен козачьим полковником Чернозубовым 4-м. Важность этого пункта не ускользнула от прозорливости фельдмаршала.
Он предписывал Милорадовичу: иметь более в виду Сырокоренье, где находится удобная переправа, но наши войска, исключая козачий отряд, не поспели туда. [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 29.] В этот день неприятель лишился одними пленными 12000 человек, не считая убитых; отнято у него 27 орудий.
Вся же потеря французов с 3 по 7 ноября состояла: в 10000 чел. убитых и утонувших в Днепре; в 26000 человек взятых в плен, в том числе 7 генералов и 300 штаб — и обер-офицеров; орудий отбито 116; найдено на Смоленской дороге 112. Наш урон не превышал двух тысяч чел., выбывших из строя. Таким образом, князь Кутузов, сражаясь с отдельными корпусами французской армии и сберегая войско свое, уничтожил в четыре дня более половины армии Наполеона, еще значительной при выходе из Смоленска. [Армия Наполеона, при выходе из Смоленска, простиралась до 70000 человек.
Бутурлин, ч. 2.] По окончании сражения, вечером 6 ноября, фельдмаршал подъехал к бивакам Гвардейского корпуса и был встречен генералами, офицерами и солдатами.
Поздравив отборное войско с победою, он сказал: «Дети! Знаете ли, сколько взято орудий? Сто шестнадцать!» — и, указывая на везенные за ним французские орлы, присовокупил: «Как их, бедняжек, жаль! Они и головки повесили; ведь им холодно и голодно». Приняв от войска поздравление, князь Кутузов остановился у бивака генерала Лаврова и пил чай. Весь гвардейский корпус, от старшего до младшего, собрался вокруг бивака, с обнаженными головами, желая наглядеться на обожаемого вождя. «Согретые его присутствием, — говорит один очевидец [Гвардейской артиллерии офицер Ваксмут, ныне генерал-лейтенант], — мы не чувствовали ни грязи под собою, ни обливавшего нас дождя». Фельдмаршал сказал: Крылов сочинил басенку, и рассказывает, как волк попал не в овчарню, а на псарню.
Увидя беду, пустился он в переговоры и стал умолять о пощаде, но псарь сказал ему: Ты сер, — при сих словах князь Кутузов снял белую фуражку и, потрясая наклоненною головою, продолжал, — а я, приятель, сед!» Воздух потрясался от восклицаний гвардии. [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 34 и 35.] Маршал Ней, преследуемый генералом Платовым и вырученный вице-королем, присоединился, 8 ноября, с горстью людей к Наполеону, который ожидал его в Орше. Остатки французской армии находились в опаснейшем положении, не могли удержаться на Днепре против превосходных сил князя Кутузова.
Граф Витгенштейн, утвердившийся на речке Уле, преграждал им пути из Орши к Вильне.
Адмирал Чичагов готовился стать у Борисова и пресечь сообщения с Минском.
В столь бедственном положении император французов усиленными переходами вознамерился предупредить Чичагова, чтобы, пробравшись к Борисову, войти в непосредственное сообщение с корпусами фельдмаршала князя Шварценберга и генерала Ренье и, увеличив армию свою до ста тысяч человек, безопасно ретироваться в герцогство Варшавское. 9 ноября Наполеон выступил из Орши. Корпус маршала Удино составлял авангард его, Виктора — арьергард.
Первый атаковал внезапно, 11 числа, генерал-майора графа Палена, при селении Лошницы; опрокинул его малочисленный отряд, прогнал к Борисову; занял этот город. Адмирал Чичагов, не приготовившийся к обороне, в беспорядке отступил на правый берег реки Березины, разломав мост за собою, оставя в добычу неприятелю весь обоз и всех раненых, бывших в городе.
Граф Витгенштейн более и более теснил Виктора. 12 ноября Наполеон прибыл в селение Лошницу и остановился на высотах между деревней Немоницей и Борисовом.
Армия его, усиленная корпусами Виктора, Удино и остатками дивизии генерала Домбровского, простиралась тогда до 80000 человек [Бутурлин, ч. 2. Михайловский-Данилевский пишет, что у Наполеона было в то время под ружьем от 60000 до 70000 чел. Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 175]. Адмирал Чичагов, расположившийся на правом берегу реки Березины, против Борисова, имел в своем распоряжении от 32 до 33 тысяч человек, в том числе более трети кавалерии, неспособной действовать в лесистых и болотистых местах.
С этим войском должен он был на пространстве 80 верст, считая от деревни Веселова до местечка Нижнего Березина, препятствовать переправе многочисленного неприятеля, предводимого искуснейшим полководцем.
Чтобы побудить Чичагова разделить свои силы, Наполеон угрожал переправою в нескольких местах выше и ниже города Борисова и ложными движениями заставил адмирала протянуть армию вправо.
Он полагал, что неприятель устроит переправу между Борисовом и Бобруйском, чтобы пробраться к городу Игумену для соединения с князем Шварценбергом.
Наполеон решился перейти на другую сторону при деревне Студянке, в 10 или 12 верстах выше Борисова.
Ночью, с 13 на 14 ноября, маршал Удино выступил с своим корпусом, имея в авангарде дивизию Домбровского.
Прочие корпусы следовали за ним, а маршал Виктор двинулся к Борисову, показывая вид, что этот центральный пункт не оставлен французскими войсками.
Наполеон приказал поставить на высотах у Студянки от 30 до 40 орудий и, под прикрытием оных, начал строить два моста, один для повозок, другой для пехоты и заводных лошадей.
Козаки тотчас уведомили генерал-лейтенанта Чаплица, стоявшего под самым Борисовом, что неприятель переправляется у Студянки.
Он поспешил к тому месту, но нашел французов уже на правом берегу реки. Маршал Удино атаковал отряд его и, после жестокого боя, оттеснил за деревню Брили. Граф Пален подкрепил Чаплица частью своего авангарда.
Адмирал Чичагов, находившийся, 14 ноября, при деревне Шабашевичах, не верил сначала, что неприятель переправился у Студянки, но 15 числа, рано поутру, узнал, что известие, полученное им накануне, было не ложное, и обратно потянулся флангом влево. Переправа французской армии продолжалась целый день (15 ноября), по причине худого состояния мостов, которые часто подламывались.
Корпус маршала Виктора перешел от Борисова к деревне Студянке.
Дивизия генерала Партуно, составлявшая арьергард его, оставила Борисов не прежде 6 часов пополудни. 14 числа вечером граф Витгенштейн узнал о важном событии прошедшего дня. Авангард его, предводимый генерал-майором Властовым, атаковал 15 числа, поутру, у Старого Борисова одну французскую колонну, опрокинул ее, преследовал, отбил пушку. Арьергард Виктора был отрезан от корпуса.
Граф Витгенштейн потребовал, чтоб он сдался: генерал Партуно, удержав при себе посланного офицера, решился открыть путь оружием, атаковал правое крыло и центр нашей армии, овладел Старым Борисовом, но был принят в штыки, опрокинут, выгнан, и, окруженный со всех сторон нашим войском, сдался 16 числа на договор.
Три генерала и около 7000 человек положили оружие [Бутурлин, ч. 2. Михайловский-Данилевский простирает число пленных более 8000 чел.; генералов пять. Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 189]. В числе трофеев находились три пушки. Ночью адмирал Чичагов приказал навести понтонный мост при Борисове, и сообщение между армией его и графа Витгенштейна, также корпусами, отряженными от главнокомандующего, было совершенно установлено. 16-го ноября Чичагов, поддерживаемый отрядом генерал-лейтенанта Ермолова, двинулся вслед за неприятелем на правом берегу реки Березины.
Генерал-лейтенант Чаплиц, подкрепленный графом Паленом, напал, между Брилями и Стаховом, на войска маршала Удино. Ней поспешил к нему на помощь; за ним двинулась гвардия Наполеона.
Между тем адмирал Чичагов, прибыв к Стахову, остановился у этой деревни.
Чаплиц с малыми силами не мог долго сопротивляться, отступил с потерею 600 егерей, взятых в плен, но подкрепленный наконец генерал-лейтенантом Сабанеевым, возобновил кровопролитный бой, продолжавшийся с переменным успехом до 11 часов ночи. Тогда неприятель выиграл место и успел овладеть выходом из леса. Потеря с обеих сторон была значительна: с неприятельской ранены маршал Удино; генералы Легран и Зайончик; убито до 5 тысяч человек.
В это время граф Витгенштейн сражался на левом берегу Березины с маршалом Виктором, прикрывавшим переправу французских войск: взял 4000 человек в плен, положил на месте до 5000. Ночью на 17 число Виктор переправился чрез реку, истребил мосты и пошел, вслед за армиею, к местечку Зембину, оставя 12 пушек, 2000 человек, не могших следовать за ним по причине усталости, и значительный обоз. 17 ноября, на рассвете, адмирал Чичагов двинулся вперед к деревне Брилям и собрал на пути 7 брошенных пушек и до 3000 человек, отставших от главной армии. Генерал-лейтенант Чаплиц преследовал неприятельский арьергард до корчмы Кабинской Рудни, отбил одну пушку, взял до 300 человек в плен, в том числе генерала.
Вообще вся потеря, претерпенная неприятелем при переправе чрез реку Березину, простиралась убитыми, утонувшими и взятыми в плен до 30000 человек [Михайловский-Данилевский пишет, что одних пленных было до 20000 чел. Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 203]; пушек отбито 25 — урон чувствительный, потому что понесен наиболее маршалами Виктором и Удино, которых войска сохраняли еще некоторое устройство.
Князь Кутузов, известясь, что Наполеон направил отступление свое к Вильне, приказал: графу Витгенштейну держаться правой стороны дороги, взятой неприятелем, и пресечь сообщение главной французской армии с корпусом маршала Макдональда; адмиралу Чичагову преследовать неприятеля; генералу Платову взять влево, чтобы тревожить отступление французов, нападая на них сбоку, и стараясь даже опередить голову неприятельских колонн; генералу Милорадовичу идти между армией адмирала Чичагова и главной русской, которая подвигалась к Трокам для препятствования соединения корпуса фельдмаршала князя Шварценберга (находившегося в окрестностях Слонима) с остатками главной армии Наполеона.
Продолжая преследовать по пятам неприятеля, некоторое время с генералом Платовым, генерал-лейтенант Чаплиц отбил еще 30 орудий, взял в плен 3300 человек и отрезал, у местечка Молодечны, часть французского арьергарда, захватил 24 орудия и 2500 человек в плен. Генерал-адъютант Голенищев-Кутузов [Павел Васильевич, ныне граф, генерал от кавалерии и член Государственного Совета] сильно теснил арьергард генерала Вреде, принудил несколько тысяч баварцев положить оружие.
Бедствия, претерпеваемые неприятельской армией, увеличивались по мере приближения к Вильне: каждый день умирало несколько сот человек от нестерпимых морозов и голода. 23 ноября Наполеон сдал начальство королю Неаполитанскому и отправился, на почтовых, в Париж, в сопровождении Коленкура, Дюрока и генерала Мутона.
В Ошмянах едва ускользнул он от храброго партизана Сеславина, который врубился в охранную его стражу. «Расстройство неприятельской армии в последнюю неделю бегства от Березины до Молодечно, — повествует Михайловский-Данилевский [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 235-238.], — достигло до невероятной степени от наступившей вдруг жестокой стужи; с 16 ноября постоянно было больше 20 градусов мороза. 22 ноября едва можно было говорить; от холода спиралось дыхание.
Стиснув зубы, враги шли и бежали в безмолвном отчаянии; ноги обвертывали попонами, ранцами, старыми шляпами, окутывали голову, лицо и плеча мешками, рогожами, складывались сеном и соломою; добыть лошадиную шкуру почиталось за счастье.
На дороге находилось не много уцелевших селений: все они при шествии неприятеля внутрь России, а после мародерами были более или менее ограблены, разорены, выжжены.
Когда французам пришлось бежать назад по дороге, ими опустошенной, то, завидя какое-нибудь строение, они спешили к нему, но домы были пусты, и в них раздавался лишь свист порывистых ветров.
Не находя крова, неприятель жег на пути своем домы, клети, хлева, заборы для того только, чтобы согреться хоть на одном ночлеге.
На пожарищах лежали кучи солдат; приблизившись к огню, они не имели более силы отойти от него. Нам случалось заглядывать в полусгоревшие корчмы: посредине обыкновенно находился курившийся огонек, а вокруг на полу замерзшие неприятели.
Ближайшие к огоньку еще шевелились, а прочие, в искривленном положении, с судорожными лицами, лежали как окаменелые.
У многих вместо слез выступала кровь из глаз, а потому без преувеличения можно сказать, что враги проливали кровавые слезы. Подобно теням бродили они по пепелищам и среди пустынь, где не было ни движения, ни жизни; опершись на деревья или сучья, шатались они на ногах, лишенные всяких пособий к облегчению страданий, в тщетной борьбе со смертию, падали без чувств, на безлюдных, снежных полях. Сами не зная куда, тащились иные по дорогам, с примерзшей к ногам соломой, с почерневшими от грязи ступнями, покрытыми ледяною корою, зараженными Антоновым огнем. С отмороженными по колени ногами, окутанные в отвратительные ветошки, с закоптелыми от дыма лицами, небритыми бородами, дикими глазами, иные не могли ходить и ползали на руках. Многие приходили в бесчувственность, лишались слуха, языка и ума; как шальные, выпуча глаза, смотрели на наши войска и ничего не понимали.
В беспамятстве ложились на горящие угли и погибали в огне, грызя себе руки, пожирая стерво и человеческое мясо. Вместо последнего прощального вздоха с жизнью испускали из уст клокотание замерзавшей пены. Биваки были также пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу, изнеможенные, полузамерзшие бросались вокруг огней; крепкий сон одолевал их и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни. Не всегда и на биваках находили неприятели успокоение, потому что их тревожили донцы. При одном имени «Казак!» сдавались французы или бежали дальше, искать другого ночлега, другого уголка оледеневшей земли, где усыпление превращалось в сон вечный.
Пленными уже давно пренебрегали; часто они отставали толпами от неприятельского арьергарда, шли навстречу нашим войскам, от которых целым тысячам пленных давали иногда не более двух-трех казаков, башкирцев или поселян.
Нередко бабы, одна впереди, а другая назади, гнали дубинками стада европейцев.
Даже с ружьями шатались французы между снежными сугробами, в стороне от дороги, но никто ими не занимался.
Они подходили к нашим колоннам и бивакам, окутанные и скорчившиеся, как безобразные чучелы, слабым голосом вымаливая куска хлеба. Сострадание добрых русских солдат превозмогало святое чувство мщения, и они делились с врагами сухарями и чем могли». Французы приближались к Вильне.
Генерал-лейтенант Чаплиц, сильно преследуя их до Сморгони, отбил еще 32 орудия и взял в плен 4200 человек, уничтожил французский арьергард.
Тогда неприятель, лишась прикрытия, обратился (26 ноября) в бегство.
Чаплиц воспользовался этим беспорядком, захватил 61 орудие, 4000 человек в плен; отбил еще на другой день (27 ч.) 16 пушек и принудил 1300 чел. положить оружие; нашел (28 ч.) на пути 30 пушек, брошенных неприятелем; атаковал Вильну, вытеснил французов из города.
Здесь большие магазины с провиантом и 40 орудий увеличили наши трофеи; в плен взято 7 генералов, 18 штаб-офицеров, 224 обер-офицера, 9517 нижних чинов и 5139 больных, находившихся в гошпиталях.
Король Неаполитанский повел войска по Ковенской дороге.
Генерал Платов, обошед Вильну, стал в 5 верстах от оной, у Погулянки, опередив неприятельские колонны.
Сначала они проходили под картечными выстрелами батареи о 10 орудиях, поставленной на их левом фланге; потом были атакованы Ольвиопольским гусарским, Арзамасским и Житомирским драгунскими и девятью козачьими полками.
Посредством этой атаки Платов успел отрезать одну колонну неприятельскую, окружил ее и совершенно уничтожил: два знамени, два штандарта и более 1000 человек пленных, в том числе генерал Соран, достались победителям.
У подошвы горы Понары храбрый атаман нашел 28 пушек и остаток обозов неприятельских. 1 декабря главная армия Наполеона обратно перешла за реку Неман, в числе около двадцати тысяч человек, вместо полумиллиона воинов, вторгшихся в июне месяце в пределы России. 2 числа генерал Платов обошел Ковно, в котором держался еще маршал Ней, принудил его выйти из города, отрезал, истребил последние колонны французские, взял в плен около 3000 человек и отбил 4 пушки. «Итак, — писал собственноручно князь Кутузов из Вильны, от 13 декабря, — этот Бонапарте, этот гордый завоеватель, бич человечества, или, лучше сказать, бич Божий, бежит от меня несколько сот верст, как дитя от школьного учителя.
Но я не хочу более об нем распространяться: боюсь возгордиться.
Неприятель теряет великое число людей. Его солдаты, офицеры и даже генералы принуждены питаться лошадиным мясом. Меня уверяли, что вчера видели двух таких несчастных, которые жарили члены своего товарища! Это приводит в содрогание.
Странно, что мне суждено заставлять кормиться конским падалищем и армию великого визиря, и армию Наполеона.
Я иногда плакал над жребием турок, но, признаюсь, я не плакал и даже не пролил ни одной слезы о французах.
Пленные неприятели желают вступить в нашу службу.
Сегодня четырнадцать офицеров Итальянской гвардии просили меня об этом. Теперь величайшая, единственная честь состоит в том, чтобы носить русский мундир.
Я мог бы величаться, быв первым генералом, пред которым надменный Наполеон бежит; но Бог смиряет гордых, а потому не хочу впасть в этот грех… Ты несколько правду говоришь, опасаясь, чтоб Вильна не была для меня тем, чем для Аннибала Капуа: я в первый раз постлал постель и стал раздеваться, чего не делал во весь поход… Я не мог спать первую ночь в Вильне, в том же доме, с теми же мебелями, которые тут находились, когда я отсюда выехал.
Комнаты были вытоплены для Бонапарта; но он не смел остановиться и, объехав вокруг города, переменил лошадей… Вчера был день рождения Государя [Государь прибыл в Вильно 10 декабря; фельдмаршал 29 ноября]. Он не хотел праздновать; но я непременно желал чествовать дорогого Именинника.
Молились Богу, палили из французских пушек и порохом французским, в тех укреплениях, которые Наполеон против нас делал. Государь у меня кушал, а ввечеру был прекрасный бал, на котором Он пробыл часа три. Какую разницу дамы увидели между Ним и Бонапартом, и в каком они восхищении, и как Он был хорош и любезен! Но Он не бережется, ездит по больницам, где тысячами лежат французы в гнилых горячках.
Мы просим Его не ездить, а Он не слушается». [Записки о походе 1813 года, соч. Михайловского-Данилевского, втор. изд., 1836 г., стр. 68-70.] Бессмертные подвиги князя Михаила Илларионовича приобрели ему (6 декабря) славное прозвание Смоленского, в память освобождения этого города и сражений под Красным; также военный орден Св. Георгия первого класса (12 дек.). Тогда, кроме Кутузова, никто не имел этого почетного знака отличия.
Оставались еще в пределах России три неприятельских корпуса, составлявшие массу около 60000 человек: Макдональда в окрестностях Риги; Шварценберга и Ренье в Гродненской губернии.
Князь Кутузов поручил Графу Витгенштейну стараться отрезать Макдональда от Немана или Вислы, а против Шварценберга и генерала Ренье велел действовать корпусам: генерал-лейтенантов Эссена 3-го, барона Остен-Сакена и генерал-майора Тучкова 3-го, также авангарду генерал-адъютанта Васильчикова и отряду генерал-майора Рота. Адмирал Чичагов и генерал Платов получили приказание преследовать остатки главной армии французской за рекою Неман. Главная наша армия и авангард генерала Милорадовича были размещены на временных квартирах между городом Вилькомиром и местечком Воложином.
Макдональд, после поражения маршалов Удино и Сен-Сира, не осмелившийся измерить сил своих с графом Витгенштейном, лишенный возможности предпринять правильную осаду Риги, довольствовался малой войной и между тем с ужасом слышал о поражениях соотечественников, стянул корпус свой, с нетерпением ожидал приказания к отступлению и не прежде 6 декабря получил оное. На другой день полки его двинулись к Тильзиту в трех колоннах: первой предводительствовал генерал Гранжан; второй и третьей прусские генералы Массенбах и Йорк. Их слабо преследовал генерал-лейтенант Левиз с восьмитысячным корпусом, между тем как рижский генерал-губернатор маркиз Паулуччи, перешед с 2000 человек в 8 дней около 300 верст, овладел Мемелем.
Уже французский маршал приближался к Неману, как вдруг генерал-майор Дибич, командовавший двухтысячным передовым отрядом графа Витгенштейна [Бутурлин, ч. 2. Михайловский-Данилевский пишет, что у Дибича было только 1400 человек.
Описание Отечественной, войны, ч. 4, стр. 329], стал поперек дороги в местечке Колтынянах; смело врезался с горстью людей между двумя прусскими корпусами; вступил в переговоры с Йорком; склонил его отложиться от Макдональда и лишил последнего 18000 воинов. [См. биографию генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского.] Макдональд, оставленный союзниками, умел ускользнуть от совершенного истребления; но потерял на дороге к Кенигсбергу: убитыми, ранеными и взятыми в плен до 2500 человек.
С таким же успехом действовали военачальники наши против корпусов князя Шварценберга и Ренье: первый, вступив в переговоры с генерал-адъютантом Васильчиковым в Белостоке, обязался выйти из пределов России;
Ренье, преследуемый, теснимый генерал-лейтенантом Остен-Сакеном, с поспешностью отступил за реку Буг. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Остен-Сакена.] 27 декабря последние войска неприятельские перешли границу.
Фельдмаршал получил от признательного Монарха бриллиантовые знаки ордена Св. Апостола Андрея Первозванного.
Он препроводил тогда к митрополиту С.-Петербургскому Амвросию сорок пудов серебра, отнятого храбрым Донским войском у неприятеля, с просьбою, чтобы из этой принадлежности церквей Божьих изваяны были четыре Евангелиста для украшения Казанского собора [Серебро это употреблено на сооружение Царских дверей и украшение иконостаса в Казанском соборе]. Так кончился достопамятный 1812 год, в котором Наполеон, по умеренному исчислению, потерял 125000 человек убитых в сражениях; 48 генералов, 3800 офицеров и более 190000 нижних чинов, взятых в плен; 75 орлов, знамен и штандартов и 929 орудий, кроме зарытых в землю или брошенных в воду. Вся же потеря его в России, считая погибших от болезней, голода, стужи и других случайных причин, простиралась почти до 450000 человек [Бутурлин, ч. 2. Михайловский-Данилевский простирает потери Наполеона в людях свыше 600000; говорит, что из 700000 чел., введенных им в Россию, не возвратилось и десятой части. Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 338]. Наполеон собирал армию и деньги внутри Франции; ожидал маршала Сульта из Испании; предписал королям: Баварскому, Вестфальскому и Саксонскому готовить вспомогательные войска; надеялся еще на Венский кабинет; требовал от Вертинского примерного наказания генерала Йорка — между тем авангард графа Витгенштейна, предводимый генерал-майором Шепелевым, занял (25 дек.) Кенигсберг; фельдмаршал перешел, 1 января 1813 года, Неман в Мерече и в отданном приказе объявил, что надобно довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Государь разделял труды и славу своих воинов.
Вскоре: Эльбинг, Мариенбург, Мариенвердер, Дершау и Нейнбург увеличили завоевания русских, предводимых графом Платовым и генерал-адъютантом Чернышевым [Ныне генерал от кавалерии, военный министр, шеф С.-Петербургского Уланского полка, непременный председатель Военного Совета, член Государственного Совета и сенатор]. Последний вступил в сношение с прусским генералом Бюловым и получил от него честное слово не присоединяться к французам.
Генерал Барклай-де-Толли обложил Торн; барон Анштет успешно производил переговоры с князем Шварценбергом, который отступил к Варшаве, несмотря на убеждения генералов Ренье и князя Понятовского, чтобы он сразился с русскими.
Князь Кутузов предписал Милорадовичу занять Варшаву и пресечь сообщение Ренье с австрийским фельдмаршалом. 20 января воспитанник Суворова получил ключи города из рук того самого чиновника, который за девятнадцать лет пред тем поднес их Рымникскому.
Следуя наставлению фельдмаршала, Милорадович объявил жителям, что «церкви и законы их останутся неприкосновенными; что Государь, из особенного покровительства к Варшаве, освобождает ее от постоя; не желает проливать кровь за кровь и платить разрушением за разрушение; даже для самых виновных отложил суд Свой, карая их одною милостию». [Получив ключи Варшавы, Государь пожаловал Милорадовичу вензелевое изображение имени Своего для ношения на эполетах, а князь Кутузов приветствовал его следующими строками: «Великие заслуги ваши столь много сблизили вас с Всеавгустейшим Императором нашим, что сие даруемое Им вам преимущество находиться при особе Его Императорского Величества, сделалось необходимым для вас и для Него». Записки о походе 1813 года, соч. Михайловским-Данилевским, изд. втор., стр. 21 и 22.] Почти в одно время с Варшавою покорена крепость Пиллау графом Сиверсом.
Известие об этом важном приобретении получено в главной квартире в тот самый день, когда праздновали занятие Милорадовичем столицы Герцогства.
Государь, после молебствия, объявил на разводе, что Варшава взята. Громкое ура! раздалось в рядах воинов.
Пришел фельдмаршал и донес о вступлении наших войск в Пиллау.
Александр обнял Кутузова и сказал: «Мне сейчас кричали ура! Должно и для тебя сделать то же». Потом снова обнял фельдмаршала.
Гвардейцы были этим очень тронуты. [Там же, стр. 30.] 1-го февраля граф Воронцов занял Позен; барон Винценгероде разбил близ Калиша генерала Ренье, отделившегося от князя Шварценберга и поспешно следовавшего в Саксонию: взял в плен генерала Ностица, 3-х полковников, 47 офицеров, 2000 рядовых; отнял 2 знамени и 7 орудий. 3-го числа Государь и фельдмаршал выступили из Плоцка вместе с главной армией.
Правой колонной предводительствовал Тормасов, левой Дохтуров, авангардом Милорадович, а барон Винценгероде особым передовым отрядом, находившимся за Калишем.
Граф Витгенштейн действовал отдельно, направляясь к Коницу.
В тылу нашем оставлены с блокадными корпусами генералы: Левиз у Данцига, Барклай-де-Толли у Торна, Сакен у Ченстохова и Кракова, Паскевич у Модлина.
Генерал Ратт расположился около крепости Замостья; в Варшаве находился граф Пален; князь Лобанов-Ростовский [Князь Дмитрий Иванович, генерал от инфантерии, ученик Потемкина, Суворова и Репнина, тяжело раненный при взятии Очакова (1788 г.) и Измаила (1790 г.); явивший опыты своей храбрости в битве под Мачином (1791 г.); награжденный, в чине полковника, военным орденом Св. Георгия 3-го класса; овладевший (1794 г.) несколькими батареями при взятии приступом Праги; военный губернатор Архангельска (1798 г.), С.-Петербурга (1808 г.), Риги (1810-1812 г.); употребленный Императором Александром в переговорах с Наполеоном перед Тильзитским миром (1807 г.); участвовавший в постановлении перемирия (10 июня); в подписании самого договора (27 июня); оказавший важную услугу Отечеству быстрым сформированием резервных полков для усиления армий (1812 и 1813 г.); впоследствии министр юстиции (с 1817 по 1827 г.), член Государственного Совета, кавалер орденов Св. Апостола Андрея Первозванного и Св. Владимира первой степени, скончался в С.-Петербурге 25 июля 1838 года, на 80-м от рождения.
Муж справедливый, возвышенных чувств, безбоязненно говоривший Царям истину; нрава пылкого, но любивший благодетельствовать] начальствовал резервной армией, им составленной; занимал губернии Минскую и Гродненскую, также герцогство Варшавское.
Убежденный в невозможности действовать наступательно за Одером, князь Кутузов дал отдых войскам, расположился с главною армией на кантонир-квартирах около Калиша.
Между тем передовые отряды графа Витгенштейна под начальством Чернышева, Бенкендорфа [Графа Александра Христофоровича, ныне генерала от кавалерии, генерал-адъютанта, командующего Императорской главной квартирой, шефа жандармов, члена Государственного Совета и Комитета министров] и Тетенборна перешли Одер почти среди неприятельской операционной линии, разбили несколько отрядов и принудили французов, не успевших соединить рассеянные свои силы по левой стороне Одера, отступить от этой реки. 20 февраля генерал Чернышев первый вступил в Берлин, а вслед за ним вошел авангард графа Витгенштейна, предводимый князем Репниным.
Жители встретили наши войска с изъявлением восторга.
Тогда заключен уже был в Бреславле (14 февр.) Императором Александром с Берлинским Двором оборонительный и наступательный договор.
Блюхер, назначенный главнокомандующим прусских войск, собственноручно написал следующее письмо к князю Кутузову: «Король поручил мне корпус и, к искренней моей радости, подчинил меня Вашей Светлости.
Мне предстоит двоякая честь: сражаться вместе с победоносной российской армией и состоять в повелениях полководца, стяжавшего удивление и признательность народов». Фельдмаршал отвечал: «С живейшей благодарностью усмотрел я изложение чувствований ваших из письма ко мне от 5-го марта. Я почитаю за особенную честь начинать поход вместе с таким генералом, как вы, который давно уже обратил на себя внимание Европы, и на которого отечество его возлагает справедливые свои надежды.
Да увенчается борьба, нами начинаемая, столь же счастливым успехом, сколь справедливы и священны побудительные причины к ней». [Записки о походе 1813 года, изд. второе, стр. 53.] 6 марта полковник Тетенборн занял Гамбург, принадлежавший тогда Французской Империи; 10 числа сдался Любек Бенкендорфу; 15-го Блюхер вступил в Дрезден; 21-го генерал Чернышев овладел приступом Люнебургом; разбил наголову французского генерала Морана; взял его в плен со всем штабом и 2500 нижних чинов; отбил 3 знамени, 12 орудий. 24-го граф Витгенштейн сразился у Лейцкау с вице-королем Италийским, положил на месте до 3000 человек, взял одну пушку и тысячу пленных, принудил французов отступить в Магдебург. 25 марта крепость Ченстохов сдалась генералу Остен-Сакену.
Среди беспрерывных завоеваний Император Александр отправился, в половине марта, в Бреславль для свидания с королем Прусским. 21-го числа Фридрих-Вильгельм III приехал в Калиш, приветствовал фельдмаршала, который встретил его, стоя перед строем, ибо не был в состоянии сесть на лошадь; пожаловал ему орден Черного Орла, табакерку с портретом своим, осыпанным бриллиантами, в двадцать тысяч рублей, и потом удостаивал его несколько раз своим посещением.
Он присылал к нему канцлера князя Гарденберга, который в разговоре упомянул, что, ежели Бог поможет утвердить все начатое, то король желает иметь его своим согражданином и подарит ему имение в Пруссии.
Фельдмаршал отвечал, что Император Александр не оставит его и детей. [Записки о походе 1813 года, стр. 75.] «Чем более я живу, — писал тогда Кутузов к одной из своих дочерей, — тем сильнее убеждаюсь, что слава есть дым. Я всегда любил философствовать; но теперь более, нежели когда-либо. Говорят, что всякий возраст имеет свои страсти; моя теперешняя страсть состоит в беспредельной любви к моим детям. Я смеюсь над собою, когда размышляю, с какой точки зрения смотрю на звание мое, на мою власть и на почести, меня окружающие; я в это время вспоминаю Катиньку [Одну из внучек князя Михаила Илларионовича.
См. Записки 1814 и 1815 годов Михайловского-Данилевского, изд. 1836 г., стр. 404.], которая сравнивала меня с Агамемноном: но был ли Агамемнон счастлив?» 26 марта главная армия, после шестинедельного отдыха, выступила из Калиша в Дрезден.
Поход этот, совершенный в прекрасную весеннюю погоду, уподоблялся прогулке.
В первом силезском городе, Миличе, духовенство встретило Государя с крестами, а евреи с разноцветными значками.
Девушки в белых платьях осыпали путь Его цветами.
Когда въехал Кутузов, воздух потрясся от радостных восклицаний: «Wiwat der gro? e Alte! Wiwat unser Gro? vater Kutusow! [Да здравствует великий Старец! Да здравствует дедушка наш Кутузов!] Жители несколько раз посылали просить его, чтобы он показался у окна занимаемого им дома. «Энтузиазма их невозможно изобразить, — писал фельдмаршал к своим приближенным. — Бог за мою простоту меня награждает». Армия переправилась чрез Одер в Штейнау, по мосту, украшенному гирляндами, у которого король Прусский ожидал Государя и где поднесли Императору лавровый венок. Он отослал его к князю Кутузову, приказав сказать, что венок есть достояние фельдмаршала. [Записки о походе 1813 года, изд. втор., стр. 91 и 92.] Между тем завоевания продолжались: 3 апреля генерал-адъютант барон Винценгероде, вытеснив неприятеля, занял Лейпциг; 6-го числа генерал Барклай-де-Толли овладел крепостью Торном; 13-го крепость Шпандау сдалась на капитуляцию прусскому генералу Тюмену.
Фельдмаршал, руководимый осторожностью, не желал распространять военных действий за Эльбою, находя, что неприятель, отступая к главным силам, будет увеличиваться по мере своего отступления подобно снежному клубу [Собственное выражение Кутузова.
Записки о походе 1813 года, стр. 64]. Это мнение защищал он с жаром и в присутствии обоих Монархов во время совещания их в Гайнау (5 апреля); оттуда князь Кутузов поехал, на дрожках, в Бунцлау.
Погода была туманная и сырая; снег и дождь шли попеременно.
Фельдмаршал, чувствуя сильное волнение в крови, расстегнул мундир свой, приехал в Бунцлау скучный, жаловался на озноб и в тот день ничего не ел. На другой день (6 апр.) сделалось ему хуже, но, продолжая заниматься делами, он предписал графу Витгенштейну: «Не обращая никакого внимания на движения вице-короля, помышлять только о соединении с Блюхером, также с главной нашей армией». Ключи Торна были последними из бесчисленных трофеев, поверженных к стопам Государя князем Кутузовым.
Он приближался к могиле. «Закат дней его, — пишет Михайловский-Данилевский, адъютант Кутузова, ныне генерал-лейтенант и сенатор, — был прекрасен, подобно закату светила, озарившего в течении своем великолепный день; но нельзя было смотреть без особенного прискорбия, как угасал наш знаменитый вождь. Картина ничтожества земного величия представлялась моему воображению всякий раз, когда во время недугов избавитель России отдавал мне приказания, лежа на постели, таким изнемогающим, слабым голосом, что едва бывало можно расслышать слова его. Однако же его память была очень свежа, и он неоднократно диктовал мне по нескольку страниц безостановочно; зато сам не любил писать, говоря, что он никогда не мог порядочно выучиться письму, хотя по всем частям человеческих познаний имел обширные сведения». [Записки о походе 1813 года, стр. 66 и 67.] На четвертый день болезнь усилилась, фельдмаршал не мог следовать за армией и оставался в Бунцлау, откуда беспрерывно переписывался с Императором. «Я в отчаянии, — писал к Государю князь Кутузов от 10 апреля, — что так долго хвораю, и чувствую, что ежедневно более ослабеваю; я никак не могу ехать, даже в карете.
Между тем надобно стараться сколь можно поспешнее сосредоточивать армии за Эльбою». Государь извещал его обо всем происходившем и чрез начальника Главного Своего штаба, князя Волконского [Ныне министра Императорского двора и уделов], спрашивал, «согласно ли мнение его с данными Его Величеством повелениями?» Король Прусский поручил знаменитому Гуфеланду пользовать фельдмаршала, но искусство не помогло.
Вера сопутствовала герою в лучший мир: он скончался 16 апреля 1813 года, на 68-м году от рождения.
Жизнь его не могла прекратиться в благоприятнейшую для него минуту.
Два дня после его смерти армия уже находилась в полном отступлении.
Казалось, что с ним счастие на некоторое время оставило знамена наши. Государь приказал содержать в тайне известие о его кончине и не объявлять о ней прежде Люценского сражения [Записки о походе 1813 года, стр. 130], удостоил княгиню Кутузову [Супруга князя Кутузова, княгиня Екатерина Ильинична, была дочь генерал-поручика Ильи Александровича Бибикова, скончавшегося в 1784 году. От сего брака князь Михаил Илларионович имел одного сына, умершего в младенчестве, и пять дочерей: 1) Прасковью Михайловну за тайным советником Матвеем Федоровичем Толстым; 2) Анну Михайловну за генерал-майором Николаем Захаровичем Хитрово; 3) Елисавету Михайловну, прежде за флигель-адъютантом графом Тизенгаузеном, потом за генерал-майором Николаем Федоровичем Хитрово; 4) Екатерину Михайловну за генерал-майором князем Кудашевым, потом за генерал-майором Сарачинским и 5) Дарью Михайловну за Федором Петровичем Опочининым, ныне обер-гофмейстером] следующим рескриптом от 25 апреля: «Княгиня Екатерина Ильинична! Судьбы Вышнего, которым никто из смертных воспротивиться не может, а потому и роптать не должен, определили супругу вашему, светлейшему князю Михаилу Ларионовичу Кутузову-Смоленскому, посреди громких подвигов и блистательной славы своей, переселиться от временной жизни к вечной.
Болезненная и великая не для одних вас, но и для всего Отечества потеря! Не вы одни проливаете о нем слезы; с вами плачу Я и плачет вся Россия! Бог, воззвавший его к Себе, да утешит вас тем, что имя и дела его остаются бессмертными.
Благодарное Отечество не забудет никогда заслуг его. Европа и весь свет не престанут ему удивляться, и внесут имя его в число знаменитейших полководцев.
В честь ему воздвигнется памятник, при котором россиянин, смотря на изваянный образ его, будет гордиться, чужестранец же уважит землю, порождающую столь великих мужей. Все получаемое им содержание повелел Я производить вам, пребывая вам благосклонный». Тело Кутузова отвезли в Петербург.
С прибытием бренных останков в пределы России жители окрестных мест выпрягали лошадей и везли на себе печальную колесницу.
Излишне упоминать о благословениях, которыми шествие сопровождалось на пространстве более нежели тысячи верст. Никогда глас скорбевшего народа не был столь решителен, столь единодушен.
Тело усопшего несколько дней стояло в Сергиевской пустыни, в 16 верстах от Петербурга, и толпы спешили туда отдать долг благоговейного почитания праху великого вождя. Когда шествие приблизилось к столице, то за две версты от города народ просил позволения везти дроги на себе, а у заставы встретили их восклицания «Ура!» В день погребения (13 июня) погода была пасмурная; но когда гроб сняли с катафалка и понесли в приготовленную в Казанском Соборе могилу, около которой развевались знамена армии, еще недавно непобедимой и Кутузовым сокрушенной, яркие лучи солнца ударили прямо на могилу.
Казалось, что само небо напутствовало благословением предаваемый земле прах Смоленского. [Записки о походе 1813 года, стр. 131 и 132.] Знаменитый проповедник, архимандрит Филарет (ныне митрополит Московский), произнес, в присутствии великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, надгробное слово, достойное важности предмета, образец духовного красноречия! В 1815 году король Прусский соорудил в Бунцлау Кутузову памятник, со следующей надписью на немецком и русском языках: «До сих мест князь Кутузов-Смоленский довел победоносные войска; но здесь смерть положила предел славным дням его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы; да будет благословенна память героя». В государствование ныне благополучно царствующего Государя Императора поставлена у Казанского Собора бронзовая колоссальная статуя фельдмаршала;
Псковский пехотный полк наименован полком его имени. Князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский среднего роста, тучный собою, крепкого, здорового сложения, выступал медленно; ездил в покойном экипаже; редко садился на лошадь по причине тяжести тела; любил вкусные блюда, великолепные палаты, мягкое ложе [Собрание разных сочинений Фукса], но на войне никогда по ночам не раздевался; имел нрав скрытый, недоверчивый и вместе веселый; говорил за обеденным столом: «Главная квартира не должна походить на монастырь; веселость солдата ручается за его храбрости». В молодых летах простирал горячность до такой степени, что, когда оставался недоволен полковым учением, то, сойдя с лошади, бросался на землю [Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, соч. Михайловского-Данилевского]. Царедворец ловкий, утонченный; лаская временщиков, одушевлял общество даром слова, занимательным рассказом, любезностью, особенно в кругу прекрасного пола, которого, до последних минут своей жизни, был страстным обожателем [«Однажды в Калише, — пишет Михайловский-Данилевский в Записках о походе 1813 года, — на балу я вышел из танцевальной залы в удаленные комнаты, где никого не было; наконец, в одной из них слышу хохот, вхожу туда, и что же вижу? Обремененного лаврами фельдмаршала, привязывавшего ленты у башмаков прекрасной шестнадцатилетней польки Маячевской». Стр. 67]; в превратности счастья молчалив; во время войны осторожен, медлителен, как Фабий; не пренебрегал неприятеля, с которым имел дело; дорожил запасными войсками и говаривал: «Если в шесть часов вечера резервы не вступили еще в дело, то хотя тогда я и не выиграю сражения, но верно не буду разбит». Перед Бородинским сражением войско еще покоилось, заря не занималась, а он один, без всякой свиты, обозревал, при деревне Горки, местоположение, сколько темнота позволяла.
Во время битв сохранял важность и хладнокровие; не требовал мнений посторонних; не терпел, чтоб ему давали советы, чтоб приказания его оставались без исполнения; взыскивал строго с виновных, несмотря на звания и на заслуги.
Неустрашим: мы выше сего упомянули, что на Бородинском сражении приближенные несколько раз отводили лошадь его за повода, потому что он стоял под выстрелами неприятельских батарей, осыпаемый ядрами.
Они перелетали через него при Малоярославце; вокруг свистели даже пули. Тщетно упрашивали его удалиться.
Он не внимал просьбам окружавших, желая удостовериться собственными глазами в намерениях Наполеона, ибо дело шло об обороте всего похода, а потому ни в одном из сражений Отечественной войны князь Кутузов не оставался так долго под выстрелами неприятельскими, как в Малоярославце. [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 321.] Отличался чрезвычайною предусмотрительностью: соображая, что Наполеон, переправясь через Березину, пойдет прямейшим путем к Вильне, чрез Зембин, он распорядился (13 ноября), чтобы тамошний дефиле был занят отрядом, при готовив таким образом верную гибель императору французов, но предписание фельдмаршала не было исполнено. [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 207.] Одинаковый жребий угрожал Нею у Сырокоренья, на который пункт князь Кутузов указывал своим генералам. [Там же, ч. 4, стр. 29.] Он угадывал человека с первого взгляда.
Военные и дипломаты всех держав удивлялись его обширным сведениям в теории и в практике каждого рода службы; ибо он был офицером инженерным, квартирмейстерским, артиллерийским, министром иностранным при дворах, градодержателем; образовал не существовавшие тогда в России легкую конницу и легкую пехоту; брал крепости; предводительствовал армиями в счастливые и неудачные времена. [Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского.] Самые недоброжелатели отдавали полную справедливость уму его, проницательности, обширной памяти.
С примерным благочестием соединял редкую доброту души: подписывая смертные приговоры или подвергая наказаниям, делался мрачным, удалялся во внутренние комнаты, не употреблял пищи. Никогда не роптал; никого не просил за себя, но любил предстательствовать — не завидовал — возбуждал зависть.
Скрывая даже от приближенных свой образ мыслей, повторял: «Какое нам дело до других! Нет лучше того, как знать себя самого». После Бородинской битвы, предположив в уме своем сдать Москву, он взял за руку начальника главного штаба 1-й армии Ермолова, говорившего с жаром о невозможности принять сражение у самой столицы, пощупал пульс у него и спросил: «Здоров ли ты!». «В этом деле, — сказал тогда фельдмаршал принцу Евгению Виртембергскому, — мне надобно полагаться только на самого себя, каков бы я ни был, умен или прост». [Описание Отечественной войны, ч. 2, стр. 322.] Подчиненных приучал к слепому повиновению: «Не тот истинно храбр, — говорил он, — кто, по произволу своему, мечется в опасность, а тот, кто повинуется». Сидя в кругу солдат на соломе и разделяя с ними пищу, приговаривал: «Хлеб да вода — солдатская еда»; обозревая полки в 1812 году, произнес: «Я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои? Солдату в походе не о щегольстве думать; ему должно отдыхать после трудов и готовиться к победе». [Деяния полководцев и генералов Александра I, ч. 1, стр. 113.] В другое время повторял: «Боже мой! Кто бы мог меня уверить, чтоб когда-либо враг наш осмелился сразиться на штыках с такими молодцами, как вы, братцы!» Преследуя Наполеона, он подъехал однажды к Измайловскому полку и спросил: «Есть ли хлеб?» — «Нет, Ваша Светлость», — отвечали солдаты. — «А вино?» — «Нет, Ваша Светлость». — «А говядина?» — «Тоже нет». — Приняв грозный вид, князь Кутузов сказал: «Я велю повесить провиантских чиновников.
Завтра навезут вам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать». — «Покорнейше благодарим!» — «Да, вот что, братцы: пока вы станете отдыхать, злодей-то, не дожидаясь вас, уйдет». — В один голос возопили гвардейцы: «Нам ничего не надобно; без сухарей и вина пойдем его догонять!» — При сих словах, подняв глаза к небу и утирая слезы, фельдмаршал произнес: «Великий Боже! Чем возблагодарить Тебя за милость, что имею счастие командовать такими молодцами!» — Неумолкаемое «Ура!» было ответом измайловцев. [Описание Отечественной войны, ч. 4, стр. 281 и 282.] За Неманом князь Кутузов приветствовал своих воинов: «Братцы, добрые русские солдатушки! Нам еще далеко идти; много будет трудов, но мы Русские! Бог нам поможет», — потом снимал фуражку и, обнажив голову, убеленную пятидесятилетней службой, восклицал, а за ним тысячи голосов: «Ура! С нами Бог!» Так обращался Смоленский с вверенным ему войском.
Он говорил иным языком, нежели Суворов, но столь же доступным к сердцу каждого, умев стяжать общую любовь.
Суворов отзывался о Кутузове: «Он умен, очень умен: его и сам Рибас не проведет! [См. о Рибасе в биографии генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина и в четвертом томе моего Словаря достопамятных людей Русской земли, стр. 308-314. Он намеревался (1790 г.) в присутствии Суворова и без его содействия овладеть Измаилом, но Кутузов предостерег главнокомандующего.] Репнин называл его Фабием Ларионовичем и Михаилом Баярдом, говорил: «Кутузов доступен, но сердце его недоступно». Наполеон сознался, что хитрец Кутузов обманул его в 1812 году своим фланговым маршем [Описание похода во Франции в 1814 году, соч. Михайловского-Данилевского, ч. 1, стр. 172]; называл его старою лисицею. «Разбить он меня может, — говорил о Наполеоне князь Михаил Илларионович, — но обмануть никогда!» [Описание Отечественной войны, ч. 3, стр. 145.] «Муж, после Императора Александра наиболее заслуживший признательность Отечества, — пишет Бутурлин в Истории нашествия Наполеона на Россию, — без всякого противоречия есть фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов.
Глубокой и постоянной мудрости его поступков Россия обязана скорым избавлением своим. Движение с Коломенской дороги на Калужскую; переход от села Тарутина к Малому Ярославцу; параллельное преследование неприятеля; переход от Ельни к Красному и искусные соображения боев под Красным — будут всегда служить образцами в военной науке. Кутузов явил себя тем более великим, что совершенно постигнув истинное свойство войны, производимой Россией, почувствовал, что она сражается за освобождение свое, а не для славы, и что долг его требовал, жертвуя даже личным славолюбием, нередко отказываться от видимо удобных случаев к успеху, которые счастие ему представляло, и вместо того ограничить себя нанесением неприятелю ударов менее блистательных, но вернейших и не столь дорого искупленных.
Зависть и другие столь же низкие страсти могут на время помрачить славу Кутузова; но бессмертие уже началось для имени его, и потомство, не столь пристрастное, как современники, не откажет дать ему место за услуги, оказанные Отечеству, возле Пожарского, а за военные дарования — возле Суворова». {Бантыш-Каменский}