Биография Кони Анатолий Федорович

— известный судебный деятель и оратор; род. 28 января 1844 г. в СПб. (о родителях его см. соотв. статьи).
Воспитывался до 12 лет дома, потом в немецком училище св. Анны, откуда перешел во 2-ю гимназию; из VI класса гимназии прямо держал в мае 1861 г. экзамен для поступления в спб. университет по математическому отделению, а по закрытии, в 1862 г., спб. университета, перешел на II курс юридического факультета московского университета, где и кончил курс в 1865 г. со степенью кандидата.
Ввиду представленной им диссертации: «О праве необходимой обороны» («Московские Университетские Известия», 1866 г.), К. предназначен был к отправке за границу для приготовления к кафедре уголовного права, но, вследствие временной приостановки этих командировок, вынужден был поступить на службу, сначала во временной ревизионной комиссии при государственном контроле, потом в военном министерстве, где состоял в распоряжении начальника главного штаба, графа Гейдена, для юридических работ. С введением судебной реформы К. перешел в спб. судебную палату на должность помощника секретаря, а в 1867 г. — в Москву, секретарем прокурора московской судебной палаты Ровинского (см.); в том же году был назначен товарищем прокурора сначала сумского, затем харьковского окружного суда. После кратковременного пребывания в 1870 г. товарищем прокурора спб. окружного суда и самарским губернским прокурором, участвовал в введении судебной реформы в казанском округе, в качестве прокурора казанского окружного суда; в 1871 г. переведен на ту же должность в спб. окружной суд; через четыре года назначен вице-директором департамента министерства юстиции, в 1877 г. — председателем спб. окружного суда, в 1881 г. председателем гражданского департамента судебной палаты, в 1885 г. — обер-прокурором кассационного департамента сената, в 1891 г. — сенатором уголовного кассационного департамента сената, а в октябре следующего года на него вновь возложены обязанности обер-прокурора того же департамента сената, с оставлением в звании сенатора.
Таким образом, К. пережил на важных судебных постах первое тридцатилетие судебных преобразований и был свидетелем тех изменений, которые выпали за это время на долю судебного дела, в отношениях к нему как правительственной власти, так и общества.
Будущий историк внутренней жизни России за указанный период времени найдет в судебной и общественной деятельности К. ценные указания для определения характера и свойств тех приливов и отливов, которые испытала Россия, начиная с середины 60-х годов. В 1875 г. К. был назначен членом совета управления учреждений великой княгини Елены Павловны; в 1876 г. он был одним из учредителей спб. юридического общества при университете, в котором неоднократно исполнял обязанности члена редакционного комитета уголовного отдела и совета; с 1876 по 1883 гг. состоял членом Высочайше учрежденной комиссии, под председательством графа Баранова, для исследования железнодорожного дела в России, причем участвовал в составлении общего устава Российских железных дорог; с того же 1876 по 1883 гг. состоял преподавателем теории и практики уголовного судопроизводства в императорском училище правоведения; в 1877 г. избран был в столичные почетные мировые судьи, а в 1878 г. в почетные судьи СПб. и Петергофского уездов; в 1883 г. был избран в члены общества психиатров при военно-медицинской академии; в 1888 г. командирован в Харьков для исследования причин крушения императорского поезда 17 октября того же года и для руководства следствием по этому делу, а в 1894 г., в Одессу, для направления дела о гибели парохода «Владимир»; в 1890 г. харьковским университетом возведен в звание доктора уголовного права (honoris causa); в 1892 г. избран московским университетом в почетные свои члены; в 1894 г. назначен членом комиссии для пересмотра законоположений по судебной части. Таковы главные фазисы, через которые проходила деятельность К., обогащая его теми разнообразными сведениями и богатым опытом, которые, при широком научном и литературном его образовании и выдающихся способностях, дали ему особое в судебном ведомстве положение, вооружив могущественными средствами действия в качестве прокурора и судьи. Судебной реформе К. отдал все свои силы и с неизменной привязанностью служил судебным уставам, как в период романтического увлечения ими, так и в период следовавшего затем скептического к ним отношения.
Такое неустанное служение делу правосудия представлялось нелегким.
Наученный личным опытом, в одной из своих статей К. говорит: «Трудна судебная служба: быть может ни одна служба не дает так мало не отравленных чем-нибудь радостей и не сопровождается такими скорбями и испытаниями, лежащими притом не вне ее, а в ней самой». Проникнувшись духом судебных уставов, он создал в лице своем живой тип судьи и прокурора, доказав своим примером, что можно служить государственной охране правовых интересов, не забывая личности подсудимого и не превращая его в простой объект исследования.
В качестве судьи он сводил — выражаясь его словами — «доступное человеку в условиях места и времени великое начало справедливости в земные, людские отношения», а в качестве прокурора был «обвиняющим судьею, умевшим отличать преступление от несчастия, навет от правдивого свидетельского показания». Русскому обществу К. известен в особенности как судебный оратор.
Переполненные залы судебных заседаний по делам рассматривавшимся с его участием, стечение многочисленной публики, привлекавшейся его литературными и научными речами, и быстро разошедшийся в двух изданиях сборник его судебных речей — служат тому подтверждением (отзывы: «Вестник Европы», 1888 г., IV; «Неделя» 1888 г., № 12; «Русские Ведомости», 10 марта; «Новое Время», 12 июля; «Юридические Летописи», 1890 г., № 1; проф. Владимиров, «Сочинения»). Причина этого успеха К. кроется в его личных свойствах.
Еще в отдаленной древности выяснена зависимость успеха оратора от его личных качеств: Платон находил, что только истинный философ может быть оратором;
Цицерон держался того же взгляда и указывал при этом на необходимость изучения ораторами поэтов;
Квинтилиан высказывал мнение, что оратор должен быть хороший человек (bonus vir). К. соответствовал этому воззрению на оратора: он воспитывался под влиянием литературной и артистической среды, к которой принадлежали его родители; в московском университете он слушал лекции Крылова, Чичерина, Бабста, Дмитриева, Беляева, Соловьева.
Слушание этих лекций заложило в нем прочные основы философского и юридического образования, а личные сношения со многими представителями науки, изящной литературы и практической деятельности поддерживали в нем живой интерес к разнообразным явлениям умственной, общественной и государственной жизни; обширная, не ограничивающаяся специальной областью знания, эрудиция, при счастливой памяти, давала ему, как об этом свидетельствуют его речи, обильный материал, которым он умел всегда пользоваться, как художник слова. По содержанию своему, судебные речи К. отличались всегда высоким психологическим интересом, развивавшимся на почве всестороннего изучения индивидуальных обстоятельств каждого данного случая.
С особенной старательностью останавливался он на выяснении характера обвиняемого и только дав ясное представление о том, «кто этот человек», переходил к дальнейшему изысканию внутренней стороны совершенного преступления.
Характер человека служил для него предметом наблюдений не со стороны внешних только образовавшихся в нем наслоений, но также со стороны тех особых психологических элементов, из которых слагается «я» человека.
Установив последние, он выяснял, затем, какое влияние могли оказать они на зарождение осуществившейся в преступлении воли, причем тщательно отмечал меру участия благоприятных или неблагоприятных условий жизни данного лица. В житейской обстановке деятеля находил он «лучший материал для верного суждения о деле», так как «краски, которые накладывает сама жизнь, всегда верны и не стираются никогда». Судебные речи К. вполне подтверждают верность замечания Тэна, сделанного им при оценке труда Тита Ливия, что несколькими живыми штрихами очерченный портрет в состоянии более содействовать уразумению личности, нежели целые написанные о ней диссертации.
Под анатомическим ножом К. раскрывали тайну своей организации самые разнообразные типы людей, а также разновидности одного и того же типа. Таковы, например, типы Солодовникова, Седкова, княгини Щербатовой, а также люди с дефектами воли, как Чихачев, умевший «всего желать» и ничего не умевший «хотеть», или Никитин, «который все оценивает умом, а сердце и совесть стоят позади в большом отдалении». Выдвигая основные элементы личности на первый план и находя в них источник к уразумению исследуемого преступления, К. из-за них не забывал не только элементов относительно второстепенных, но даже фактов, по-видимому, мало относящихся к делу; он полагал, что «по каждому уголовному делу возникают около настоящих, первичных его обстоятельств побочные обстоятельства, которыми иногда заслоняются простые и ясные его очертания», и которые он, как носитель обвинительной власти, считал себя обязанным отстранять, в качестве лишней коры, наслоившейся на деле. Очищенные от случайных и посторонних придатков, психологические элементы находили в лице К. тонкого ценителя, пониманию которого доступны все мельчайшие оттенки мысли и чувства.
Сила его ораторского искусства выражалась не в изображении только статики, но и динамики психических сил человека; он показывал не только то, что есть, но и то, как образовалось существующее.
В этом заключается одна из самых сильных и достойных внимания сторон его таланта.
Психологические этюды, например, трагической история отношений супругов Емельяновых с Аграфеной Суриковой, заключившихся смертью Лукерьи Емельяновой, или история отношений лиц, обвинявшихся в подделке акций Тамбовско-Козловской железной дороги, представляют высокий интерес.
Только выяснив сущность человека и показав, как образовалась она и как реагировала на сложившуюся житейскую обстановку, раскрывал он «мотивы преступления» и искал в них основания, как для заключения о действительности преступления, так и для определения свойств его. Мотивы преступления, как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии лица, получали в глазах его особое значение, тем более, что он заботился всегда не только об установке юридической ответственности привлеченных на скамью подсудимых лиц, но и о согласном со справедливостью распределении нравственной между ними ответственности.
Соответственно содержанию, и форма речей К. отмечена чертами, свидетельствующими о выдающемся его ораторском таланте: его речи всегда просты и чужды риторических украшений.
Его слово оправдывает верность изречения Паскаля, что истинное красноречие смеется над красноречием как искусством, развивающимся по правилам риторики.
В его речах нет фраз, которым Гораций дал характерное название «губных фраз». Он не следует приемам древних ораторов, стремившихся влиять на судью посредством лести, запугивания и вообще возбуждения страстей — и тем не менее он в редкой степени обладает способностью, отличавшей лучших представителей античного красноречия: он умеет в своем слове увеличивать объем вещей, не извращая отношения, в котором они находились к действительности. «Восстановление извращенной уголовной перспективы» составляет предмет его постоянных забот. Отношение его к подсудимым и вообще к участвующим в процессе лицам было истинно гуманное.
Злоба и ожесточение, легко овладевающие сердцем человека, долго оперирующего над патологическими явлениями душевной жизни, ему чужды. Умеренность его была, однако, далеко от слабости и не исключала применения едкой иронии и суровой оценки, которые едва ли в состоянии бывали забыть лица их вызвавшие.
Выражавшееся в его словах и приемах чувство меры находит свое объяснение в том, что в нем, по справедливому замечанию К. К. Арсеньева, дар психологического анализа соединен с темпераментом художника.
В общем, можно сказать, что К. не столько увлекал, «сколько овладевал теми лицами, к которым обращалась его речь, изобиловавшая образами, сравнениями, обобщениями и меткими замечаниями, придававшими ей жизнь и красоту.
Кроме судебных речей, К. представил ряд рефератов, а именно в петербургском юридическом обществе: «О суде присяжных и об условиях его деятельности» (1880); «О закрытии дверей судебных заседаний» (1882); «Об условиях невменения по проекту нового уложения» (1884); «О задачах русского судебно-медицинского законодательства» (1890); «О литературно-художественной экспертизе, как уголовном доказательстве» (1893); в С.-Петербургском сифилидологическом и дерматологическом обществе — доклад «О врачебной тайне» (1893), на пятом Пироговском медицинском съезде — речь «О положении эксперта судебного врача на суде» (1893); в русском литературном обществе — доклады «О московском филантропе Гаазе» (1891); «О литературной экспертизе» (1892) и «О князе В. Ф. Одоевском» (1893). В торжественных собраниях С.-Петербургского юридического общества К. произнес речи: «О Достоевском, как криминалисте» (1881); «О заслугах для судебной реформы С. Ф. Христиановича» (1885); «Об умершем А. Д. Градовском» (1889); «О докторе Гаазе» (1891); «О внешней истории наших новых судебных установлений» (1892). Литературные монографические труды К. помещались в «Юридической Летописи» (1890), в «Журнале Министерства Юстиции» (1866 и 1895), в «Московских Юридических Известиях» (1867), в «Журнале Уголовного и Гражданского Права» (1880), в «Вестнике Европы» (1887, 1891 и 1893), в «Историческом Вестнике» (1887), в газете «Порядок» (1881), в «Книжках Недели» (1881, 1885 и 1892), в «Новом Времени» (1884, 1890, 1894), в «Голосе» (1881). Вл. С. {Брокгауз} Кони, Анатолий Федорович (дополнение к статье) — известный судебный деятель и писатель.
С 1894 по 1899 гг. участвовал в комиссии для пересмотра судебных уставов, отстаивая в своих особых мнениях их основные начала и ратуя за несменяемость судей, за упразднение судебной власти земских начальников и за невозможность передачи полиции следственных функций.
В 1894-95 гг. председательствовал в совещаниях собрания старших председателей и прокуроров судебных палат по вопросу о суде присяжных.
В 1896 г. оставил обер-прокурорский надзор и вернулся к обязанностям сенатора.
В 1900 г. перешел из уголов. кассац. деп. в общее собрание сената.
В 1904 г. назначен членом комиссии по введению в действие Уголовн. улож. 1903 г. В 1905 г. назначен членом особого совещания по пересмотру законов о печати.
В 1900 г. избран почетным академиком разряда изящной словесности СПб. академии наук. В 1903 г. избран в гласные СПб. думы. Печатные труды К. с 1895 г.: «За последние годы» (собрание кассационных заключений и обвинительных речей за 10 лет, 1885-95; 1895; 2-е изд., 1899); «Судебные речи» (3-е изд., 1899; 4-е доп. изд., 1905). В 1896 г. напечатал биографию Д. А. Ровинского («Вестн. Европы»), в 1897 г. биографию д-ра Ф. П. Гааза (ib.), выдержавшую 4 полных и много сокращенных изданий; в 1898 г. — очерк жизни и творчества И. Ф. Горбунова («Вестн. Европы»), в 1903 г. биографию В. А. Черкасского (ib.) и биографию вел. кн. Елены Павловны (ib.), в 1904 г. — биографические очерки главных деятелей судебной реформы: Замятнина, Буцковского, Ровинского, Стояновского, Зарудного и Ковалевского (прилож. к «Вестн. Самообразования»). Другие его труды: «Задачи судебной этики» («Вопр. Фил. и Псих.», 1902); «Свидетели на суде» (сборн. «Проблемы психологии», 1905). Речи К. о Пушкине (1899) и В. С. Соловьеве (1901) напечатаны в «Изв. Акад. Наук» и «Вестнике Европы». Кроме того К. прочел ряд докладов в юридическом обществе и публичных лекций («О нравственных началах уголовного процесса», «О философских воззрениях кн. Одоевского», «О мерах борьбы с проституцией», «О французской литературе конца XIX в.», «О французском философе-поэте Гюйо», о Ренане, Леониде Андрееве и мн. друг.). Все труды К. несудебного содержания объединены в его книге: «Очерки и воспоминания» (СПб., 1906). {Брокгауз} Кони, Анатолий Федорович [1844-1927] — крупный судебный деятель.
Род. в литературно-артистической семье: отец был водевилистом, редактором журн. «Репертуар и Пантеон» (см. «Кони Ф.»), мать — артисткой и писательницей.
Образование получил на юридическом факультете Московского университета.
В эпоху 60-х и 70-х гг. отдался проведению судебных реформ, был одним из первых деятелей нового пореформенного суда. Находился в постоянном общении с виднейшими писателями той поры — Толстым, Тургеневым, Достоевским, Некрасовым и мн. др. В 1900 был избран почетным академиком и действительным членом разряда изящной словесности при Академии наук. Богатый материал своих жизненных встреч К. использовал в пяти томах воспоминаний, объединенных общим названием «На жизненном пути» и отражающих традиционное мировоззрение старого барского либерализма.
В своих воспоминаниях К. дал характеристики многих выдающихся писателей: Толстого, Тургенева, Гончарова, Писемского, Некрасова, Достоевского, Апухтина, Чехова; характеристики эти носят преимущественно биографический характер.
К. выявляет себя в них тонким и умелым портретистом (см. «Мемуарная литература»). Библиография: I. Судебные речи, изд. 4-е, СПб., 1905; Очерки и воспоминания, СПб., 1906; На жизненном пути, 5 тт. (тт. I и II вышли в 1912, тт. III и IV были напечатаны за границей, изд. «Библиофил», 1922-1923, т. V, изд. «Прибой», 1929). II. Глинский Б., Русское судебное красноречие, СПб., 1897; Арсеньев К. К., Русское судебное красноречие, «Вестник Европы», 1888, IV; Батюшков Ф., ст. в «Мире божьем», 1906, II; Юбилейный сборник «А. Ф. Кони, 1844-1924», изд. «Атеней», Л., 1925; Памяти А. Ф. Кони, Труды Пушкинского дома Акад. наук СССР, изд. «Книга», Л., 1929. В. Б. {Лит. энц.} Кони, Анатолий Федорович Род. 1844, ум. 1927. Юрист, выдающийся судебный оратор, общественный деятель.
Член Государственного совета.
Профессор Петроградского университета (1918-1922), с 1900 г. почетный член Петербургской академии наук. Сын Ф. А. Кони (см.).