Биография Кудрявцев-Платонов Виктор Дмитриевич

— профессор философии в Московской духовной Академии, род. 3 октября 1828 г. в Новоржевском уезде Псковской губернии, ум. 3 декабря 1891 г. Сын полкового священника.
Первоначальные условия его образования сложились не совсем благоприятно: его отец, принужденный следовать за своим полком, вел кочевую жизнь и постоянно должен был переводить мальчика из одного учебного заведения в другое.
Отданный сначала в Свенцянское уездное училище для дворян (соответствовавшее нынешней прогимназии), Кудрявцев в 1840 г. был переведен в только что открывшееся тогда Варшавское духовное училище и, по окончании в нем курса, продолжал свое образование в Волынской, Могилевской и Черниговской семинариях.
Несмотря на эти скитания, Кудрявцев везде учился превосходно.
Писаные им в то время русские и латинских «хрiи» и «рассуждения» могли бы служить интересными документами для историка русских духовных школ и свидетельствуют о хорошем формальном развитии мышления, об уменье разбираться в самых тонких вопросах тогдашней семинарской схоластики.
В 1848 г. Кудрявцев поступил в Московскую духовную академию.
Это было время, когда в Академии еще преподавал один из выдающихся представителей ее старины, философ протоиерей Ф. А. Голубнеский, когда уже была в полном расцвете научная деятельность универсального ученого богослова А. В. Горского, когда начинали свою так рано прерванную профессорскую карьеру Н. П. Гиляров-Платонов и мятежный мистик, впоследствии расстригшийся архимандрит, Феодор Бухаров.
Все это были талантливые люди, а некоторых из них, как напр. Горского, можно прямо назвать учеными подвижниками, жизнь которых походила на «житие». Но этим талантливым людям приходилось действовать при своеобразных условиях.
Над академией тяготел суровый надзор митрополита Филарета, вмешивавшегося во все мелочи ее жизни. Умея оградить свою академию от всех невзгод, грозивших ей извне, Филарет был беспощадно строг к тому, что совершалось внутри нее. Он не терпел даже тени свободомыслия и жестоко преследовал все, что по его мнению могло произвести «соблазн» в умах. Под страхом тяжелых кар и позорного унижения на так называемых публичных экзаменах, профессора не смели открыто высказывать в своих лекциях ничего, что сколько-нибудь отступало бы от принятых мнений, и должны были изощрять свое остроумие только в критике ложных или «непринятых» идей. Те из них, кто хотел расширить эти узкие рамки и преподавать с известной долей научной независимости, принуждены были хитрить и, читая в аудитории свои лекций согласно с собственным убеждением и проводя в них иногда довольно либеральные взгляды, они должны были давать студентам для публичных экзаменов записки, составленные в совершенно противоположном духе. Но, как показывает судьба Гилярова-Платонова, их не всегда спасала и эта уловка: постоянно возможен был донос, способный погубить профессора.
Еще более была стеснена их литературная деятельность.
Профессора не могли напечатать в академическом журнале ни одной строки, которая не была бы поправлена рукой Филарета, и эта властная рука нередко вытравляла из их произведений самое живое и оригинальное.
Этот суровый, недоверчивый и никогда не ослабевавший контроль развивал в профессорах Академии осторожность, доходящую до болезненной мнительности и вместе с тем порождал у них робость мысли и нередко приводил к тому, что люди о несомненными дарованиями и с очень благонамеренными стремлениями, но не умевшие приспособиться к обстоятельствам, были фатально осуждены на полное умственное бесплодие.
В такой атмосфере протекли студенческие годы и значительная часть дальнейшей службы Кудрявцева и эта атмосфера не могла не отразиться на нем. Кудрявцев учился в Академии так же блистательно, как и в семинарии.
В качестве лучшего студента своего курса он вскоре получил в награду за свои успехи стипендию митрополита Платона, которая давала ему право носить двойную фамилию: Кудрявцев-Платонов.
Он усердно занимался всеми академическими науками и писал большие сочинения на самые различные темы; но всего более его интересовала философия.
Академия научила Кудрявцева критически мыслить, но, по-видимому, не дала ему определенно сложившегося мировоззрения.
Здесь, на студенческой скамье, воспиталась его способность к труду и созрел его литературный талант; и здесь же, конечно, вполне определился склад его ума, ясный, аналитический, чрезвычайно осторожный и мало склонный к оригинальному творчеству.
В 1852 г. Кудрявцев окончил курс Академии первым магистром XVIII выпуска и тотчас же был оставлен бакалавром библейской истории и греческого языка. Но ему недолго пришлось быть на богословской кафедре: в 1854 г. он перешел на кафедру метафизики и истории древней философии, освободившуюся после смерти прот. Голубинского.
С этого времени начинается его широкая профессорская, литературная и практическая деятельность, связывающая его имя со всей дальнейшей историей Московской духовной Академии до последнего десятилетия минувшего века. Благодаря своим способностям и удачно слагавшимся обстоятельствам, Кудрявцев очень рано выдвинулся и с поразительной быстротой сделал свою ученую карьеру: уже в 1857 г. он был избран экстраординарным, а через год ординарным профессором и членом академической конференции.
Среди студентов он сразу завоевал себе выдающийся успех. Как показывают сохранившиеся записки его слушателей 1855 г., он сначала читал под именем метафизики философию религии.
Этот первоначальный его курс, ясный и систематичный по изложению, но довольно хаотичный и противоречивый по взглядам, был окрашен сильным влиянием гегельянства и отличался, по местам, большим и необычным для будущего теиста либерализмом.
Не называя вещей своими именами, не делая никаких выводов и не давая собственных решений, молодой профессор подвергал здесь довольно остроумной критике, наряду с пантеистическими теориями, церковно-догматическое учение о творении, об отношении Божества к миру, о происхождении зла и о целях вселенной.
Но эти молодые увлечения были непродолжительны.
Их скоро спугнула грозная тень митрополита Филарета, а затем пришло, по-видимому, искреннее убеждение, что полный рационализм может завести только в лабиринт безысходных противоречий, что мысль нуждается в твердых и незыблемых точках опоры, что такие точки опоры можно найти только в истинах веры, что обоснование этих истин есть долг разума и требование сердца.
Так возникло то миросозерцание, защите которого он посвятил всю свою литературную деятельность, миросозерцание не глубокое и не оригинальное по своим философским основам, но почтенное по своим задачам, очень цельное и последовательное по своей форме и строго православное по своему направлению.
Первым литературным трудом Кудрявцева была его магистерская диссертация «О единстве рода человеческого», напечатанная в 1852-1854 гг. в тогдашнем академическом журнале «Прибавления к творениям св. отцов в русском переводе». Несмотря на некоторую схоластичность мысли и рутинность приемов, эта работа была несомненно выдающимся явлением в тогдашней духовной литературе; она свидетельствует о большом трудолюбии и обнаруживает хорошие по тому времени богословские и естественнонаучные знания.
За ней последовал длинный ряд философско-апологических статей в различных богословских журналах: «О единобожии» («Приб. к твор. св. отцов», 1857 г.), «О первоначальном происхождении на земле рода человеческого» («Прав. Обозр.», 1860 г.), «Безусловный прогресс и истинное усовершенствование рода человеческого» («Приб. к твор. св. отцов», 1860), «О религиозном индиферентизме» («Дух. Беседа», 1861), «Об источнике идеи Божества» («Приб. к твор. св. отцов»; 1865), «Религия и позитивная философия» («Прав. Об.», 1875), «Телеологическая идея и материализм» (там же, 1877). «Телеологическое значение природы» (там же, 1878), «Материалистический атомизм» («Приб. к твор. св. отцев», 1880), «О происхождении органических существ.
Теория трансформации» (там же, 1883), и другие.
Большинство этих статей стоит в связи с умственными течениями 50-60-х годов и преломляет под известным углом зрения господствовавшие тогда научные и философские интересы.
Бурная эпоха всколыхнула все, чем до тех пор жило русское общество.
Разрушив обветшавшие формы жизни, она опрокинула и старое миросозерцание.
На смену гегельянству и славянофильству людей 40-х годов явились материализм, позитивизм и эволюционизм, имевшие для того времени весь интерес новизны и все обаяние последнего слова науки. Все проблемы религии, философии, морали, эстетики подвергались коренному пересмотру в духе новых теорий и увлечение этими теориями иногда приводило к изумительным крайностям.
Религия рассматривалась как собрание сказок, в которые наука уже не позволяет более верить; метафизическая философия считалась шарлатанством, а занимающиеся ею обманщиками и тунеядцами; искусство объявлялось праздной забавой, которая больше не нужна практическому веку. Эти увлечения не могли не вызвать реакции и одним из наиболее решительных и талантливых противников их выступил Кудрявцев.
Тем не менее, его борьба против материалистических доктрин не имела характера личной полемики, подобно наделавшей столько шума полемике Юркевича с Чернышевским; это была спокойная и отвлеченная ортодоксальная критика враждебных христианству философских и научных принципов.
Кудрявцев никогда не издавал своих статей отдельно и они оставались очень мало известными большой публике, не читающей духовных журналов; но они имели громадный успех среди духовенства, очень скоро были оценены славянофилами и замечены в официальных кругах.
В начале 60-х годов учреждались философские кафедры в русских университетах и министерство искало людей для замещения этих кафедр.
В целях борьбы с материализмом Кудрявцев был очень желанным человеком; поэтому он один из первых получил приглашение сначала, в 1800 г., в Московский университет, на кафедру, которую вскоре занял Юркевич, а затем, в 1861 г., в Петербургский, на кафедру, которую занимал впоследствии Владиславлев.
Оба эти предложения были отклонены им, отчасти по собственному побуждению, отчасти по воле митрополита Филарета, который очень ценил его «здравую философию» и особым письмом просил тогдашнего министра народного просвещения гр. Путятина «не ослаблять философской кафедры в Московской духовной Академии взятием от нее профессора Кудрявцева». Одна из упомянутых выше статей Кудрявцева, «О первоначальном происхождении рода человеческого», напечатанная в только что появившемся тогда журнале «Православное Обозрение» (1860, февраль — март), обратила на себя внимание Наследника Цесаревича Николая Александровича и очень понравилась ему своим спокойным и чуждым желчи тоном. Так как воспитатель Цесаревича гр. С. Г. Строганов считал полезным ввести в программу занятий своего Августейшего воспитанника изучение философии, то он воспользовался этим случаем и Кудрявцев, с согласия митр. Филарета, был приглашен ко Двору. В продолжение года, с января 1861 г. до января 1802 г., он читал Наследнику Цесаревичу популярный курс логики и метафизики, а в то же время давал уроки психологии Николаю Максимилиановичу, герцогу Лейхтенбергскому.
Наградой за этот почетный труд был следующий отзыв гр. Строганова в его письме к митр. Филарету: «Исполнив с примерным усердием и с замечательным талантом вверенное ему учение, молодой профессор умел возбудить в Августейшем своем ученике сочувствие к самому предмету учения и, конечно, много содействовал в продолжение истекшего года к просвещению его разума и к укреплению нравственных его сил. Постоянно следя за лекциями г-на Кудрявцева, я обязанностью считаю свидетельствовать о принесенной им пользе и благодарить Ваше Высокопреосвященство за милостивое содействие, оказанное Вами в образовании Наследника Престола.
Приятно Вам будет слышать от самого наставника, с каким чувством и в каких выражениях Николай Александрович прощался с ним». В свою очередь, Кудрявцев был в восторге от успехов своего царственного ученика и хранил, как драгоценную реликвию, его большой кабинетный портрет, с собственноручной надписью Цесаревича: «В воспоминание наших занятий в 1861 году. Николай». От обычной пожизненной аренды, предлагавшейся наставникам Цесаревича, Кудрявцев должен был, по желанию митр. Филарета, отказаться и она была заменена ему орденом.
В 1869-1870 гг. совершилась реформа духовных Академий, коренным образом изменившая строй их жизни и создавшая новые условия для деятельности их преподавателей.
Академии были освобождены от власти епархиальных архиереев и получили некоторую долю самоуправления.
Монашеская администрация была заменена протоиереями и светскими лицами, с полномочиями, значительно ограниченными советом; было увеличено число кафедр и предметы преподавания распределены по трем отделениям (наподобие факультетов): богословскому, историческому и практическому; для ординарных профессоров была сделана обязательной степень доктора богословия и проч. Период действия этого устава (с 1870 г. по 1884 г.) был в истории Московской духовной Академии эпохой особенного расцвета исторических наук. В течение всего этого периода Кудрявцев состоял помощником ректора (деканом) , на богословском отделении, не раз исправлял временно должность ректора и вообще был одной из главных пружин академического самоуправления.
К этому же времени принадлежат его наиболее крупные ученые труды. В 1873 г. он защищал свою докторскую диссертацию «Религия, ее сущность и происхождение» (М., 1871), в которой развил, систематизировал и попытался критически обосновать мысли, отчасти уже высказанные им по этому вопросу в прежних статьях.
С 1879 г. он принимал близкое участие в издании академического журнала, как член редакционного комитета, и много печатал в «Православном Обозрении», а позднее, в основанном при его моральной поддержке харьковском журнале «Вера и Разум». В «Православном Обозрении», кроме названных выше статей, начал появляться в это время его обширный курс «Из чтений по философии религии» (1879-1889), посвященный историко-критическому исследованию основных форм религиозного сознания, религиозно-философских миросозерцаний и доказательств бытия Божия. Этот курс, стоящий в связи с его докторской диссертацией, представляет принципиальную переработку тех лекций, которые он читал в первые годы своей профессорской деятельности.
В журнале «Вера и Разум» он печатал вт ечение нескольких лет (1884-1891), в виде отдельных статей, свои лекций по метафизике, хорошо известные его слушателям позднейшего времени.
Из этих лекций им опубликованы здесь введение в философию, гносеология, часть космологии и часть рациональной психологии.
В начале 80-х годов, когда возникла мысль об отмене академического устава 1869 г. и при Св. Синоде был учрежден Комитет для преобразования духовных учебных заведений, под председательством Казанского архиепископа (впоследствии митрополита Московского) Сергия, в числе немногих академических профессоров, вызванных для занятий в этом Комитете, был и Кудрявцев.
Результатом работ Комитета был действующий в настоящее время устав духовных Академий, возвративший их почти к прежнему состоянию: академии были снова подчинены епархиальным архиереям, опять восстановлена монашеская администрация, уничтожены отделения и т. д. Кудрявцев не противился этим преобразованиям и, принимая довольно значительное участие в них, вполне подчинил свои взгляды воле начальства; но он отстоял существовавшие в них по уставу 1869 г. три философских кафедры (метафизики с логикой, психологии и истории философии), вопреки проекту председателя Комитета, желавшего сократить их число, и провел предложение, в силу которого общая кафедра русской словесности и иностранных литератур была разделена на две. Вслед за преобразованием Академии были реформированы в том же направлении духовные семинарии и Кудрявцеву было поручено Св. Синодом составить для них новые программы философских наук, действующие до настоящего времени.
Позднее, по такому же поручению, им написаны были и учебники применительно к этим программам: «Введение в философию» (М., 1889) и «Начальные основания философии» (I — II вып., М., 1889-1890). Эти превосходные учебники, выдержавшие с тех пор несколько изданий, представляют сокращение его академического курса. Постоянным и самым любимым предметом чтений Кудрявцева была метафизика, в которую, кроме общего введения в философию, обыкновенно входила гносеология, рациональная теология (или философия религии), космология, рациональная психология и иногда элементы нравственной философии.
Сверх того, он читал в разное время историю древней философии (1854-1870) и логику (1880-1891), и преподавал много лет немецкий и французский языки. Прекрасный профессор, умевший излагать свой предмет очень ясно, просто и последовательно, Кудрявцев всегда пользовался большим успехом у своих слушателей и имел в их глазах выдающийся ученый и нравственный авторитет.
Кроме ученых заслуг, с его именем соединяется учреждение «Братство Преподобного Сергия, для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской духовной Академии», основанного в 1877-1880 гг. кружком его учеников, сослуживцев и почитателей в память 25-летия его профессорской деятельности.
До конца жизни Кудрявцев состоял председателем этого Братства и ему же завещал все свои труды. После его смерти Братство Преподобного Сергия издало (отчасти на завещанные им средства) собрание его сочинений, в трех больших томах (Сергиев Посад, 1892-1894). В это, к сожалению не совсем удовлетворительно редактированное, издание вошли почти все напечатанные им статьи, диссертации и курсы. Как мыслитель, Кудрявцев был самым видным представителем русского теизма и занимал у нас, toutes proportions gardees, такое же положение, какое, напр., занимали на Западе его современники Ульрици, Поль Жанэ или Секретан.
Его, разумеется, нельзя назвать основателем какой-нибудь новой и оригинальной философской системы; но он был превосходный философский писатель и талантливый апологет христианства.
Примирение разума и веры, обоснование философского миросозерцания, согласного с христианским учением, — такова была его задача.
Отношение нашего познания к опытному и сверхопытному бытию, идея Бога, происхождение религии, доказательства бытия Божия, вопрос об отношении Бога к миру, происхождение мира, целесообразность природы, сущность органической жизни, проблема духа и материи, бессмертие души, свобода воли, трансцендентные основы морали — вот главные предметы его исследований.
В теории познания Кудрявцев держался точки зрения старого догматизма и защищал мысль о полном соответствии мышления и бытия. Идею Бога он делал центральным пунктом своей метафизики и отстаивал ее теистическое понимание против пантеизма и деизма.
Происхождение религии он объяснял из непосредственного действия Божества на дух человека и внутреннего ощущения человеком Божества, из бесконечного объективного воздействия и конечного субъективного восприятия, выражающегося в истории религии так или иначе на языке представлений, понятий и чувствований.
Специальным внутренним органом такого восприятия он считал ум, как способность индуктивного познания, и представлял действие этой способности совершенно аналогичным с деятельностью внешних чувств.
Признавая недостатки отдельных доказательств бытия Божия, он видел в их совокупности вполне достаточную теоретическую опору для религиозной веры и, вместе с тем, философскую основу для наших ясных и определенных понятий о Божестве.
Свою точку зрения на отношение Божества к миру он называл трансцендентальным монизмом, который объединяет противоположности бытия посредством бесконечного, личного и трансцендентного существа и стоит одинаково далеко как от деистического дуализма, так и от пантеистического «субстанциального» монизма.
В вопросе о происхождении мира он доказывал, вопреки материализму и эволюционизму, необходимость абсолютной первопричины и защищал идею творения.
Ясное доказательство существования абсолютной разумной причины мира он видел в его целесообразности.
Внутренняя (имманентная) цель мировой жизни заключается, по его мнению, в ее собственном сохранении и развитии; ее внешней целью служит нравственно-разумное бытие, благо и совершенство человека; ее абсолютная цель состоит в приближении мира к абсолютному совершенству, в достижении того идеала, который составляет мечту оптимизма, и в устранении тех зол, которые наблюдает в нем пессимизм.
Считая невозможным механическое объяснение органической жизни, Кудрявцев отстаивал старую виталистическую теорию.
Его отношение к проблеме духа и материи не совсем определенно.
Безусловно отвергая материализм и доказывая самостоятельность психического начала в человеке, он, с одной стороны, признавал дух и материю двумя противоположными и равноправными инстанциями, с другой — склонен был рассматривать материю почти как призрачный субстрат для проявления духа: схоластический дуализм и платонический идеализм борются у него друг с другому.
В вопросе о бессмертии души он не шел далее исторически известных доказательств этой идеи и оценивал их совершенно так же, как и доказательства бытия Божия: не считая их вполне достаточными каждое в отдельности, он полагал, что они взаимно дополняют друг друга и в общей совокупности могут служить твердой основой для философской уверенности в вечном существовании нашего духа. Его точку зрения на свободу воли можно назвать умеренным индетерминизмом.
Признавая волю по существу безусловно свободной, он допускал ограниченность ее эмпирических проявлений; в области последних свобода, по его мнению, есть только идеал, к которому человек должен стремиться.
В этике Кудрявцев был до известной степени сторонником кантовской теории нравственного долга; но он рассматривал долг не как автономный принцип, а как закон Божественной воли, которой человек призван подчиняться из чувства бескорыстной преданности и любви. Некоторые из философских воззрений Кудрявцева в настоящее время уже не выдерживают критики.
Его гносеология есть ни что иное, как самый обыкновенный «наивный реализм». Его теория происхождения религии, несколько своеобразная по форме, но отнюдь не оригинальная по существу, основана на устарелых психологических схемах и сталкивается с непреодолимыми логическими и фактическими затруднениями.
Его «трансцендентальный монизм» есть скорее простая словесная формула, чем сколько-нибудь ясный философский принцип: в том смысле, в каком Кудрявцев употребляет эту формулу, она выражает только неудачную попытку соединить не соединяемые понятия.
Неопределенность его представлений об отношении духа и материи тем именно и объясняется, что он, несмотря на скрытое стремление к монистической точке зрения» на деле всегда продолжал держаться довольно незамысловатого дуализма.
Защищаемая им виталистическая теория если и не отжила свой век, то во всяком случае нуждается теперь в очень существенных изменениях.
Не всегда можно назвать удовлетворительными и приемы исследований Кудрявцева.
Его критика враждебных ему идей иногда поверхностна, ненаучна и мало убедительна.
Его доказательства собственных взглядов иногда слабы, схоластичны и даже близки порой к софизмам.
Постоянное стремление во что бы то ни стало приспособиться к защищаемой догме делает некоторые его построения искусственными и лишает их интереса.
Тем не менее, сочинения Кудрявцева имели немаловажное значение в истории русской философской мысли и не утратили известной ценности до настоящего времени.
Беспристрастный историк поставит ему в заслугу то обстоятельство, что он защищал права философского умозрения и отстаивал христианский идеализм в ту эпоху, когда у нас бесповоротно отвергались все вековые приобретения философии, когда охвативший русское общество прекрасный нравственный энтузиазм шел рука об руку с самым крайним теоретическим отрицанием.
Если в этой борьбе Кудрявцев не был более глубок и оригинален, то объясняется это, главным образом, теми условиями, при которых ему пришлось развиваться и действовать.
Современный читатель найдет у него немалую долю поучительного даже там, где он платит дань устаревшим традициям, и оценит его литературный талант.
Как популярный философский писатель, Кудрявцев имеет у нас не много себе равных.
Несмотря на некоторую растянутость, его работы всегда отличаются редкой ясностью, последовательностью, логической стройностью и законченностью.
Его терминология не свободна от небольших архаизмов и неточностей; но в общем, его язык замечательно правилен, прост и вместе с тем научен.
Некоторые страницы его сочинения могли бы до сих пор служить лучшими образцами философского стиля. Колубовский, «Материалы для истории философии в России», — приложение к журналу «Вопросы философии и психологии», кн. 4, стр. 20-32; его же, «Очерк философии в России», прил. к «Истории философии Ибервега-Гейнце, СПб., 1890, стр. 580-581; П. Соколов, «Краткие сведения о жизни и трудах В. Д. Кудрявцева» — «Богословский Вестник», 1892, январь, стр. 215-233; его же, «В. Д. Кудрявцев» — «Библиографические Записки», изд. Шибанова, 1892, март — июнь; А. Введенский, «Основатель системы трансцендентального монизма» — «Вопросы фил. и псих.», кн. 14-15 (то же в прилож. к I т. Сочинений Кудрявцева);
И. Корсунский, «В. Д. Кудрявцев» (Биографический очерк), прилож. к I т. Сочинений Кудрявцева. стр. 1-56. П. Соколов. {Половцов}