Биография Аракчеев граф Алексей Андреевич

— генерал от артиллерии, род. 23-го сентября 1769 г., ум. 21-го апреля 1834 г. Род Аракчеевых, старинных дворян Новгородской губернии, ведет свое начало от новгородца Ивана Степанова Аракчеева, получившего в 1584 г. «за службу предков и отца его, и его которые службы, и ратоборство, и храбрость» вотчины в Бежецкой пятине, в Никольском погосте.
Прадед Алексея Андреевича, Степан Аракчеев умер капитаном, состоя на службе в армейских полках; дед, Андрей в чине поручика убит в турецком походе Миниха.
Отец графа Аракчеева, Андрей Андреевич, служил л.-гв. в Преображенском полку и в чине поручика вышел в отставку, поселившись в доставшемся ему по разделу небольшом родовом поместье в 20 душ, в Бежецком уезде, Тверской губернии.
Здесь протекли первые годы детства Алексея Андреевича и отсюда им вынесены «первые впечатления и первый взгляд на жизнь. Порученный всецело попечениям матери, Елизаветы Андреевны, урожденной Витлицкой, он прочно усвоил кодекс ее педантичных требований, основанных, главным образом, на стремлении к постоянному труду, строгому порядку и необыкновенной аккуратности и бережливости; многое, унаследованное им из воспитания в родительском доме, навсегда запечатлелось в его характере.
Первым наставником его был сельский дьячок, ознакомивший своего ученика за скромную годовую плату «трех четвертей ржи и овса», с грамотою, письмом и четырьмя правилами арифметики; с этими, знаниями, после многих испытаний, Аракчеев 20-го июля 1783 г. поступил кадетом в шляхетный артиллерийский и инженерный кадетский корпус.
Быстрыми успехами в науках, в особенности по математике и артиллерии, и отличным поведением, он вскоре обратил на себя внимание всего корпусного начальства; семь месяцев спустя, он уже перебрался в верхние классы и затем, награждаемый по аттестации примерного кадета, 9-го февраля 1775 г. был произведен в капралы, через два месяца (21-го апреля) — в фурьеры и 27-го сентября — в сержанты, а в августе 1786 г. был пожалован вызолоченною медалью, установленною за отличие.
Не менее рвения оказал он и к фронтовым занятиям.
С пятнадцатилетнего возраста Аракчеев сделался помощником корпусных офицеров, которые поручали ему слабых по фронту и по наукам кадетов, надзор за порядком и даже производство строевых учений.
Начальники осыпали его громкими и общими похвалами и высказывали ему полное доверие. «С сегодняшнего дня, — писал от 4-го апреля 1787 г., директор корпуса еще не окончившему курса Аракчееву, — вы властны посещать классы или заниматься у себя; вы сами себе составите план наук и будете одной совести вашей отдавать в оном отчет… ваш верный друг П. Мелиссино». Не любили только кадеты поставленного над ними сержанта, за его строгости и крутое обращение. 27-го сентября 1787 г. Аракчеев был произведен в первый офицерский чин поручика армии и по совету Мелиссино остался при корпусе репетитором и преподавателем математики и артиллерии.
Деятельное участие Аракчеева в сформировании при кадетском корпусе, во время шведской войны, новой артиллерии и в составлении «кратких артиллерийских записок в вопросах и ответах» доставило ему в 1789 г. перевод в артиллерию с переименованием в подпоручики и назначение командиром особой гренадерской команды, составленной из лучших фронтовиков трех рот корпуса.
Вместе с тем, еще более возросло к нему расположение генерала Мелиссино; пользуясь своими связями с обществом, он доставил выгодные уроки бедному офицеру в доме вельможи, графа H. И. Салтыкова, а 24-го июля 1791 года, при содействии последнего, выхлопотал определение Аракчеева в свой штаб в старшие адъютанты с чином капитана армии, о чем и извещал его «с великим удовольствием» в письме от 29-го числа. Вскоре, однако, случай переменил положение Аракчеева и поставил его на новый, неожиданный путь. Цесаревич Павел Петрович, устраивая свои гатчинские войска, пожелал иметь сведущего офицера для артиллерии.
Он обратился к Мелиссино и тот указал на Аракчеева. 4-го сентября 1792 года, в мундире и прическе гатчинских войск, Аракчеев уже прибыл в Гатчину и тотчас получил приказание Наследника «явиться к роте». На первом же разводе он представился как бы век служивший в Гатчине и своим усердием, знанием дела и точною исполнительностью вызвал к себе полное благоволение Великого Князя. Месяц спустя, 8-го октября, присутствуя при стрельбе Аракчеева из мортиры и убедившись в искусстве и знаниях по артиллерийской части своего нового офицера, Павел Петрович назначил его в тот же день командиром артиллерийской роты, пожаловал чином капитана артиллерии и дал ему право находиться постоянно при своем обеденном столе. С этого дня началась новая эпоха жизни двадцатичетырехлетнего капитана.
Став ответственным начальником отдельной части, Аракчеев энергично и всецело отдался своим новым обязанностям.
В короткое время он сумел Гатчинскую артиллерию, преобразованную в 1795 г. в полк, привести в образцовый порядок.
Ни с кем не сближаясь, не заискивая ни в какой партии, он одним лишь строгим отношением к службе, ревностным усердием и быстротою выполнения повелений Цесаревича достиг тех, следовавших одно за другим отличий и назначений, которые поставили его первым лицом в гатчинских войсках. 5-го августа 1793 г. Наследник пожаловал его артиллерии майором; кроме заведования артиллериею Аракчееву было поручено устройство классов для младших офицеров, подпрапорщиков и юнкеров; в конце 1794 г. ему было поручено устройство хозяйственной части гатчинских войск; он же состоял в должности инспектора, сначала одной артиллерии, а с начала 1796 г. и пехоты и в должности гатчинского губернатора Строгий к самому себе, не допуская ни малейших отклонений от порядка службы, Аракчеев являлся столь же требовательным и в отношении подчиненных.
Суровость его к последним, получившая с течением времени еще более легендарную известность, принесла, однако, значительную пользу войскам гатчинского гарнизона, доставившим впоследствии отличных инструкторов для всей русской армии. Главнейшая заслуга в этом бесспорно принадлежала Аракчееву, что хорошо понимал и ценил Цесаревич. «Советую приехать сюда на некоторое время вывесть сей дух», писал, например, Великий Князь своему энергичному помощнику, вызывая его в Павловск для водворения строевого порядка в начавших распускаться батальонах Недоброва и Федорова. 28-го июня 1796 г., по особому ходатайству Павла Петровича, последовало производство Аракчеева в подполковники артиллерии и полковники войск Наследника.
В этих чинах он закончил свою службу в Гатчине. 6-го ноября скончалась Императрица Екатерина ІІ-я и на престол вступил ее сын. Аракчеев был немедленно вызван в Петербург. «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде» — встретил его Император Павел и тут же, соединяя его руку с рукою Великого Князя Александра Павловича, добавил: «будьте навсегда друзьями». В приказе 7-го ноября, вслед за лицами Императорской Фамилии, было объявлено назначение Аракчеева петербургским городским комендантом и «штабом» (штаб-офицером по хозяйственной части) л.-гв. Преображенского полка; на другой день он был произведен в генерал-майоры, на третий назначен командиром сводного гренадерского батальона Преображенского полка: 13-го ноября Государь пожаловал ему аннинскую ленту. 12-го декабря Аракчеев получил богатую Грузинскую волость в Новгородской губернии, единственный ценный дар, принятый им в течение всей службы.
Этим, однако, не ограничились дальнейшие пожалования и назначения Аракчеева.
В конце января следующего года, сдав должность коменданта, на время своего отсутствия, генерал-лейтенанту Буксгевдену, он отправился в Москву в числе лиц, сопровождавших Государя для торжества коронации; в день последней, 5-го апреля 1797 г., он был пожалован александровским кавалером и бароном; и 9-го апреля последовало назначение его генерал-квартирмейстером по всей армии и 10-го августа ему же было вверено командование л.-гв. Преображенским полком.
Столь обширное поле деятельности открылось для Аракчеева с воцарением Императора Павла; он явился главнейшим участником в предпринятых им громадных преобразованиях по военной части. Бывшие войска Наследника были распределены по войскам гвардии и внесли с собою в последние новые порядки службы, новые требования и суровую гатчинскую дисциплину.
Последние годы блестящего царствования Екатерины омрачились беспорядками в армии и упадком дисциплины.
Во внутренней ее жизни таилось множество уклонений от правильного течения дел. В издержках на содержание войск не было надлежащей отчетности; не имелось верного счета наличному числу людей под ружьем; тысячи солдат, в особенности знавших ремесло, прямо с поступления на службу, определялись по поместьям своих начальников; полки не имели однообразного устройства, обучение, содержание и даже обмундирование людей зависели от произвола полковых командиров.
С подобным состоянием армии не мог примириться Император Павел, привыкший уже к строгой школе своих гатчинцев; с энергиею и без проволочек, он принялся беспощадно водворять порядок.
Начались суровые преследования, настойчивые попытки к коренной реорганизации всей военной части и, как неразрывный спутник с ними, появились легендарные приказы о повальных исключениях из службы и отставках.
В армии, в особенности же в гвардейских войсках, дух новых требований, отнимавших от них дух прежней свободы, вызвал естественный ропот и недовольство, обрушившиеся, главным образом, на ближайшего участника вводимых преобразований, барона Аракчеева.
Последний, действительно, явился грозою войск. Неумолимо строгим, но беспристрастным, стоял он на страже точного выполнения указаний Государя и соблюдения всего законного.
Многого полезного для дела службы успел достигнуть Аракчеев своим усердием.
При нем были введены во всей армии уставы и различные положения, выработанные гатчинскою школою, восстановлены и ограждены от нарушений дисциплина и порядок в войсках, установлен строгий надзор за правильным ведением хозяйства в частях войск, и главным образом за довольствием и опрятным содержанием нижних чинов. «Чистые казармы — здоровые казармы» — было его любимою приговоркою, и строгими требованиями он, действительно, достиг опрятности в помещениях.
Однако, суровая строгость его, явилась для Аракчеева роковою. 1-го февраля 1798 г. барон был уволен в отпуск до излечения болезни с сохранением только звания генерал-квартирмейстера, на другой день лишился и этого звания, а 18-го марта, без прошения, с производством в генерал-лейтенанты, уволен в чистую отставку.
Государева немилость, при этом первом падении Аракчеева, длилась не долго. Через полгода, 11-го августа, он был снова принят на службу, с зачислением в свиту Государя; 22-го декабря снова занял должность генерал-квартирмейстера, и 4-го января 1799 г. был назначен командиром л.-гв. артиллерийского батальона и инспектором всей артиллерии. 8-го января 1799 г. ему был пожалован командорственный крест св. Иоанна Иерусалимского, а 5-го мая графский титул, причем к поднесенному для утверждения графскому гербу Государь собственноручно прибавил надпись: «без лести предан». Вскоре, однако, благоволение Государя снова поколебалось к Аракчееву, и граф был вторично отставлен от службы (1-го октября 1799 г.) «за ложное донесение», которое заключалось в следующем.
Родной брат Аракчеева, Андрей, командовал артиллерийским батальоном, от которого стоял караул во время покражи из арсенала золотых кистей и галуна со старинной артиллерийской колесницы.
Между тем, граф донес Императору Павлу, что караул содержался от полка генерала Вильде.
Государь не замедлил исключить Вильде из службы; но невинно пострадавший генерал, решился обратиться к Кутайсову и объяснить ему поступок Аракчеева.
Вслед за этим и появился Высочайший приказ об увольнении от службы графа, который немедленно выехал в Грузино.
Первые годы царствования Императора Александра не изменили положения опального грузинского помещика; о нем как бы забыли.
Только 27-го апреля 1803 г. граф Аракчеев был вызван в Петербург, где 14-го мая снова принят на службу и назначен на прежнюю должность инспектора всей артиллерии и командира л.-гв. артиллерийского батальона.
Время главного управления Аракчеевым русскою артиллериею составляет одну из блестящих страниц ее истории.
При нем совершились важные преобразования, благодаря которым наша артиллерия, стяжала себе в последовавших войнах заслуженные похвалы всей Европы.
Деятельность неутомимого инспектора почти не оставила пробелов и не упустила ничего, что могло бы в то время послужить на пользу артиллерии.
Главнейшими из преобразований, последовавших за вступлением Аракчеева в управление артиллериею, являются: выделение артиллерийских частей в самостоятельные отдельные единицы, как в боевом, так и в хозяйственном отношениях, сформирование артиллерийских бригад, новое издание штатов артиллерии, развитие ее боевых средств, поднятие образовательного ценза личного состава, учреждение, сначала (1804 г.) временного артиллерийского, а затем (1808 г.) Ученого Комитета, основание издания «Артиллерийского Журнала» (1808 г.), учреждение разных школ и классов для офицеров и нижних чинов, установление нормальных образцов и размеров для орудий, лафетов и вообще материальной части артиллерии, улучшение всех технических заготовлений и порядка приема их на службу и многое др. Им же были изданы и многие инструкции для руководства артиллеристов на службе, как мирного, так и военного времени.
Находясь в свите Государя в Аустерлицком сражении 1805 г., Аракчеев был личным свидетелем боевых действий реорганизованной им артиллерии, 27-го июля 1807 г. он был произведен в генералы от артиллерии; в том же году, 12-го декабря, назначен, при сохранении носимых им званий, состоящим при Государе Императоре по артиллерийской части и 21-го декабря определен присутствовать в артиллерийской экспедиции Военной Коллегии.
Только что минувшая война с Франциею, закончившаяся тильзитским миром, обнаружила громадные злоупотребления и непорядки в делах военного ведомства, в особенности по провиантской части; по Высочайшему повелению было назначено строгое следствие над виновниками; именным указом провиантским чиновникам было запрещено временно даже носить мундиры.
Император Александр знал, что энергия Аракчеева одна лишь могла восстановить дисциплину в войске и обуздать хищничество провиантских чиновников. 13-го января 1808 г. он поставил его во главе военного министерства, а 17-го числа, вместе с тем, назначил генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии.
Генерал-инспектором последней, Аракчеев оставался до вступления в 1819 г. Великого Князя Михаила Павловича в действительное отправление обязанностей генерал-фельдцейхмейстера. 26-го января 1808 г. Аракчееву были поручены также в командование военно-походная канцелярия Государя и фельдъегерский корпус; 30-го августа повелено Ростовскому мушкетерскому полку носить его имя. С деятельностью графа Алексея Андреевича, как военного министра, связана история многих коренных и полезных преобразований, особенно по части внутреннего устройства армии и ее управления.
При нем введены новые правила и изданы положения по различным частям военного управления, сокращена и упрощена переписка, учреждены для свода рекрут, в 27 разных местах Империи, запасные рекрутские депо и многое др. Вместе с тем совершились коренные переформирования по устройству хозяйственной части в войсках.
Круг деятельности Аракчеева увеличивался с каждым днем, особенно в ожидании похода в Швецию, в такое время, когда Россия уже вела три войны: с Англиею, Турциею и Персиею.
В феврале 1808 г. последовал разрыв с Швециею и военные действия затянулись до зимы. Император Александр I, желая положить конец им и воспользоваться чрезвычайно редким явлением покрытия всего Ботнического залива льдом, повелел главнокомандующему, генералу Кноррингу, перейти с войсками из Финляндии на шведский берег по льду залива.
Напрасно главнокомандующий, ссылаясь на донесения своих отрядных начальников, представлял препятствия к исполнению этого плана, требования Государя были настоятельны и для скорейшего выполнения их, в феврале 1809 г., к армии был послан Аракчеев.
В армии его встретили почти враждебно; все, на кого был возложен переход через Ботнику, старались под разными предлогами отклонить от себя исполнение этого отважного подвига; каждый отчаивался в успехе, донося о неодолимых препятствиях;
Кнорринг просил об отставке.
Но Аракчеев знал, что особенных препятствий нет и разными мерами сумел приготовить все нужное к открытию зимней кампании.
Войскам было предписано готовиться к переходу, а начальникам их немедленно же вести свои отряды из указанных пунктов на шведский берег. «Государь Император, — писал он 28-го февраля одному из таких начальников, Барклаю де-Толли, — к 16-му марту прибудет в Борго, то я уверен, что вы постараетесь доставить к нему шведские трофеи.
На сей раз я желал бы быть не министром, а на вашем месте, ибо министров — много, а переход через Кваркен Провидение предоставляет одному Барклаю-де-Толли». 10-го марта последний был уже в Умео… Такова сила энергии графа Аракчеева и ему одному принадлежит слава приведения в действие великой мысли Александра о перенесении русских знамен на шведский берег. 5-го сентября 1809 г. был заключен с Швециею мир в Фридрихсгаме; на другой день Государь препроводил Аракчееву собственный орден св. Андрея Первозванного, при милостивом рескрипте, но граф упросил его взять орден обратно. 7-го сентября последовал Высочайший указ; «В воздаяние ревностной и усердной службы военного министра графа Аракчеева, войскам отдавать следующие ему почести и в местах пребывания Его Императорского Величества». 1-го января 1810 г., с учреждением Государственного Совета, Аракчеев был назначен председателем департамента военных дел, сохранив присвоенные ему, в бытность военным министром, звания члена комитета министров и сенатора.
Вскоре, однако, последовало временное охлаждение к нему Императора Александра.
Усилившейся при Дворе разными случаями партии графа Салтыкова, князя Голицына, Гурьева и др., удалось на время оттеснить от Государя сурового советника.
Сам Аракчеев, в письме к брату Петру, от 3-го апреля 1812 г., так описывает свое положение: «Сие все меня бы не беспокоило, ибо я уже ничего не хочу, кроме уединения и спокойствия, и предоставляю всем вышеписанным вертеть и делать все то, что к их пользам; но беспокоит меня то, что, при всем оном положении, велят еще мне ехать и быть в армии без пользы, а как кажется, только пугалом мирским; и я уверен, что приятели мои употребят меня в первом возможном случае там, где иметь я буду верный способ потерять жизнь, к чему я и должен быть готов; вот вам мое положение в ясности». Но ему не пришлось участвовать ни в одном сражении.
В мае 1812 г. он сопровождал Государя из Петербурга в Вильну, а с началом военных действий — в укрепленный лагерь при Дриссе, где представил, подписанное им, Балашевым и Шишковым, прошение, убедившее Императора Александра оставить армию. По возвращении в Петербург, Аракчеев, в звании члена состоявшего при Императоре особого комитета, был занят организациею окружных ополчений, в первых числах августа заседал в другом комитете графа H. И. Салтыкова, избравшем Кутузова верховным вождем над всеми армиями, и в том же месяце сопровождал Государя в Або на свидание с шведским наследным принцем.
Еще за несколько недель перед тем, 17-го июня, Александр Павлович снова поручил ему управление при себе военных дел, и с оного числа, — пишет Аракчеев в своих автобиографических заметках, — вся французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления Государя Императора». Ему же поручено было от имени Государя объявлять высочайшие повеления.
Вернув к себе, таким образом, полное доверие Государя, Аракчеев стал его неразлучным спутником. 6-го декабря 1812 г., Александр Павлович собственноручно утвердил духовную графа и вместе с ним в тот же день выехал в Вильну, для заграничного похода.
В Париже, 31-го марта 1814 г., Государь собственноручно написал уже приказ о производстве его в генерал-фельдмаршалы, но Аракчеев упросил Монарха отменить приказ и 30-го августа того же года принял портрет его, для ношения на шее. Вторичное путешествие Государя за границу в 1815 г. и в южную Россию в 1818 г., еще более приблизило к нему графа Аракчеева.
Ему первому Государь сообщил свои планы об устройстве военных поселений, ему же было поручено образование их. Идея поселений имела существеннейшим своим основанием стремление правительства уменьшить расход по содержанию войск, путем передачи части армии на содержание жителей; поселенные среди них войска должны были слиться с ними, помогать им в сельских работах, в домашних занятиях и на ряду с этим, с своей стороны, приучать их к военной жизни, дисциплине и строевым порядкам.
Первый опыт подобному поселению войск в России был сделан еще в 1809 г. поселением части Елецкого пехотного полка в Могилевской губернии, в Климовецком повете; но наступившая затем отечественная война остановила его развитие.
С возвращением армии из похода 1815 г., Император Александр с новою энергиею приступил к осуществлению своей заветной идеи. Аракчеев был избран ближайшим исполнителем ее и к 1824 г. сорок полков были расселены среди жителей губерний: Новгородской, Херсонской, Могилевской и Харьковской.
Соединение всех поселений одного полка было наименовано округом, всем же поселенным войскам, 3-го февраля 1821 г., было присвоено наименование отдельного корпуса военных поселений, в звании главного начальника которых состоял граф Аракчеев.
Поселяемые войска получили подробные инструкции для руководства при новых условиях службы в поселениях; начальникам было предписано: «стараться добрым поведением всех вообще чинов, не только предупредить всякие жалобы и неудовольствия своих хозяев, но приобрести их любовь и доверенность»; крестьянам поселений были дарованы многие льготы.
В числе последних им объявлено сложение многих казенных недоимок, облегчение и даже уничтожение некоторых денежных и натуральных повинностей, бесплатное пользование медикаментами и мн. др. Заботами графа Аракчеева в поселениях были заведены общественные хлебные магазины, положено основание конских заводов, образованы особые команды мастеровых разных ремесел и специалистов по сельскому хозяйству, учреждены для детей отдельные школы кантонистов, заведены вспомогательные капиталы для офицеров и поселян, устроены лесопильные и др. заводы и различные промышленные производства, наконец, образован специальный капитал военных поселений, достигший в 1826 г. 32 миллионов рублей.
Корпус военных поселений, при всем том, имел собственную типографию и даже предпринял периодическое издание под заглавием: «Семидневный листок военного поселения, учебного батальона поселенного гренадерского графа Аракчеева полка». Исследование причин происходивших в разных округах беспорядков указывает, что ближайшая ответственность за них падает не на Аракчеева, а прежде всего на непосредственных командиров поселений; производство дознания каждый раз обнаруживало целую систему злоупотреблений частных начальников, руководствовавшихся при управлении поселянами произволом и преследованием корыстных расчетов.
Других результатов, впрочем, и не могло быть в деле, в котором так много предоставлено было личному произволу; по новизне вопроса не могло быть выработано вполне правильной и определенной организации военных поселений, будущее же повело к их уничтожению.
В 1826 г. Аракчеев сдал управление корпусом, и пять лет спустя в поселениях возникли повальные бунты, далеко оставившие за собою значение всех волнений среди поселян его времени.
Особенная заботливость графа Аракчеева проглядывает в устройстве новгородских поселений, служивших образцом для прочих округов; в переписке с главным командиром их, генералом Маевским, встречается много указаний, проливающих свет на действительное отношение графа к развитию идеи Императора Александра І. Характерно письмо его от 12-го мая 1824 г., в котором, между прочим, сказался Аракчеев всех периодов своей многолетней службы: «Прошу вас покорно не спускать и строгость нужна более для штаб и обер-офицеров, нежели для военных поселян, и оное требую, ибо мои правила не сходятся с правилами, в армии употребляемыми; я полагаю, что когда строгость, разумеется, справедливая, без интриг (коих я не терплю и всякий тот у меня все потеряет, кто начнет интриговать) употребляется на начальников, то все пойдет хорошо и солдаты будут хороши.
А у вас в обыкновенной службе с командирами обхождение бывает приятельское, церемонное, что никогда по службе не годится, ибо у вас всегда считается за стыд обнаружить какое-нибудь преступление или злоупотребление, сделанное батальонным или ротным; а я, напротив того, думаю, что без подобных случаев не может в свете существовать, а должно только строго взыскивать, а стыда в оном не должно полагать, ибо как можно оного требовать, чтобы у вас все люди ваши, то есть, штаб и обер-офицеры были святые? Оного чуда не было на свете, следовательно, есть хорошие, а есть и худые. У вас еще есть правило и хвастовство, чтобы подчиненные любили командира; мое же правило, дабы подчиненные делали свое дело и боялись бы начальника, а любовниц так много иметь невозможно.
Ныне и одну любовницу мудрено сыскать, кольми паче много». Последние годы царствования Императора Александра ознаменовались для Аракчеева особенным расположением к нему Монарха.
С безграничным, дружеским доверием Государь делился с графом своими мыслями и предположениями по вопросам государственного управления; многие из них поручал даже его обсуждению и развитию.
Наиболее интересным в ряду проектов, составленных Аракчеевым по желанию Государя, является проект 1818 г. об освобождении крестьян из крепостного состояния.
По его мнению, меры к уничтожению крепостного состояния в России должны были заключаться в приобретении покупкою помещичьих крестьян и дворовых людей в казну, в главных чертах, на тех основаниях, чтобы, при продаже крестьян, владеющий ими помещик уступал по 2 десятины на каждую ревизскую душу, оставляя излишнее затем количество земли и угодий в свою пользу; вознаграждением для помещиков должны были служить или денежные выдачи из особого напитала, или же выпуск специальных на этот предмет государственных бумаг, в роде известных впоследствии выкупных свидетельств.
На выработанных же Аракчеевым в 1816 г. основаниях был образован капитал для оказания помощи увечным и раненым воинам.
Неутомимая деятельность стоила, однако, дорого здоровью Аракчеева.
Он страдал расстройством всей нервной системы, застоем печени и болезнью сердца. 1825 год был особенно тяжелым для него. 10-го сентября в Грузине совершилось убийство домоправительницы графа, известной Настасьи Минкиной. «Твое здоровье, любезный друг, — писал к нему Император Александр, по получении донесения о происшествии в Грузине. — крайне меня беспокоит… Признаюсь тебе, мне крайне прискорбно, что Даллер ни одной строки о тебе не пишет, когда прежде он всякий раз исправно извещал о твоем здоровье.
Неужели тебе не придет на мысль то крайнее беспокойство, в котором я должен находиться о тебе в такую важную минуту твоей жизни? Грешно тебе забыть друга, любящего тебя столь искренно и так давно!» Это письмо было последним; 19-го ноября Александра Благословенного не стало. С глубоким отчаянием и слезами граф Аракчеев встретил останки своего царственного друга на границе Новгородской губернии и проводил их до Петербурга, где при погребении, выполняя свою последнюю службу покойному Государю, нес корону Казанского царства.
Вступление на престол нового Императора выдвинуло новых государственных деятелей, но граф Аракчеев, милостивым рескриптом 19-го декабря, был оставлен главным начальником военных поселений, с освобождением только от занятий по Собственной Е. И. В. канцелярии и по канцелярии Комитета Министров.
Однако, сильно расстроенное здоровье не позволило ему продолжать свою службу 30-го апреля 1826 г. Аракчеев получил разрешение отправиться, по совету врачей, в Карлсбад для излечения болезни и навсегда сдал управление созданных им поселений.
Вместе с отпуском, Государь пожаловал ему на путевые издержки 50000 рублей, которые граф немедленно препроводил Императрице Марии Феодоровне на учреждение пяти стипендий имени Императора Александра Благословенного при Павловском институте, для воспитания дочерей дворян Новгородской губернии.
Заграницею он издал сборник многих писем к нему Александра Павловича.
Возвратясь на родину, граф Аракчеев поселился в своем Грузине, занимался хозяйством и устройством своего великолепного поместья.
Как святыню берег он все вещи, напоминавшие ему дни царствования Александра, сохранил навсегда устройство комнат, в которых останавливался Государь, во время своих неоднократных посещений Грузина, взнес 50000 рублей в Государственный Банк на сложные проценты, с тем, чтобы в 1925 г. сумма эта была обращена в награду автору лучшей истории Александра и на ее издание, пожертвовал 300000 рублей для воспитания из процентов бедных дворян Новгородской и Тверской губерний в Новгородском кадетском корпусе и соорудил своему Венценосному благодетелю перед грузинским собором бронзовый памятник. «Теперь я все сделал, — писал граф по открытии последнего, — и могу явиться к Императору Александру с рапортом». Смерть не заставила долго ожидать себя; в пятницу, 13-го апреля 1834 года, Аракчеев почувствовал первый приступ ее. Государь, узнав о его болезни, тотчас отправил в Грузино своего лейб-медика Вилье, но было поздно.
В субботу, 21-го числа, граф Алексей Андреевич, не спуская глаз с портрета Императора Александра, скончался.
В среду на Святой неделе состоялось его погребение в Грузине, у подножья воздвигнутого им памятника Императору Павлу, причем на тело его, согласно с завещанием, была надета рубашка, подаренная ему еще Цесаревичем Александром Павловичем.
Вскоре по кончине Аракчеева последовало вскрытие его духовного завещания, по которому граф, не назначив по себе наследника, предоставлял выбор его Государю.
Император Николай Павлович пожаловал все имущество покойного Новгородскому кадетскому корпусу, который с того времени принял фамильный герб графа и название Новгородского (ныне Нижегородского) графа Аракчеева кадетского корпуса.
С 1806 г. граф Аракчеев состоял в супружестве с дочерью отставного генерал-майора, Натальей Васильевной Хомутовой, но с женою не жил и детей не имел. Он носил звание почетного члена и попечителя Филотехнического общества и почетного любителя Императорской Академии Художеств.
Известный мореплаватель Коцебу назвал именем Аракчеева открытые им в 1817 г. острова в Тихом океане.
Личность Аракчеева в свое время сильно волновала воображение его современников, но едва ли она будет долговечна в памяти потомства.
Он был строгим исполнителем служебного долга, так, как он понимал его, но при этом его деятельность была чужда тех возвышенных стремлений, которые не утрачивают своего обаяния даже тогда, когда бывают соединены с заблуждениями и неудачами.
Он олицетворял жизнь со службою и, подчиняясь всем ее суровым требованиям того же, с неумолимою и неразборчивою взыскательностью, требовал и от других.
Противодействие недоступным его пониманию и чувству веяниям XVIII века сделалось его лозунгом, боевым конем, вознесшим его на высоту тщеславной власти.
Военный, он достиг этой власти, никогда не подвергая себя опасностям военного ремесла.
Заслуги его по организации и улучшению русской артиллерии несомненны, но они совершенно бледнеют перед мрачными годами его полновластья.
В последнее время своего царствования Император Александр I, утомясь беспрерывною борьбою с людьми, увенчанный славою, но угнетенный нравственно всевозможными разочарованиями, хотя и не изменив своей природной душевной доброте, решил вкусить заслуженного им успокоения от своих царственных трудов.
Тогда-то, для осуществления своего намерения, он прибег к содействию Аракчеева и облек его почти беспредельною властью.
Но и в этом случае, несмотря на все величие возложенного на него бремени, этот преданный слуга Александра остался верен прежде всего отличавшему его грубому презрению к человеческому достоинству, к тем струнам души, без которых немыслимы верные слуги Царю и Отечеству. «Сведения о графе А. А. Аракчееве, собранные Василием Ратчем», 1864 г. Арх. СПб. Артил. Истор. Музея; «Воен. гал. Зимн. Дворца». СПб. 1845 г., т. VI; Д. Бантыш-Каменский. «Словарь достоп. людей рус. земли» Мск. 1836 г. и СПб. 1847 г.; «Материалы для нов. отеч. истории.
Граф Аракчеев и воен. посел.», СПб. 1871 г.; «Шумский.
Листок из памятн. книжки священ. «, СПб. 1861 г.; «Баранов.
Опись арх. Прав. Сената», т. II, стр. 135; «Военн. Сб.», 1861 г., № 2, стр. 363-386, № 5, стр. 101-142, № 6, стр. 455-466, № 12, стр. 401-456, 1864 г., № 1, стр. 23-107, 1866 г., № 9, стр. 20; «Вестн. Европы» 1870 г., № 8, стр. 467, № 9, стр. 87, 1872 г., № 9, стр. 239; «Голос» 1871 г., № 238; «Девятн. век» 1872 г., кн. 2, стр. 145; «Древн. и нов.. Россия», 1875 г., № 1. стр. 95-102, № 3, стр. 293-101, № 4, стр. 376-393, № 6, стр. 165-182, 1876 г., № 5, стр. 92; «Иллюстр. газета» 1865 г., № 48; «Инжен. журн.», 1862 г., № 2, стр. 111-112; «Заря» 1871 г., № 2, стр. 164-190; «Моск. Бед.» 1862 г., № 11; «Отеч. Зап.» 1861 г., № 10, стр. 93-116, 1875 г., № 8, стр. 324-361; — «Памятн. нов. рус. ист.» 1872 г., т. 2, стр. 313-317; «Pyc. Архив» 1863 г., стр. 930-937, 1864 г., стр. 1186-1188, 1866 г., № 6, стр. 922-927, № 7, стр. 1031-1049, № 8, 1301-1331, 1868 г., № 2, стр. 283-289, № 6, стр. 951-958, № 10, стр. 1656, 1869 г., № 10, стр., 1649, № 11, стр. 1869, 1871 г., № 1, стр. 149, № 6, стр. 289, 1872 г., № 10, стр. 2037, 1873 г., № 4, стр. 646, № 8, стр. 1529, 1875 г., № 1, стр. 44, № 3, стр. 257, № 11, стр. 314; «Рус. Инвал.» 1861 г. №№ 139, 140, 143, 1866 г., № 5, 1868 г., № 209, 1870 г., № 29; «Рус. Речь» 1861 г., № 90; «Рус. Слово » 1861 г., № 7, стр. 16-20, 1864 г., № 8, стр. 59-92; «Рус. Стар.» 1870 г., № 1, стр. 63, № 2, стр. 148-150, № 3, стр. 272-276, № 4, стр. 345, 1871 г., № 2, стр. 241-244, № 11, стр. 549, 1872 г., № 8, стр. 222-242, № 11, стр. 589, 1873 г., № 2, стр. 269, № 12, стр. 974-980, 1874 г., № 1, стр. 200-201, № 5, стр. 190-192, 1875 г., № 1, стр. 84-123, 1878 г., т. 21, стр. 180, 1881 г., т. 32, стр. 201, 887, 1882 г., т. 34, стр. 280, т. 35, стр. 624, т. 36, стр. 181-196, 1884 г., т. 41, стр. 479, 519. т. 42, стр. 111-406, 1886 г., т. 50 стр. 459, 1887 г., т. 55, стр. 419-422; «Сбор. Имп. Рус. Ист. Общ.» т. 1, стр. 362; «СПб. Вед.» 1854 г., № 190, 1861 г., № 271, 1862 г. № 47; «Сын Отеч.» 1816 г., № 43: «Сев. Пчела» 1860 г., № 81, 1861 г., №№ 258, 269, 1862 г., № 20; «Церк. Вестн.» 1875 г., №№ 7 и 47; «Чтен. Имп. Общ. истр. и древн. рос.» 1858 г., кн. 4, стр. 113-114, 1862 г., кн. 3, стр. 134-151, кн. 4, стр. 216-220, 1864 г., кн. 4, стр. 188-192, 1865 г., кн. 4, стр. 242, 1871 г., кн. 3, стр. 184. Д. С-в. {Половцов} Аракчеев, граф Алексей Андреевич — род. в имении своего отца, в Новгородской губ., 23 сентября 1769 г. Первоначальное образование его под руководством сельского дьячка состояло в изучении русской грамоты и арифметики.
К последней науке мальчик чувствовал большую склонность и усердно занимался ею. Желая поместить своего сына в артиллерийский кадетский корпус, Андрей Андреевич повез его в С.-Петербург.
Много пришлось испытать бедному помещику.
При записании в военное училище предстояло издержать до двухсот руб., а денег у Андрея Андреевича не было. И что же делает бедный помещик в таких трудных обстоятельствах? Андрей Андреевич с сыном, собиравшийся оставить столицу по неимению средств, отправился в первый воскресный день к с.-петербургскому митрополиту Гавриилу, который раздавал бедным деньги, присылавшиеся Екатериною II на этот предмет.
На долю помещика А. достались от митрополита три серебряных рубля. Получив еще некоторое пособие от г-жи Гурьевой, Андрей Андреевич перед отъездом из С.-Петербурга решил попытать счастья: он явился к Петру Ивановичу Мелиссино, от которого зависела судьба сына его. Петр Иванович благосклонно отнесся к просьбе Андрея Андреевича, и молодой А. был принят в корпус.
Быстрые успехи в науках, особенно в математике, доставили ему вскоре (в 1787 г.) звание офицера.
В свободное время А. давал уроки по артиллерии и фортификации сыновьям графа Николая Ивановича Салтыкова, которому он был рекомендован первым его благодетелем, тем же Петром Ивановичем Мелиссино.
Преподавание сыновьям графа Салтыкова увеличило недостаточное жалованье Алексея Андреевича.
Спустя некоторое время наследник престола Павел Петрович обратился к графу Салтыкову с требованием дать ему расторопного артиллерийского офицера.
Гр. Салтыков указал на Аракчеева и отрекомендовал его с самой лучшей стороны.
Алексей Андреевич в полной мере оправдал рекомендацию точным исполнением возлагавшихся на него поручений, неутомимою деятельностью, знанием военной дисциплины, строгим подчинением себя установленному порядку.
Все это вскоре расположило к А. великого князя. Алексей Андреевич был пожалован комендантом Гатчины и впоследствии начальником всех сухопутных войск наследника.
По восшествии на престол император Павел Петрович пожаловал весьма много наград, особенно — приближенным.
А. не был забыт: так, будучи полковником, он был пожалован 7 ноября 1796 г. (год восшествия на престол императора Павла) с.-петербургским комендантом; 8 числа произведен в генерал-майоры; 9 — в майоры гвардии Преображенского полка; 13 — кавалером орд. св. Анны 1-й ст.; в следующем году (1797) 5 апр., на 28 году от роду, ему пожаловано баронское достоинство и орден св. Александра Невского.
Кроме того, государь, зная недостаточное состояние барона А., пожаловал ему две тысячи крестьян с предоставлением выбора губернии.
А. затруднялся в выборе имения.
Наконец выбрал село Грузино Новгородской губернии, ставшее впоследствии историческим селом. Выбор был утвержден государем.
Но недолго пришлось А. пользоваться благорасположением императора. 18 марта 1798 г. Алексей Андреевич был отставлен от службы — с чином, впрочем, генерал-лейтенанта.
Не прошло нескольких месяцев, как А. был принят снова на службу. 22 декабря того же 1798 г. ему велено состоять генерал-квартирмейстером, а 4 янв. следующего года он назначен командиром гвардии артиллерийского баталиона и инспектором всей артиллерии; 8 января пожалован командором ордена св. Иоанна Иерусалимского; 5 мая — графом Российской империи за отличное усердие и труды, на пользу службы подъемлемые. 1 октября того же года отставлен от службы в другой раз. На этот раз отставка продолжалась до нового царствования.
В 1801 г. на престол взошел император Александр Павлович, с которым гр. Алексей Андреевич хорошо сблизился по службе еще как с наследником престола. 14 мая 1803 г. гр. А. был принят на службу с назначением на прежнее место, т. е. инспектором всей артиллерии и командиром лейб-гвардии артиллерийского баталиона.
В 1805 г. находился при государе в Аустерлицком сражении; в 1807 г. произведен в генералы от артиллерии, а 13 янв. 1808 г. назначен военным министром; 17 того же января сделан генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии с подчинением ему комиссариатского и провиантского департаментов.
В войну с Швецией гр. А. принимал деятельное участие, в феврале 1809 г. он отправился в Або. Там некоторые генералы ввиду приказания государя перенести театр войны на шведский берег выставляли разные затруднения.
Много препятствий пришлось претерпеть русским войскам, но гр. А. энергично действовал.
Во время движения русских войск к Аландским островам в Швеции последовала перемена в правлении: вместо Густава-Адольфа, сверженного с престола, стал королем Швеции дядя его, герцог Зюдерманландский.
Защита Аландских островов была вверена генералу Дебельну, который, узнав о стокгольмском перевороте, вступил в переговоры с командиром русского отряда Кноррингом о заключении перемирия, что и было сделано.
Но гр. А. не одобрил поступка Кнорринга и при свидании с генералом Дебельном сказал последнему, что «он прислан от государя не перемирие делать, а мир». Последующие действия русских войск были блистательны: Барклай де Толли совершил славный переход через Кваркен, а гр. Шувалов занял Торнео. 5 сент. был подписан русскими и шведскими уполномоченными Фридрихсгамский мир, по которому, как известно, отошли к России: Финляндия, часть Вестро-Ботнии до реки Торнео и Аландские острова.
Во время его управления министерством изданы новые правила и положения по разным частям военной администрации, упрощена и сокращена переписка, учреждены запасные рекрутские депо и учебные баталионы.
Особенным вниманием гр. А. пользовалась артиллерия: он дал ей новую организацию, принял разные меры для возвышения уровня специального и общего образования офицеров, привел в порядок и улучшил материальную часть и т. д.; выгодные последствия этих улучшений не замедлили обнаружиться во время войн 1812-14 гг. В 1810 г. гр. А. оставил военное министерство и назначен председателем департамента военных дел во вновь учрежденном тогда Государственном совете, с правом присутствовать в комитете министров и Сенате.
Во время Отечественной войны главным предметом забот гр. А. было образование резервов и снабжение армии продовольствием, а после водворения мира доверие императора к А. возросло до того, что на него было возложено исполнение высочайших предначертаний не только по вопросам военным, но и в делах гражданского управления.
В это время особенно стала занимать Александра I мысль о военных поселениях (см. это сл.) в обширных размерах.
По некоторым сведениям, гр. А. сначала обнаруживал явное несочувствие этой мысли; но как бы то ни было, однако, ввиду непреклонного желания государя он повел дело круто, с беспощадною последовательностью, не стесняясь ропотом народа, насильственно отрываемого от вековых, исторически сложившихся обычаев и привычного строя жизни. Целый ряд бунтов среди военных поселян был подавлен с неумолимою строгостью; внешняя сторона поселений доведена до образцового порядка; до государя доходили лишь самые преувеличенные слухи о их благосостоянии, и многие даже из высокопоставленных лиц, или не понимая дела, или из страха перед могущественным временщиком превозносили новое учреждение непомерными похвалами.
Влияние гр. А. на дела и могущество его продолжалось во все царствование императора Александра Павловича.
Будучи влиятельнейшим вельможею, приближенным государя, гр. А., имея орден Александра Невского, отказался от пожалованных ему других орденов: в 1807 г. от ордена св. Владимира и в 1808 — от орд. св. апостола Андрея Первозванного и только оставил себе на память рескрипт на орден Андрея Первозванного.
Удостоившись пожалования портрета государя, украшенного бриллиантами, гр. Алексей Андреевич бриллианты возвратил, а самый портрет оставил.
Говорят, что будто бы император Александр Павлович пожаловал мать гр. А. статс-дамою. Алексей Андреевич отказался от этой милости.
Государь с неудовольствием сказал: «Ты ничего не хочешь от меня принять!» — «Я доволен благоволением Вашего Императорского Величества, — отвечал А., — но умоляю не жаловать родительницу мою статс-дамою; она всю жизнь свою провела в деревне; если явится сюда, то обратит на себя насмешки придворных дам, а для уединенной жизни не имеет надобности в этом украшении». Пересказывая об этом событии приближенным, гр. Алексей Андреевич прибавил: «только однажды в жизни, и именно в сем случае, провинился я против родительницы, скрыв от нее, что государь жаловал ее. Она прогневалась бы на меня, узнав, что я лишил ее сего отличия» (Словарь достопам. людей русской земли, изд. 1847 г.). В 1825 г. 19 ноября скончался Александр Благословенный.
С кончиною этого государя переменилась и роль гр. А. Сохранив звание члена Государственного совета, гр. А. отправился путешествовать за границу; здоровье его было надломлено событием в его частной жизни — убийством его дворовыми в Грузине давнишней (с 1800 г.) управительницы имения, Н. Ф. Минкиной.
А. был в Берлине и Париже, где заказал для себя столовые бронзовые часы с бюстом покойного императора Александра I, с музыкой, которая играет только один раз в сутки, около 11 часов пополудни, в то приблизительно время, когда Александр Павлович скончался, молитву «Со святыми упокой». Возвратясь из-за границы, гр. А. посвятил дни своей жизни хозяйству, привел в блестящее состояние село Грузино и часто вспоминал о своем благодетеле — покойном императоре; берег, как святыню, все вещи, которые напоминали императора в неоднократные его посещения с. Грузино.
В 1833 г. гр. А. внес в государственный заемный банк 60 т. руб. асс. с тем, чтобы эта сумма оставалась в банке девяносто три года неприкосновенною со всеми процентами: три четверти из этого капитала должны быть наградою тому, кто напишет к 1925 г. (на русском языке) историю (лучшую) царствования имп. Александра I, остальная четверть этого капитала предназначена на издержки по изданию этого труда, а также на вторую премию, и двум переводчикам по равной части, которые переведут с русского на немецкий и на французский языки удостоенную первой премии историю Александра I. Гр. Аракчеев соорудил Благословенному перед соборным храмом своего села великолепный бронзовый памятник, на котором сделана следующая надпись: «Государю-Благодетелю, по кончине Его». Последним делом гр. А. на пользу общую было пожертвование им 300 т. руб. для воспитания из процентов этого капитала в Новгородском кадетском корпусе бедных дворян Новгородской и Тверской губерний. — Здоровье гр. А. между тем слабело, силы изменяли.
Император Николай Павлович, узнав о его болезненном состоянии, прислал к нему в Грузино лейб-медика Вилье, но последний не мог ему уже помочь, и накануне Воскресения Христова, 21 апреля 1834 года, граф Алексей Андреевич А. скончался, «не спуская глаз с портрета Александра, в его комнате, на том самом диване, который служил кроватью Самодержцу Всероссийскому». — Прах гр. Аракчеева покоится в храме с. Грузина, у подножия бюста имп. Павла I. — Он был женат с 4 февр. 1806 г. на дворянке Наталье Федоровне Хомутовой, но вскоре с нею разошелся.
Граф Аракчеев был роста среднего, сухощав, имел вид суровый, глаза огненного блеска.
С детства угрюмый и необщительный, А. оставался таким и в продолжение всей жизни. При недюжинном уме и бескорыстии он умел помнить и добро, когда-либо кем ему сделанное.
Кроме угождения воле монаршей и исполнения требований службы, он ничем не стеснялся.
Суровость его нередко вырождалась в жестокость, и время его почти безграничного владычества (последние годы, первой четверти нашего века) было своего рода террором, так как все трепетали перед ним. Вообще, память по себе он оставил недобрую, хотя любил строгий порядок и был расчетлив.
Еще в 1616 г. имп. Александр I утвердил духовное завещание графа А., поручив хранение завещания Правительствующему Сенату.
Завещателю предоставлено было избрать наследника, но гр. А. не исполнил этого; в распоряжениях же А. было сказано следующее: «ежели бы дни его прекратились прежде избрания им достойного наследника, то сие избрание предоставляет он Государю Императору». Вследствие такой воли графа, желая, с одной стороны, упрочить нераздельное владение имением покойного и благосостояние крестьян его, а с другой — сохранить имя А. таким способом, который бы соответствовал всегдашнему его стремлению к пользе общественной, им. Николай I признал за лучшее средство отдать навсегда Грузинскую волость и всю принадлежащую к ней движимость в полное и нераздельное владение Новгородскому кадетскому корпусу, получившему с тех пор название Аракчеевского (ныне находящемуся в Нижнем Новгороде) с тем, чтобы он обращал доходы, получаемые с имения, на воспитание благородного юношества и принял имя и герб завещателя. — Род А. не существует.
Обширный материал для характеристики гр. А. и его времени собран на страницах «Русской старины», изд. 1870-1890, также см. «Русский архив» (1866 г. № 6 и 7, 1868 г. № 2 и 6, 1872 г. № 10, 1876 № 4); «Древняя и новая Россия» (1875 г. № 1-6 и 10); Ратч, «Биография гр. Аракчеева» (Воен. сборн., 1861); Булгарин, «Поездка в Грузино» (СПб., 1861); Глебова, «Слово об Аракчееве» (Воен. сборн., 1861 г.) и др. {Брокгауз} Аракчеев, граф Алексей Андреевич — генерал от артиллерии, выдающийся деятель царствований императоров Павла I и Александра I, именем которого определяют характер целой эпохи русской истории, конец XVIII и 1-ю четверть XIX вв. Происходя из старого дворянск. рода, А. род. 23 сент. (по некоторым данным 5 окт.) 1769 г. и детство провел при родителях, в их небольшом род. поместье в Бежецком уезде Тверской губ., причем главное влияние на развитие его характера и тех «начал», которыми впоследствии он резко выделялся сперва из среды своих сослуживцев, а потом из среды своих современников, оказала мать, Елиз. Андр., урожд. Витлицкая.
Развив в ребенке глубокую к себе привязанность, она неустанно заботилась о том, чтобы он был набожен, умел «обращаться в постоянной деятельности», был педантично аккуратен и бережлив, умел повиноваться и усвоил себе привычку толково предъявлять требования к «людям». Все эти требования хорошо и прочно были усвоены А., т. к. наглядно диктовались ему условиями жизни бедной дворянской семьи, желавшей «жить прилично». И потому, когда сельский дьячок за 3 четв. ржи и столько же овса в год стал обучать А. «российской грамоте и арифметике», то он охотно принялся за науку. Любимым предметом его стала арифметика.
Успехи домашнего обучения побудили отца позаботиться о дальнейшей судьбе сына. Вначале хотели устроить его канцелярским чиновником, но случай открыл ему новые горизонты.
Когда А. шел 11-й год, к соседнему помещику, отст. прапорщику Корсакову, приехали в отпуск два его сына кадеты Артиллер. и Инженерн. шляхетн. корпуса.
А. познакомился с ними и «не мог наслушаться их рассказам о лагере, учениях, стрельбе из пушек». «Особенно поразили меня, — признавался впоследствии сам А., — их красные мундиры с черными бархатными лацканами.
Мне казались они какими-то особенными, высшими существами.
Я не отходил от них ни на шаг». Вернувшись домой, он был, по его выражению, все время «в лихорадке» и, бросившись на колени перед отцом, просил отдать его в корпус.
Согласие последовало, но прошло два года, прежде чем оно осуществилось.
Только в январе 1783 г. «на долгих» отец с сыном и слугой отправились в столицу.
Прибыв в СПб. и наняв на Ямской на постоялом дворе угол за перегородкой, А-вы 10 дней непрерывно ходили в канцелярию Арт. и Инж. шляхетн. корпуса (впоследствии 2-й кадетский корпус) пока, наконец, добились, что 28 янв. 1783 г. прошение их было принято.
Затем началось ожидание «резолюции». Месяцы шли один за другим, наступил, наконец, и июль, между тем положение А-вых становилось день ото дня все тяжелее, небольшие средства их быстро иссякали.
Они жили впроголодь, продали постепенно всю свою зимнюю одежду и, наконец, нужда заставила их принять даже милостыню, которую им подал, в числе прочих бедных, митроп.
Гавриил.
А. впоследствии рассказывал, что когда отец его «поднес полученный им рубль к глазам», то «сжал его и горько заплакал», и что сам он также не выдержал и заплакал. 18 июля 1783 г. А-вы издержали все, до последнего гроша, и на другой день, голодные, снова явились за справкой в корпус.
Отчаяние придало сыну столько храбрости, что он, совершенно неожиданно для отца, увидев генерала Мелиссино, подошел к нему и, рыдая, сказал: «Ваше прев-ство, примите меня в кадеты… Нам придется умереть с голоду… мы ждать более не можем… вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться…» Рыдания мальчика остановили директора, который выслушал отца, тут же написал записку в канцелярию корпуса о зачислении Алексея А-ва в кадеты.
В день 19 июля был для А. счастливым днем, несмотря на то, что с утра он ничего не ел и что отцу не на что было поставить в церкви свечку, почему «Бога благодарили земными поклонами». «Этот урок бедности и беспомощного состояния», по собственному признанию А., сильно на него подействовал, почему он впоследствии строго требовал, чтобы «резолюции» по просьбам исходили бы без задержки… В корпусе А. быстро выдвинулся в ряды лучших кадет и через 7 месяцев был переведен «в верхние классы», а затем в течение 1784 г. был произведен: 9 февр. в капралы, 21 апр. в фурьеры и 27 сент. в сержанты.
Благодаря тому, что в родительском доме А. получил прочные основы воспитания, он без всяких особых наставлений быстро стал образцовым кадетом, и ему уже в эти годы стали поручать обучение слабых по фронту и по наукам товарищей.
Об этом периоде деятельности сержанта А. сохранилось несколько преданий, несомненно, позднейшего происхождения.
Указывают, напр., что А. «круто поворачивал подчиненных и тычков не щадил» и что в 15-16 лет он «выказывал над кадетами нестерпимое зверство». Если эти рассказы сопоставить с отзывом кадета 1790 г. В. Ратча о своих воспитателях, которые «секли за все и про все, секли часто и больно, а за тычками никто не гонялся», то едва ли справедливо подобную суровость корпусного режима особенно ставить в вину А-ву. В авг. 1786 г. сержант А. был награжден «за отличие» серебряной вызолоченной медалью, которая носилась в петлице на цепочке, а 17 сент. 1787 г. — произведен в поручики армии, но с оставлением при корпусе репетитором и учителем арифметики и геометрии, а потом и артиллерии.
Кроме того А. было поручено заведывание корпусной библиотекой, которая по подбору специальных книг считалась одной из лучших.
Библиотекарская деятельность, можно думать, развила в А. весьма определенно выразившуюся впоследствии любовь к книгам и зародила в нем мысль создать свою библиотеку.
В первый год своей службы в корпусе А. оставался как бы в тени — Мелиссино едва замечал его. В 1788 г., когда началась война со Швецией и по случаю ее при корпусе формировалась новая артиллерия, Мелиссино не мог не обратить внимание на изумительную деятельность А., который, энергично обучая людей, буквально не сходил с поля, всецело отдаваясь строю, стрельбе и лабораторному искусству.
К этому же времени относится и один из первых научно-литературных трудов А.: «Краткие арифметические записки в вопросах и ответах», составленные им для своей команды.
В награду за такую деятельность А. в 1789 г. был переименован в подпоручики артиллерии, а вслед за тем назначен командиром гренадерской команды, образованной в корпусе из лучших фронтовиков.
В 1790 г. Мелиссино рекомендовал А. гр. Николаю Ильичу Салтыкову, который пригласил его учителем к своему сыну (Сергею).
Уроки пошли весьма успешно, и А., довольный успехами своего ученика, в день нового года подарил ему прекрасный своей работы атлас «Собрание чертежей артиллерийских орудий по пропорции, ныне употребляемой, уменьшенные против натуральных в 14-ю долю» (атлас этот ныне находится в библиотеке кн. Д. Львова).
По ходатайству гр. Н. И. Салтыкова, исполнявшего в то время обязанности президента воен. коллегии, А. 24 июля 1791 г. назначен был старш. адъютантом к инспектору всей артиллерии генералу Мелиссино.
Когда же цесаревич Павел Павлович, занятый организацией собственных войск, выразил желание иметь деятельного офицера-артиллериста, на которого можно было бы возложить все заботы по созданию артиллерии, то Меллисино, не задумываясь и не спрашивая согласия, предложил Цесаревичу А-ва, зная, что последний своей ретивостью к службе и своими знаниями поддержит в полной мере этот выбор. 4 сентября 1792 г. А. явился в Гатчине Цесаревичу, который принял неизвестного ему капитана довольно сухо, но затем быстро пришел к убеждению, что А. дельный и знающий служака.
Деятельность А. при Цесаревиче, заслужившая ему от современников и историков ряд нелестных отзывов, в роде «гатчинского капрала» и т. п., прежде всего выразилась в посредничестве с главн. артил. канцелярией, которое было необходимо, т. к. Цесаревич не имел формального права получать казенные отпуски на свои гатчинские войска.
В собственных средствах постоянно чувствовался недостаток, и приходилось прибегать к различным комбинациям, чтобы получать необходимое этим войскам в долг, который, например, по одной артиллерийской части за 1785-1795 гг. возрос до 16 тыс. руб. или же устраивать отпуски необходимого через адмиралтейств-коллегию, которая обязана была исполнять приказания Цесаревича, как своего президента и генерал-адмирала.
А. вел это посредничество столь дипломатично и успешно, что Мелиссино скоро стал давать Гатчинской артиллерии и бомбардиров, и канониров, и понтоны, и орудия, и даже артиллерийские припасы непосредственно через свою канцелярию.
Быстро освоившись с новыми порядками службы, А. на первом же учении показал себя «старым» офицером и расположил к себе Цесаревича, который, 24 сент., т. е. всего через 3 недели, пожаловал А. «в артиллерии капитаны». Благодаря гр. Н. И. Салтыкову военная коллегия, конечно, не встретила препятствий к формальному закреплению этого чина за А. 8 окт. 1792 г. А. в присутствии Его Выс. стрелял по редуту из мортиры и настолько удачно, что в тот же день состоялось назначение его командиром артиллерийской «Е. И. Выс. команды». Не касаясь подробностей дальнейшего прохождения службы А. в гатчинских войсках, нельзя не отметить, что рассказы о том, будто А. стал сразу чуть ли не первым среди приближенных Цесаревича, далеко не подтверждаются.
Достаточно указать, что 11 дек. 1794 г., т. е. после 2? лет службы, Цесаревич, недовольный присылкой А. казака по пустому делу, сделал ему строгое внушение за самовольство, подчеркнув: «кроме артиллерии ничего под командой вашей не состоит». Последнее убедительно доказывает, что возвышение А. началось, во всяком случае, не ранее 3-х лет службы его исключительно в артиллерии.
Во время службы в артиллерии Цесаревича А. придал ей законченную организацию, а именно: 1) в 1793 г. арт. команда была разделена на 3 пеших и одно конное отделение, а «пятую часть» составили фурлейты, понтонеры и мастеровые, причем во главе отделений (капральств) и «части» были поставлены ответственные начальники; 2) к началу 1796 г. была составлена особая инструкция, в которой с удивительной ясностью изложены были права и обязанности каждого должностного лица и управление артиллерией; 3) А. составил план развертывания ее в 4-ротный полк; 4) установил весьма практичный «учебный способ» действий при орудиях; 5) учредил «классы для преподавания военной науки», чем облегчил комплектование команды не только от части нижн. чинами, но и офицерами; 6) привил артиллерии подвижность, благодаря которой она на маневрах с участием всех родовых войск успешно исполняла свое назначение, и вообще довел специальную подготовку артиллерии до такой высокой степени, что артиллеристы Цесаревича весьма успешно исполняли особые сложные маневры.
Не меньшее внимание А. обратил и на устройство хозяйств. части, причем определил «должности» чинов ее точной инструкцией.
Кроме того, заведуя «классами военной науки», А. принимал деятельное участие в составлении новых уставов строевой, гарнизонной и лагерной службы, впоследствии введенных во всей армии. Сохранились различные сказания о том, какими средствами достигал А. благоустройства вверенной ему команды, ее строевой выучки и дисциплины, каким зверствам и неистовствам предавался «гатчинский капрал» в пылу ревностного исполнения служебных обязанностей: учил солдат по 12 час. кряду; вырывал у солдат усы, бил их нещадно, грубил офицерам и т. п. Принимая во внимание, что обо всем этом свидетельствуют такие «современники», как гр. Толь и Михайловский-Даниловский, которые могли передавать лишь слышанное от других, надлежит с особенным вниманием отнестись к документам.
По «Книге приказаний при пароле с 5 июля по 15 ноября 1796 г.», хранящейся в Стрельнинской дворц. библиотеке, можно установить, что на все 135 сохранившихся записей на долю взысканий приходится всего 38 записей, из коих: 8 замечаний, 22 выговора, 3 вычета из жалованья, 2 ареста, 1 исключение во флот и 2 разжалования.
За то же время под суд был отдан один (за побег), а случаев применения «прогнания сквозь строй» не было ни одного, т. к. в записях не встречается никакого указания на наряд для этого части войск. Сохранившиеся судные дела показывают, что Цесаревич зачастую отменял жестокие приговоры, постановленные по артикулам, конфирмуя «без наказания» (см. дело Павловской команды, № 22). Приказы же самого А. содержат, напр., ходатайство его о разжаловании фельдфебеля в рядовые за жестокое наказание им подчиненного.
Видя неизменное усердие А., Цесаревич в конце первого же года службы пожаловал его в майоры артиллерии и постепенно расширил круг его деятельности, поручая ему: устройство хозяйственной части всех своих войск, пересмотр воен.-угол. законов (фельд-кригс-герихт); командование пех. батальоном № 4, носившим имя А; исполнение распоряжений по устройству Гатчины, инспекцию артиллерии, а с 1796 г. и пехоты, и, наконец, все высшее военное и административное управление. 28 июня 1796 г. при посредстве Мелиссино А. был произведен в подполковники артиллерии и около этого же времени ему поручается разработка деталей обмундирования, снаряжения и вооружения войск, причем для этого из Пруссии выписываются особые образцы.
Так в скромных пределах «Гатчинского» района А. познавал науку «правительствовать». Подготовка эта была не только практической, но и теоретической и некоторые историки напрасно полагают, что А. «ничему не учился, кроме русского языка и математики» (отзыв Мих.-Данил.) и что он «имел лишь ум нравиться тому, кому следует» (отзыв Д. Б. Мертваго).
Учреждая впоследствии офицерские библиотеки, А. вполне определенно высказал свой взгляд на самообразование: «Чтение полезных книг в свободное время есть, без сомнения, одно из благороднейших и приятнейших упражнений каждого офицера, — писал он. — Оно заменяет общество, образует ум и сердце и способствует офицеру приготовлять себя наилучшим образом на пользу службы Монарху и отечеству». И «приготовляя себя», он 30 лет собирал библиотеку, сохранившийся каталог которой (1824 г.) показывает, что А. свои книги «расклассировал» по следующим одиннадцати «предметам»: 1) духовные, 2) нравственные и о воспитании, 3) законы, положения и указы, 4) естественные науки, 5) хозяйство, 6) художества и архитектура, 7) история, география и путешествия, 8) математика, 9) военное искусство, 10) словесность и 11) периодические издания; число названий в этой библиотеке доходило до 2.300, а число томов превышало 11 тыс. Характерно, что год основания этой библиотеки (1795) совершенно точно отмечает тот период его деятельности, когда ему стали поручать дела, чуждые артиллерийской специальности (военный департамент, пех. батальон и т. д.), подготовка к которым оказалась настоятельно необходимой.
Очевидно, историки впадают в глубокую ошибку, утверждая, что «А. не был из числа людей, которые чтением расширяют свои познания» (Н. К. Шильдер, Ист. Александра I, т. I, стр. 181). Сам А. отзывался об этом периоде своей службы (1792-1796 гг.) так: «В Гатчине служба была тяжелая, но приятная, потому что усердие всегда было замечено, а знание дела и исправности отличены». И признательный А. вполне искренне сказал однажды Цесаревичу: «У меня только и есть, что Бог да Вы!..» Питая полную доверенность к А., Цесаревич в дни слухов об устранении его от престола оказал ему исключительное внимание, избрав только его свидетелем присяги, которую должен был принести Вел. Кн. Александр Павлович, дабы этим актом подтвердить свое признание прав отца как законного наследника престола.
Н. К. Шильдер полагает, что случай этот как бы закрепил дружбу Вел. Кн. Александра Павл. с А., которую, по множеству соображений, нельзя назвать «необъяснимой». Вел. Князь, проходивший службу в собственных войсках Цесаревича одновременно (с 1794 г.) с А., несомненно обращался к нему, как к советнику и руководителю «класса военной науки», первоначально за различными указаниями, а затем, получив в командование батальон № 2, стал даже подчиненным А., как инспектора пехоты.
Сохранились отрывочные указания («приказная» книга 1796 г.) на то, что Вел. Кн. не раз прибегал за помощью к А., чтобы привести свой батальон на уровень с батальоном Вел. Кн. Константина Павловича, неизменно получавшего благодарности от требовательного и сурового отца. В этом отношении А. оказывался действительно «необходимым советником и оберегателем» Вел. Князя; таким он и остался и в тяжелые дни царствования имп. Павла, когда А. не раз избавлял наследника престола от отцовского гнева. Так. обр., завершая в Гатчине свою карьеру чинами подполковника артиллерии и полковника войск Цесаревича, А. вместе с тем заслужил и репутацию безусловно необходимого человека, как у имп. Павла, так и у нового наследника престола. 6 ноября 1796 г. в жизни А. наступил решительный момент.
Цесаревич Павел Петрович, будучи вызван экстренно в СПб. к умирающей императрице, приказал немедленно прибыть туда и А., чтобы иметь возле себя человека, на которого можно было безусловно положиться.
Встречая А., Павел сказал ему: «Смотри, Алексей Андреевич, служи мне верно, как и прежде», а затем, призвав Вел. Кн. Александра Павловича, сложил их руки и прибавил: «Будьте друзьями и помогайте мне». 7 ноября полк. Аракчеев был назначен комендантом СПб. и «штабом» в лейб-гвардии Преображенский полк, 8 ноября — произведен в генерал-майоры, 13 ноября Государь пожаловал ему Аннинскую ленту, через месяц — Грузинскую волость, которая была единственным ценным даром, который принял А. за всю свою службу.
А., стоявший одиноко и в тесном гатчинском кругу, тем менее мог близко подойти к екатерининским вельможам; продолжая «по-гатчински» служить и в СПб., А. стал в глазах современников «первым» помощником нового государя.
Последнее и послужило вероятной причиной того, что А. стали считать чуть ли не единственным виновником всех бед, обрушившихся на общество и армию с наступлением нового царствования.
Стали говорить, что «гатчинский капрал взялся смирить высокомерие екатерининских вельмож», и заносили в свои мемуары самые невероятные неистовства А. на разводах, оскорбительные изречения и грубости офицерам, «щедрое награждение людей ударами трости», глумление над знаменами и т. д., вплоть до того, что однажды А. «укусил у одного гренадера нос» и что «вообще с нижними чинами он поступал совершенно по-собачьи, как разъяренный бульдог». Щедрые милости Павла I еще более увеличивали число недоброжелателей А. и создавали почву для зависти и интриг против него. 5 апр. 1797 г., на коронацию, А. был пожалован Александровским кавалером и титулом барона, причем Государь собственноручно на гербе его начертал девиз: «Без лести предан», который послужил поводом для сочинения самых злостных эпиграмм и каламбуров («бес лести предан»). При поездке императора Павла I после коронации по России А. сопровождал его, причем в мае 1797 г. получил Высочайшее поручение обучить неудачно представившийся Таврический гренадерский полк новому уставу.
Бывший при А. за адъютанта Ф. П. Лубяновский свидетельствует, что «ратное рвение» А. далеко не было столь ужасно и что он «строг и грозен был пред полком», который деятельно обучал в течение шести недель, а дома «был приветлив и ласков» и, собирая по вечерам офицеров полка, терпеливо и со знанием дела толковал им «мистерии воинского устава». Как ни ревностно служил А., но врагам его удалось, наконец, заронить искру подозрения против него у впечатлительного государя.
Поводов же для выражения неудовольствия, благодаря многоразличным обязанностям, возложенным на А., было достаточно.
Между прочим, на А. возложено было заведывание квартирмейстер-ской частью, т. е. тогдашним генеральным штабом.
С исполнением А. этой должности историки и связывали причину его первой опалы. Служба офицеров по квартирмейстерской части под его начальством была, по свидетельству графа Толя, «преисполнена отчаяния», а по новейшим исследованиям А. проявлял даже и «фанатическое тиранство», заставляя подчиненных заниматься по 10 час. в сутки «бесполезной работой». Мало того, А., являясь по два и по три раза в день среди офицеров, занятых черчением бесполезных планов, при малейшем поводе, под самыми ничтожными предлогами, осыпал их самой отборной бранью, причем один раз даже дал пощечину колонновожатому Фитингофу, а в другой — «позорнейшими словами» обругал «подполковника Лена, сподвижника Суворова и Георгиевского кавалера». Лен, «несчастная жертва его гнева», не перенес оскорбления и, возвратившись домой, написал А-ву письмо и застрелился.
Слухи об этом будто бы дошли до государя, который 1 февраля 1798 г. уволил А. «в отпуск до излечения», а 18 марта и вовсе отставил от службы «с награждением чином генерал-лейт.». Однако, если сопоставить эти указания с данными «Истории русского генерального штаба», составленной Н. П. Глиноецким, (т. I, стр. 142-149), то нельзя не обратить внимания на следующее: Глиноецкий ставит в заслугу А., что его заботами к концу 1797 г. удвоен был состав членов Свиты Его Величества по квартирмейстерской части и усовершенствованы производившиеся в то время съемки в Литве и Финляндии.
Вместе с тем необходимо указать, что в списках Георгиевских кавалеров (В. С. Степанов и Н. И. Григорович.
В память 100-летнего юбилея Императорского военного ордена св. великомученика и победоносца Георгия;
В. К. Судравский, Кавалеры ордена св. великомученика и победоносца Георгия за 140 лет, см. Воен. Сборн. за 1909 и 1920 гг.), имени Лена нет. Наконец, надлежит принять в соображение следующее: 1) в приказах того времени при пароле обыкновенно называлось все своими именами (напр. «вина» Суворова: «Отнесся, что т. к. войны нет, и ему делать нечего»), почему представляется странным, что А. щадят и даже маскируют его вину «отпуском до излечения», а затем, не отрешая от должности в течение 1? мес., отставляют от службы с награждением чином генерал-лейт.; 2) подполк.
Лен, вопреки тому же порядку издания приказов, просто «исключается умершим», а не застрелившимся; 3) А., признанный однажды несоответствующим должности генерал-кварт., 22 дек. 1798 г. вторично назначается на ту же должность.
Все это заставляет предположить, что объяснение современниками причин опалы А. не соответствует исторической истине.
Во всяком случае, первая опала была непродолжительна.
Благодаря заступничеству «верного друга», Вел. Кн. Александра Павловича, А. 29 июня 1798 г. был вызван из Грузина, приказом 11 авг. вновь принят на службу, 22 дек. состоялось вторичное назначение его на должность генерал-кварт.; 4 янв. 1799 г. А. был назначен командиром лейб-гвардии артил. батальона и инспектором всей артиллерии, 5 янв. было повелено ему присутствовать в Воен. Коллегии, а «в артил. экспедиции быть главным присутствующим». Обратив особенное внимание на то, что «дела в оной экспедиции содержались в замешательстве и беспорядке», А. решительно принялся за мероприятия для упорядочения деятельности экспед. и ее депо. Одновременно он обратил внимание и на беспорядочное делопроизводство по инженерной части, настоятельно требовавшей коренных преобразований.
Не имея возможности «по множеству разных дел и особенных от Государя Императора поручений» входить в подробности делопроизводства «по инженерной, а особливо по чертежной части, требующих особливого присмотра», А. выделил эти обе отрасли управления в особый отдел, поручив его ближайшему и ответственному присмотру инж — генерал-лейт. Князева.
Уделяя много внимания установлению правильного течения дел в артиллерийской экспедиции, А. принимал решительные меры и по части «неупущения знатного казенного интереса». О сущности мероприятий его в этом направлении можно судить по инструкциям и предписаниям, которые содержали следующие, напр., указания: А) «за ошибку отвечает командир, в службе викарных нету, а должны командиры сами всякий свое дело делать, а когда силы ослабнут, то может (он) выбрать себе покой»; б) «замечаю…, уснули и ничего не делаете, то оное непохвально, а я уже иногда неосторожен, когда кого пробуждаю», в) извольте держать (расходовать) деньги… сколько употреблено будет — представить отчет… только не аптекарский, а христианский» и т. п. Хотя за это время службы А. и получал почетные награды (15 янв. командорский крест орд. св. Иоанна Иерусалимского, а 5 мая — титул графа), но это не спасло А. от новой опалы, которая явилась совершенно неожиданной.
В ночь с 23 по 24 сент. в Спбургском арсенале была совершена покража некоторых вещей. Принятыми к отысканию виновных мерами выяснилось, что кража эта могла быть сделана «и не в эту ночь, а прежде», причем виновными оказывались чины батальона г.-л. Вильде.
А. донес Государю о случившемся, согласно полученного им рапорта, и быстрый в решениях имп. Павел тотчас уволил от службы генерала Вильде.
Между тем виновные были найдены и показали, что кража совершена ими в ночь содержания караула командой батальона брата А-ва. Высоч. приказом при пароле 1 окт. 1799 г. «за ложное донесение о беспорядках» А. был «отставлен от службы», причем вина его была изложена в приказе в таких сильных выражениях, которые позволяют предполагать со стороны А. злостный умысел, а не возможную ошибку.
Однако из письма к А. Вел. Кн. Александра Павловича от 15 окт. 1799 г. видно, что «несчастный случай» не обошелся без «сильного внушения», которое сделали на А. государю.
Вторая опала А. продолжалась почти до последних дней царствования имп. Павла, который, рассчитывая на безусловную преданность А., в начале марта 1801 г. внезапно вызвал его из Грузина в СПб. А. вечером 11 марта прибыл к Спбургской заставе, но здесь его, по приказанию воен. губернатора гр. Палена, задержали… А в ночь на 12 марта имп. Павел скончался.
Будучи совершенно непричастен к событию этой ночи, А. мог с гордостью потом написать на воздвигнутом им в Грузине памятнике имп. Павлу: «Сердце чисто и дух мой прав пред тобою». Вернувшись в Грузино, А. прожил там «отшельником» до мая 1803 г., когда имп. Александр I вызвал его в СПб. для участия в работах «воинской комиссии для рассмотрения положения войск и устройства оных». 14 мая 1803 г. «отст. генерал-лейт.» гр. А. вновь был принят на службу, с назначением инспектором всей артиллерии и командиром лейб-гвардии артил. батальона.
Хотя к этому времени работы названной комиссии по части преобразования артиллерии (введение полковой и новой ротной организации, новые штаты и проч.) были почти закончены, но на долю А. выпало труднейшее — вводить новое положение.
Принимая деятельные меры к тому, чтобы в Артил. экспедиции дела шли без задержек, А., для содействия ей, образовал «канцелярию инспектора всей артиллерии», которая должна была давать необходимые справки «без переписок и наблюдения канцелярских обрядов, ибо от сего может произойти одно только промедление в производстве дел». Для устранения же задержки в доставлении нужных сведений со стороны строев. арт. частей, А. объявил, что если от которой-либо команды сведений получено не будет, или хотя и получатся, да уже гораздо позже назначенного срока, в таком случае посланы будут особые курьеры на счет командиров для отобрания ответов… Строгий к неисправным, А. не скупился на поощрение выдающихся по службе чинов и умел этим путем выковывать из них действительно себе усердных и преданных помощников.
Организуя администр. часть артил., А. обратил большое внимание на строевую и техническую части, многие вопросы по которым разрешались по обсуждении их в комиссиях из «сведущих» лиц (напр., введение зарядных ящиков, перемена оковок и друг.). В развитие новой организации артиллерии (полк = 2 батальонам; батальон = 4 или 5 ротам), А. в 1804 г. ввел разделение роты на капральства (12), соединяющиеся в артели, что было важно и для внутренней службы и для «удобства разделения роты» в военное время. Уничтожение фурштата, введение нового положения о содержании артиллерийских лошадей, введение вместо зарядных фур зарядных ящиков, одинаковых для всех орудий, с внутренним отдельным ящиком, разгороженным на гнезда; введение во всей артиллерии диоптра Маркевича; уничтожение лишней и введение новой принадлежности; замена шпорной упряжи хомутами; введение орудий и лафетов с точным указанием всех размеров, для чего техническим заведениям были даны подробнейшие указания о всей материальной части; введение единообразия строевого обучения во всех артил. ротах и сравнение командных слов (особого артиллерийского устава еще не было); введение сообразного количества учебных припасов, строгие предписания о лабораторных занятиях и практических учениях, поверявшихся или лично, или присылавшимися от него доверенными лицами и т. д. — вот ряд различных мер, осуществленных А. до войны 1805 г. и направленных к увеличению боевой способности артиллерии к предстоявшим ей серьезным и продолжительным испытаниям в борьбе с Наполеоном.
С выступлением армии в поход крайне обострился вопрос о снабжении ее боевыми припасами.
Кутузов, например, беспокоился, что «зарядов там недостаточно», что после «важного дела» не останется и 1/3. А. быстро наладил это дело, и 21 окт. артил. парк был уже готов к выступлению транспортами.
Поражение под Аустерлицем, где наша артиллерия лишилась 133 op., доставило А. много хлопот по спешному восстановлению расстроенных рот и парков, введению бригадн. организации, определению прав и обязанностей артил. начальства по отношению дивизионных и корпусных командиров и т. д. Для того, чтобы детально и всесторонне ознакомиться с условиями действия артиллерии в бою, А., сам не имевший боевого опыта, установил т. наз. «графские тактические экзамены». Во всех случаях, когда ему представлялся какой-нибудь арт. офицер, он сажал его перед столом, клал перед ним бумагу и карандаш, и офицер, чертя на бумаге, должен был подробно рассказать с самого начала движения в бой все, что происходило с орудиями, бывшими собственно под его начальством; после того, в том же порядке, все, что было с прочими орудиями той же роты, а затем уже передать то, что мог заметить во время боя в других местах.
Этим способом старался он разъяснять получаемые донесения.
Может быть, поэтому тогда и говорили, что «граф читает старших и выслушивает младших». Благодаря такому способу, А. настолько полно ознакомился с тактикой артиллерии, что перед кампанией 1806-07 гг. составил «наставление гг. батарейным командирам», которое было разослано во все роты. Труды увенчались успехом: в войну 1806-07 гг. наша артиллерия с успехом выдержала боевое испытание и заняла подобающее ей место. 27 июня 1807 г. император Александр I, «обязываясь сделать достойное воздаяние заслугам инспектора всей артил.», произвел гр. А. в генералы от арт. Вслед затем ему поручено было привести в исполнение целый ряд мероприятий по реорганизации артиллерии (установление в бригадах равного числа рот, переформирование старых и сформирование новых рот, проектирование понтонных рот, распоряжения о лошадях и т. д.). Имея самые широкие полномочия, А. уже 21 сент. 1807 г. направил все реорганизованные арт. бригады на их «непременные квартиры», согласно новой дислокации армии. Одновременно с этим, на основании опыта двух кампаний, А. разрешил и вопрос о снабжении артиллерии боевыми припасами, разработав новое положение о парках (1806 г.). Затем, на основании того же опыта, он ввел обстоятельное положение о своей канцелярии и создал научно-технический орган арт. управления, необходимость которого давно сознавалась.
Созывая периодически собрания артил. генералов и шт. офицеров для рассмотрения различных вопросов, А. еще в 1804 г. учредил «времен. артил. комитет для рассмотрения гарнизонной артиллерии». Деятельность его постепенно расширялась и привела к мысли о необходимости сделать этот комитет учреждением постоянным. 4 июня 1808 г., по представлению гр. А., последовало Высоч. повеление о переименовании врем. артил. комитета для рассмотрения гарниз. артиллерии в ученый комитет по артил. части, а 14 декабря того же года был Высочайше утвержден штат учен. комитету и положение о его составе и круге деятельности, причем установлено, что «главнейший предмет занятий комитета есть: изыскание всех способов к доведению до возможного усовершенствования всех до артил. искусства относящихся предметов как со стороны теории, так и со стороны практики». Вместе с тем А. поручил комитету «заняться начертанием как о издании журнала, так и плана — какие именно предметы заключать оный в себе долженствует». Так положено было А. основание специальному «Артиллерийскому журналу», имевшему «существенным предметом» представить «собрание» всего, что «писано об артиллерии» и что составляет «великие изобретения». Употребляя различные меры для развития артил. образования, А. еще в 1803 г. обратился с воззванием к «поручикам и подпоручикам 1-го Артиллерийского полка», в котором убежденно высказал свой взгляд на образование, без которого артил. служба возвышаться не может. Стремясь создать кадр образованных офицеров, А. установил для выпускаемых из 2-го кадетского корпуса офицеров экзамены в Артил. экспедиции и установил ежегодные экзамены для офицеров, уже находящихся на службе, до чина штабс-капитана в армейской и поручика в гвард. артиллерии, каковой мерой удалил из артиллерии всех оказавшихся со слабыми артиллерийскими познаниями, поощрял офицеров, выказывавших свои сведения, представлял их Государю и не оставлял без награды ни одного сколько-нибудь полезного труда. Изучая бумаги А., его всеподдан. доклады, записки, распоряжения, приказы, приходится признать, что стремление к развитию офицерского образования было его постоянной идеей. Она проявляется всюду. Он пользуется каждым случаем, чтобы упомянуть об артил. образовании: при определении в артиллерию вновь производимых и поступающих из отставки офицеров, при переводах, наградах, назначениях, при испрашивании пособий.
А между тем некоторые историки до сих пор полагают, что «главный упрек А. следует сделать за то, что после уважения, каким пользовались наука, знание и достоинство во время Екатерины, он, будучи человеком далеко не глупым, ввел в моду щегольство грубостью и невежеством», что, «относясь с глубоким презрением ко всему, что стояло ниже временщика, и с постоянным хвастовством тем, что он учился на медные деньги, а стоит неизмеримо выше «книжников и фарисеев», то есть людей, занимающихся наукой, А. тем самым принижал значение людей науки» (проф. П. С. Лебедев).
В соответствии с требованиями, предъявлявшимися к офицерам, А. считал необходимым надежно поставить дело и «приготовления фейерверкеров». Испросив Высоч. соизволение «постановить правилом — из неграмотных в фейерверкеры не производить», А. в 1806 г. учредил при лейб-гвардии артил. батальоне особую рез. пешую роту и предназначил ее для «единственного занятия и упражнения — приготовления фейерверкеров под непосредственным присмотром самого инспектора всей артиллерии». Увеличивая постепенно состав этой роты, он в 1807 г. назначил еще 5 понтонных рот «для обучения фейерверкеров наукам» и расположил эти роты в крупных городах (СПб., Москва, Харьков, Киев), дабы «долее иметь возможность к достижению цели» и «заимствоваться в науках» от других учебных заведений.
Имп. Александр I, в воздаяние заслуг гр. А. на пользу русской артиллерии, 12 дек. 1807 г. повелел ему «быть при Его Величестве по артил. части», изъяв. так. образ., ее из круга ведения генерал-адъют. гр. Ли-вена, своего помощника «по воинской части во всеобщности ее». Через два дня последовало новое Высочайшее повеление о том, чтобы «объявляемые генералу от арт. гр. А. Высочайшие повеления считать нашими (государевыми) указами». Авторитет А., как артиллериста, стоял так высоко, что Вел. Кн. Михаил Павлович, вступив в исполнение обязанностей генерал-фельдцейхмейстера, неоднократно обращался к нему за советами и, напр., в 1821 г., спрашивая мнение его о новой образцовой аммуниции и о машинах для обточки орудий и друг., писал ему следующее: «артиллерия так Вам во множестве одолжена, что Я ничего не хочу вводить нового, не спрося наперед Вашего на то совета». Через месяц после назначения непосредственным докладчиком Его Величеству по артил. части, 13 янв. 1808 г., А. был уже назначен мин-ром воен. сухопутн. сил; 17 янв., он был назначен генерал-инспект. пехоты и артиллерии, а 26 янв. А. были поручены воен.-поход. Е. В. канцелярия и фельдъегерский корпус.
Оказавшись военным министром с «приличной властью», А. энергично принялся за реформы в армии. 19-21 янв. установлены пределы власти инспектора всей артиллерии; 24 янв. учреждена должность дежурного генерала воен. мин-ра»; 25 янв. определены дела, зависящие от разрешения самой военной коллегии, инспектора всей артиллерии и артил. генералов, инженер-генерала и инспектора инженерного департамента; 12 февр. распределены «дела, кои должны зависеть от разрешения самих дивизионных начальников», которые до этого почти никакими правами не пользовались; 29 февр. уничтожена часть шефов, коим «шефское их по полкам звание оставлено для почести»; 20 июня учрежден «комитет для изыскания способов к кратчайшему делопроизводству в военной коллегии и ее экспедициях», дабы «направить все к порядочному течению и содержать общую связь»; 26 июня преобразована медицинская экспедиция, для которой выработано новое положение; упорядочена отчетность воен. мин-ства, для чего 7 февр. всем начальникам объявлено, что «если при рассматривании рапортов (месячных) окажутся какие неверности или оные не будут доставляемы в надлежащее время, то на счет шефов полков и командиров бригад за оными отправляемы будут нарочные курьеры, а потому и издерживаемые в оба пути прогонные деньги вычтутся из их жалованья»; 24 июня установлен «порядок сдачи полков»; в 1809 г. преобразованы инженерный департамент и счетная экспедиция.
Особое внимание А. обратил на интенд. часть, которая при общих расходах военного мин-ства в 1808 и 1809 гг. в 118,5 и 112,2 млн. руб. поглощала в 1808 г. свыше 47 и в 1809 г. до 61 млн. руб. 28 янв. 1808 г. А. «рекомендовал» генерал-кригс-комиссару, «действуя недреманно во всем по долгу звания своего на основании существующих постановлений и руководствуя вверенный департамент к лучшему успеху возложенных на него дел, представлять уже прямо к нему, в случаях, власть вашу превосходящих». Не прибегая к коренной ломке установившегося интендантск. строя, А. для упорядочения деятельности комиссариатск. и продовольств. ведомств прежде всего усилил контроль над их действиями, создав над ними высший независимый надзор в лице дежурн. генерала воен. министpa, а затем принял меры к тому, чтобы изменить «несвойственный канцелярский обряд», вследствие которого «выходит чрезвычайная переписка, а отчеты составляются с большим трудом и медленностью» (напр., к 1809 г. не было еще отчетов за 1806 и 1807 гг.). Чтобы побудить хозяйств. деп-ты к скорейшему представлению этих отчетов, А. объявил, что доколе деп-ты не отдадут за 1806 и 1807 годы надлежащих по всем вверенным им частям отчетов, членов комиссариатской и провиантской экспедиций и подведомственных им комиссий, также комиссионеров и секретарей, в отставку не увольнять, исключая тех, кои окажутся нерадивыми или неспособными к исправлению своих должностей, о каковых управляющие деп-тами имеют представлять воен. мин-ру и которых отставлять уже с тем, чтобы впредь никуда не определять». Стремясь дать интендантству «новое образование», А., верный своей системе поощрений, принял меры, чтобы снять с него позорное клеймо — лишение мундира за войну 1806-07 гг. В мае 1806 г. он испросил Высоч. соизволение на производство комиссариатских и провиантских чинов из одного класса в другой по старшинству, с тем, чтобы тогда же произвести «всех неподверженных никаким взысканиям». Из сохранившихся сведений видно, что было произведено 95 чинов и отставлено 52 (35 %). Довольный службой продовольственных ведомств, Государь к концу 1809 г. предоставил воен. мин-ру право возвращения мундира комиссариатским и провиантским чинам, и постепенно мундир был возвращен всем служащим… К числу важнейших мероприятий, осуществленных А. по интендантству, принадлежат распоряжения о продовольствии войск в Сибири, издание новых правил для приема и браковки провианта и фуража, предоставление провиантским комиссиям и комиссионерам права в экстренных случаях заготовлять провиант и фураж без предварительного утверждения цен гражданским губернатором, утверждение новых правил для отпуска в войска материалов для обмундирования, изменение конструкции пехотного снаряжения (в 1808 году были введены нового образца ранцы и патронные сумки), устранение затруднений в заготовках вещей и материалов (сукон, холста и проч.), установление системы льгот для подрядчиков, устранение застарелых (с 1735 г.) недочетов по госпиталям и проч. Будучи озабочен «недреманно» снабжать большую армию, в которой числилось в 1808 г. 705381 человек и 269252 лошадей, а в 1809 г. 732713 человек и 262092 лошадей, всем необходимым, А. принял меры к тому, чтобы на военное ведомство никаких жалоб «на обиды и притеснения жителей» не было, для чего войскам, при передвижении их внутри Империи, предписывалось получать от губернаторов «акты о благополучном следовании». Полк, давая постоянные отчеты о своем состоянии, обязан был представить и «чистовой акт», т. к. в случае жалобы насчет допустившего притеснения шефа немедленно же посылались курьеры. «Акты» эти объявлялись в газетах во всеобщее сведение.
Насколько внимательно А. следил за этим, можно судить по следующему факту: установив однажды, что киевский гражд. губернатор выдал квитанцию, что «войска 22-й дивизии, во время похода по губернии, никаких гражданам и поселянам обид, налогов и притеснений не делали», тогда как жалобы на это последовали, А. довел об этом до сведения министpa внутр. дел кн. А. Б. Куракина и, указывая, какому взысканию были подвергнуты виновные чины, добавил, что «о сем сообщается по Высоч. повелению» и что «трудно будет удостовериться в доходящих сюда жалобах, когда сами начальники губерний делают понаровку полкам, скрывая противозаконные поступки в актах, от лица их выдаваемых…» К числу важнейших организационных мероприятий общего характера, проведенных А., относятся: 1) увеличение состава армии на 30.000 чел., 2) разработка положения о Сибирском каз. войске, 3) введение артил. и инжен. округов, 4) учреждение первых учебных частей и 5) учреждение запасн. рекрутск. депо. Мысль об учреждении учебных войск принадлежит самому А., признавшему нужным сформировать рез. пешую роту, для «приуготовления фейерверкеров». Вслед за этим имп. Александр I в 1808 г. признал необходимым учредить, «для лучшей удобности снабжать полки исправными унтер-офицерами», «учебный гренадерский батальон»; в следующем 1809 г. был учрежден второй такой же батальон, а цес. Константин Павлович, в свою очередь, признал нужным завести для той же цели «учеб. кавал. эск-н». Разрешая унт-офиц. вопрос, А. не освободил и полки от подготовки унт.-офицеров, требуя, чтобы на роту и эск. было в год подготовлено определенное их число (2-3 чел.). Одновременно А. попытался разрешить и шт.-офицерский вопрос путем командирования в учеб. батальоны капитанов, дабы сделать их «знающими шт.-офицерами». Учреждение запасн. рекрутск. депо имело целью «сбережение людей и комплектование полков не необразованными рекрутами, а молодыми солдатами». Эти депо должны были служить также практической школой для молодых офицеров; для этого А. признал необходимым из выпускаемых в офицеры дворян 142 чел. ежегодно прямо в полки не отправлять, а посылать сперва в запасное рекрутск. депо, где они под руководством опытных офицеров, становясь учителями рекрут, завершали на практике и свое полученное наскоро «научение». За общим ходом дела в депо наблюдал главный командир запасных рекрут, состоявший под одним непосредственным начальством воен. министpa и получавший от него одного все «разрешения» и указания.
Последние заключались, между прочим, в следующем: «на предмет обучения рекрут поставлялось в виду: а) «чтобы не изнурять людей и отнюдь за ученье не наказывать, ибо ошибки в учениях зависят больше от понятия, которое не у всякого человека равно; следовательно, чтобы довести рекрута до желаемого совершенства, надобно употреблять время и старание, дабы не побоями, а благоразумным растолкованием и ласковостью дойти до того»; б) «напротив, ленивых рекрут (следует) в штраф заставлять чаще учиться и писать в фурлейты»; в) «отличных рекрут в поведении и ученьи иметь всегда на замечании и пред другими давать им преимущество, переменяя рекрутские воротники на красные суконные, поручая в команду им других и напоследок производя в ефрейторы…» В общем, запасные рекрутские депо представляли для армии значительный кадр молодых солдат для действующих полков, давали значительный кадр учителей как офицеров, так и нижних чинов; имея строевую организацию, могли служить кадром для формирований и выделять маршевые батальоны, давали возможность установить комплектование полков молодыми солдатами, а не рекрутами, чем значительно увеличивалась постоянная боевая готовность полков, и, наконец, явились хорошей школой для систематического проведения в жизнь разумных «понятий» в деле образования солдата и содержания его. Особенную услугу оказали депо в Отечественную войну 1812 г., послужив кадром для формирования резервных армий. Для надлежащей оценки деятельности А. надо принять во внимание, что ему приходилось работать при условиях воен. времени: 13 янв. 1808 г. он был назначен воен. мин-ром, а с 14 янв. ему пришлось уже готовить корпус войск, предназначенный «для некоторого предприятия к движению» в Финляндию, обратившегося потом в войну. Одновременно с устройством будущей Финляндской армии А. приходилось заботиться об усилении Молдавской армии, которая вела войну с Турцией, а также обеспечивать войска, охранявшие Балтийское побережье «противу действия Англии», и не забывать войска на Кавказе.
Деятельность А. в русско-шведскую войну 1808-09 гг. до последнего времени оставалась в тени, а между тем в деле покорения Финляндии он сыграл большую и активную роль. Имея дело в качестве воен. мин-ра с главнокомандующим, который не пользовался доверием Государя и армии и не выделялся воен. дарованиями.
А. вынужден был во что бы то ни стало направить дело так, чтобы никакой главнокомандующий не мог затормозить благоприятного исхода кампании.
Поэтому он прежде всего исключил всякую неопределенность отношений с гр. Буксгевденом, сообщив ему 16 янв. Высоч. повеление, в силу коего вся переписка, не только по продовольствию армии, укомплектованию, снабжению деньгами, вещами, оружием, снарядами и т. п., но «и вообще по движению войск, расположению их, учреждаемых планов к действиям и успехам, какой происходить будет», велась главнокомандующим единственно, только с А., кроме случаев, где потребно донесение Е. И. В. Вместе с тем Буксгевдену было сообщено, что А. будет оказывать ему «пособия» во всех отношениях.
Эти «пособия» коснулись прежде всего вопроса о снабжении армии, которое в эту войну было устроено вполне надежно.
В продолжение 1? лет воен. действий армия всегда имела за собой запасы провианта настолько достаточные, что затруднения в довольствии испытывали порой только те ее части, к которым доставка питания, по условиям обстановки и по отсутствию перевозочных средств, оказывалась невозможной.
Для характеристики деятельности А. по этому вопросу ценным является следующий рассказ Д. Б. Мертваго, бывшего генерал-провиантмейстером действовавшей в Финляндии армии. Беседуя с А. о средствах снабжения войск хлебом, Мертваго сказал, что единственным средством исполнить все своевременно явилось бы приказание всему Санкт-Петербургскому гарнизону печь хлеб и пересушивать его в сухари.
А. сейчас же, «постуча в колокольчик», призвал адъютанта и велел ему составить соответствующий приказ.
Огромный и важный проект, сильно помогший армии, был осуществлен моментально, благодаря энергии и решимости А. брать все на себя и быстро, с одного слова, схватывать предмет и понимать идею. — Артиллерия в эту войну, по свидетельству всех историков, явилась наиболее подготовленным и благоустроенным родом оружия, и этим, по общему признанию, она была всецело обязана А. Когда же в армии обнаружился недостаток боевых припасов, А. немедленно командировал на театр воен. действий директора арт. деп-та, генерала Меллер-Закомельского, предписав ему «все оное устранить собствен. везде присмотром и присутствием». Из числа мероприятий, осуществленных А. и имеющих особое значение, заслуживает упоминания распоряжение о том, чтобы полки выступали в составе 2-х батальонов, оставляя в 3-м батальоне мало пригодных к походу людей (больные, рекруты и т. п.). Значение этого организационного мероприятия было таково, что в 1810 г. оно было узаконено, причем в полках первые батальоны назывались действующими, а последний — запасным батальоном.
В 20-х числах февраля 1808 г. А., с Высоч. соизволения, и сам прибыл в армию, чтобы на месте ознакомиться с состоянием ее и разрешить многие вопросы политич. и стратег. характера. — «Чтобы оказать все учтивство, главнокомандующему армией принадлежащее», рассказывает в своих воспоминаниях Д. Б. Мертваго, А. надел мундир и шарф и явился к Буксгевдену.
Тот принял А. по-домашнему. «И на другой день учтивства оказано не больше». Д. Б. Мертваго полагает, что это обстоятельство вооружило А. против Буксгевдена и повлияло на смену последнего с поста главнокомандующего.
Однако все историки согласно признают, что личные впечатления А. несколько ослабили значение доносов на Буксгевдена приставленного к нему в качестве эксперта по финл. делам интригана и честолюбца генерала Спренгспортена, и Буксгевден оставался на своем посту до начала декабря 1808 г., хотя целый ряд высоч. резолюций на донесениях и реляциях Буксгевдена («вздору бездна, дела мало…») красноречиво свидетельствует о крайнем недовольстве имп. Александра им и его способом ведения воен. операций… В авг. 1808 г. в Высоч. присутствии и при участии А. состоялось совещание с целью разобраться в положении дел в Финляндии, на котором выработан был новый план воен. действий, разработанный марк. Пауллучи, и послан Буксгевдену.
Обиженный этим, последний подал прошение об увольнении его от должности главнокомандующего; отставка была принята.
Покидая армию и считая виновником всего происшедшего А., Буксгевден послал ему письмо, полное упреков за все и, между прочим, за «уничижение» звания главнокомандующего, «почтенного от всех и всеми веками». Многие историки называют это письмо «мужественным»; не оспаривая этого эпитета, должно, однако, сказать, что было оно направлено не по совсем точному адресу.
Основываясь на недоверии и нелюбви Государя к Буксгевдену, против него интриговали в СПб. многие, но А. едва ли не менее всех, ибо для себя он ничего не искал от смены главнокомандующего.
И современники верно это поняли. «Многие находили его (письмо) не дельным, — вспоминает И. П. Липранди. — Многие не оправдывали его содержание», находя, что в нем Буксгевден, недовольный за многие сообщения ему Высоч. воли А., как воен. мин-ром, «излил на него всю желчь свою…» На место Буксгевдена главнокомандующим был назначен генерал Кнорринг, которому имп. Александр и предложил выполнить давно задуманный им план движения трех наших корпусов через Ботнический залив на шведский берег. Но и Кнорринг, подобно Буксгевдену, стал уклоняться от выполнения этого плана. Среди многих генералов он также не встречал сочувствия.
Только один Багратион по поводу его сказал: «прикажут — пойду…» Тогда, чтобы сломить упорство Кнорринга, по совету франц. посла при русск. дворе, был послан в армию А. 20 февр. он прибыл в Або и, по общему признанию, «проявил энергию замечательную». Все затруднения, встреченные как главнокомандующим, так и начальниками обеих северных колонн (Барклай де Толли и гр. Шувалов), были устранены, войска укомплектованы, продовольствие собрано, перевозка его организована, настроение вождей поднято.
Так, в ответ на жалобы Барклая де Толли, что главнокомандующий не дал ему надлежащих инструкций, А. писал ему: «Генерал с высшими достоинствами в оных и нужды не имеет. Сообщу вам только, что Государь Император к 16 марта прибудет в Борго, то я уверен, что вы постараетесь доставить к нему на сейм шведские трофеи.
На сей раз я желал бы быть не мин-ром, а на вашем месте, ибо мин-ров много, а переход Кваркена Провидение представляет одному Барклаю де Толли». Через четыре дня после этого (4 марта) Барклай де Толли двинул свои войска через Кваркен… 6 марта возобновил воен. действия и гр. Шувалов… — «Друг мой, — писал А-ву Государь 7 марта, — я тебя не могу довольно благодарить за твое усердие и привязанность к себе… Поведение Кнорринга бесстыдное, и одно твое желание, чтобы я не сердился, удерживает меня вымыть ему голову, как оного он заслуживает… Я не могу довольно нахвалиться твоею решимостью и оною ты мне оказал настоящую услугу…» К письму приложен был указ, которым А. вверялась власть неограниченная во всей Финляндии и право «предоставлять сей указ везде, где польза от службы того востребует». Казалось, все было хорошо налажено для последнего удара Швеции: отряд гр. Шувалова шел к Торнео, отряд Барклая де Толли переходил Кваркен, авангард Багратиона подходил уже к шведскому берегу… Государств, переворот, совершившийся в Стокгольме 1 (13) марта — низложение короля Густава IV Адольфа — помешал выполнению плана имп. Александра.
В эту критич. минуту для Швеции нельзя было допустить появления русских войск на шведской земле, и поэтому швед. главнокомандующий предложил генералу Деббельну, занимавшему Аландские о-ва, начать переговоры с русскими о перемирии на неопределенное время, до начала переговоров о мире. Парламентеру Деббельна действительно удалось уговорить Кнорринга; оставалось только подписать конвенцию о перемирии.
Но в это время прибыл А. и разорвал ее. Он заявил шведскому парламентеру, что цель экспедиции продиктовать мир в столице Швеции, и потребовал, чтобы шведские войска сдались военнопленными.
Тогда парламентер вызвался доставить в Стокгольм предварительные условия мира, предложенные русскими.
А. на это согласился, считая, что цель экспедиции уже достигнута: шведы согласны на мир. Но шведы его обманули.
Прежде всего Деббельн использовал это согласие для приостановки движения Кульнева из Гриснегамна к Стокгольму, заявив Кноррингу, что ожидаемый А. уполномоченный прибудет для переговоров о мире на следующий же день, но при условии, чтобы русский отряд не ставил своей ноги на шведскую землю. Кнорринг отозвал назад Кульнева и вернул Барклая де Толли из Умео, но шведы обманули.
Вместо уполномоченного для переговоров о мире, в главную квартиру нашей армии прибыл лишь курьер с письмом к Государю.
Рассерженный А. требовал возобновления воен. действий, нового занятия Умео и Гриснегамна.
Но Кнорринг и его генерал-квартирмейстер Сухтелен поддались убеждениям шведск. парламентера в бесцельности и опасности дальнейшего движения русск. войск через Ботнику и, наконец, вырвали у А. согласие на приостановку наступления.
Историки наши, до сих пор охотно отыскивавшие в А. только одно дурное и умаляющее его деятельность, не находят слов, чтобы в достаточной мере осудить его за это согласие, которое в их глазах свело к нулю все заслуги А. в деле покорения Финляндии.
Однако имп. Александр, крайне самолюбивый и потому очень ревниво относившийся к исполнению им самим задуманной и разработанной зимней операции, обрушил свой гнев лишь на Кнорринга, отлично понимая, что в вопросах не административных, а оперативных, А. не мог не считаться с мнением главнокомандующего и его генерал-квартирмейстера.
Когда уже, наконец, мир со Швецией был заключен, имп. Ал-р I на другой же день прислал А. орден Св. Андрея Первозванного при письме, в котором, между прочим, говорилось: «посылаю то, что по всей справедливости тебе следует…» А. упросил Государя взять орден обратно, отметив на рескрипте, что последний «находился у него с 12 час. дня до 7 час. вечера». Тогда государь, «в воздаяние ревностной и усердной службы воен. министpa» гр. А., приказал войскам отдавать «следующие ему почести и в местах Высоч. пребывания Е. И. Вел….» Сам А. в следующих словах очертил свою роль и свою деятельность в рус.-шведскую войну: «Я не воевода и не брался предводить войсками, но Бог дал мне столько разума, чтобы различить правое от неправого.
Буксгевден почитал меня своим личным врагом — и крепко ошибался.
Тот мой враг, кто не исполняет своего дела как следует.
Я воевал с Буксгевденом его собственным оружием — его резонами, против предложенного им перемирия, и если бы слушал всех да не столкнул Барклая на лед, прямо в Швецию, то мы еще года два пробились бы в Финляндии». — В конце того же 1809 г. А., обиженный тем, что проект учреждения Государственного Совета выработан был Императором в полной тайне от него, и видя в этом акте недоверие к себе, подал прошение об отставке.
Император Александр I не принял такового и письмом, в котором, вопреки обыкновению обратился к А. на «вы», просил его при первом свидании решительно объявить, может ли он, Император, видеть в нем «того же графа А., на привязанность которого я думал, что твердо могу надеяться, или необходимо мне будет заняться выбором нового военного министра». А., однако, своего решения не изменил.
Тогда Государь предложил ему на выбор: оставаться воен. мин-ром или же быть председателем воен. деп-та Государственного Совета.
А. выбрал последнее; и 1 янв. 1810 г. сдал должность воен. министpa. Покидая ее, А. сделал следующую характерную надпись на одном из прокладных листов принадлежавшего ему Евангелия: «Января 1 дня 1810 г. В сей день сдал звание военного министра.
Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства». 18 янв. состоялся приказ о новом назначении А., причем за ним были сохранены звания члена комитета мин-ров и сенатора. 28 июня того же года Государь поручил A. устройство первого военного поселения.
До сих пор А. считают инициатором этого учреждения, но упускают из вида, что еще в начале 1810 г. гр. Н. С. Мордвинов, видя невозможность в уменьшении великого числа содержимых войск, высказал Государю мысль, что вопрос об уменьшении расходов на содержание армии мог бы быть удобно разрешен учреждением «усадеб для полков», а затем уже подал об этом особую записку сам А. В донесении своем Государю о Елецком поселен. полку, 13 марта 1817 г., А. так излагает историю этого дела: «Благодетельное внимание к заслугам победоносных Ваших воинов внушило В. И. В. в 1810 г. мысль, достойную Отеческого Вашего о них попечения: дать им свою оседлость, — соединить в определенных округах земель все возможные для них выгоды и, вместе с тем, удовлетворить всем видам благоустроенного правительства Великой Империи.
Угодно было Вам удостоить меня доверенностью в исполнении первого опыта поселением одного батальона Елецкого пех. полка: руководимый непосредственно Вашими наставлениями, я ничего более не делал, как только исполнял в точности Высочайшую волю Вашу… Но тем не менее счастливым себя почитаю, что употреблен был B. Вел. при таком предприятии, которое, с полным приведением оного в действо по плану В. Вел., должно основать и навсегда упрочить благосостояние Российского воинства со всеми неисчислимо выгодными последствиями во всех государственных соображениях…» Так. обр. А., являясь исполнителем Высоч. воли, руководился соображениями, которые в заманчивом свете представляли «неисчислимо выгодные последствия». И с обычной своей энергией принялся он за дело, собственноручно сделал расчеты потребной для поселения земли, количества зерна, потребного для посева, плана поселка, зданий и т. п., и 9 ноября 1810 г. последовал Высоч. указ о поселении батальона Елецкого мушкетн. полка в Бобылецком старостве Климовецкого повета Могилевской губ. Первоначальное устройство военного поселения сопровождалось чрезвычайными затруднениями, которые приводили исполнителя, генерал-майора Лаврова, в отчаяние, но благодаря А. все препятствия устранялись, и к февралю 1812 г. водворение поселян было закончено.
Отечественная война положила предел этому первому опыту воен. поселения — 29 февраля выступили в армию действ. батальоны полка, а в июне — запасный и рекрутский.
В то же время положение А. изменилось настолько, что он желал лишь «уединения и спокойствия», дабы представить гр. Салтыкову, кн. Голицыну, Гурьеву и др. «вертеть и делать все то, что к их пользам». Особенно угнетало его приказание «ехать и быть в армии без пользы, а как кажется, только пугалом мирским…» А. пробыл в свите Государя без определенного назначения до 14 июня, когда на него возложено было управление воен. делами, почему «с оного числа вся французская война шла через его руки: все тайные повеления, донесения и собственноручные повеления Государя Императора». Вскоре же после этого на долю А. выпала щекотливая миссия — убедить Государя в необходимости оставить армию. Инициатором этого предположения, как известно, был адм. А. С. Шишков, составивший известное письмо «к пользе Государя и Государства», которое было подписано еще и Балашовым, и А. «взялся как скоро можно будет, отдать оное Государю». Щадя самолюбие Государя, А. не вручил письма ему лично, а 5 июня положил с вечера на столик. — На другой же день к вечеру отъезд был решен. Насколько прав был А., отнесясь чутко к своей миссии, можно судить по следующей выдержке из письма Государя, к Вел. Кн. Екат. Павловне: «Я только и желал, что быть с армией… Я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию…» 5 августа А. был назначен в состав чрезвычайного комитета, которому доверено было избрание главнокомандующего.
Единогласно был избран М. И. Голенищев-Кутузов, о котором А. был высокого мнения… Возвращаясь в начале декабря 1812 г. к армии, Государь взял с собой А. и уже не расставался с ним до окончания «французских дел». В Париже 31 марта 1814 г. Государь собственноручно написал приказ о производстве, «вместе с графом Барклаем, в фельдмаршалы и графа А.», но последний и этой награды не принял и выразил желание отправиться в отпуск.
Отпуская его «на все то время, какое нужно для поправления здоровья», Государь выразил А. в собственноручном письме исключительные дружеские чувства.
Письмо было следующего содержания: «С крайним сокрушением я расстался с тобой. Прими еще раз всю мою благодарность за столь многие услуги, тобой мне оказанные, и которых воспоминание останется навек в душе моей. Я скучен и огорчен до крайности; я себя вижу после 14-летнего тяжкого управления, после двухлетней разорительной и опаснейшей войны, лишенным того человека, к которому моя доверенность была неограниченна всегда.
Я могу сказать, что ни к кому я не имел подобной и ничье удаление мне столь не тягостно, как твое. Навек тебе верный друг». В ответном письме А. «откровенно» высказал, что «любовь и преданность к Его Величеству превышали в его чувствах все на свете» и что стремления заслужить доверенность не имели другой цели, как «для доведения до Высочайшего сведения о несчастьях, тягостях и обидах в любезном отечестве». По возвращении в СПб. Государь вызвал А. к себе и с авг. 1814 г. стал ему поручать различные обязанности.
Мысль о военных поселениях не покидала Государя, и он вполне определенно высказал ее в манифесте 30 авг. 1814 г., указав: «Надеемся, что продолжение мира и тишины подаст нам способ не токмо содержание воинов привесть в лучшее и обильнейшее прежнего (состояние) , но даже дать оседлость и присоединить к ним их семейства». Вот почему одним из первых Высоч. поручений А. было составление особого «положения» батальону Елецкого полка, водворенному на старое место своего поселения, т. к. до этого времени он руководствовался массой частных распоряжений.
Положение это, «основанное на точных Высочайших повелениях», имело целью «изложить главные основания устройства военного поселения и объяснить каждому хозяину те выгоды, коими он может пользоваться в новом его состоянии» и было «сделано генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии гр. А. в с. Грузине на р. Волхове 1815 г. 1 генваря». Почти одновременно Государь возложил на А. и обязанности докладчика своего по комитету 18 авг. 1814 г., впоследствии Александровский комитет о раненых.
А. не только один из первых оценил идею Пезаровиуса путем издания частной военной газеты («Русск. Инв.») помогать увечным и раненым воинам, но и оказывал ему постоянную нравственную и материальную поддержку, был одним из первых подписчиков «Русск. Инвалида», упрочил существование этой газеты и «преподал Пезаровиусу способы» продолжать святой подвиг служения раненым, избрав его своим сотрудником по комитету и вместе с ним организовав его деятельность, которая к 1826 г. выражалась уже в следующих цифрах: 1) капитал с 359 тыс. рубл. возрос до 6,8 млн. руб., 2) выдано раненым в виде пенсий и пособий свыше 3 млн. руб., 3) определено к должностям свыше 1.300 чел., 4) на воспитание детей предоставлено до 1,5 млн. руб. И несмотря на это, имя А. едва упоминается на страницах истории комитета (Воен. Сборн. 1903 г.) и газеты «Русск. Инв.». А. стал единым докладчиком Государю по представлениям всех министров, которые вынуждены были, вследствие «трудолюбивого и попечительного исполнения государственных обязанностей» А., «съезжаться к нему к 4 час. ночи». Конечно, такая совместная работа с «Силою Андреевичем», как называли А. за его влияние, породила множество недовольных, в глазах и на устах которых он стал и «проклятым змеем», и «вреднейшим человеком», и «извергом и злодеем, губящим Россию». Более же справедливые современники признавали, что «из всех мин-ров минувшей эпохи гр. А. был одним из самых трудолюбивых, дельных и честных» и что он, «занимаясь делами с железной настойчивостью», всемерно стремился «поставить деловое и опытное на место знатного пусточванства». Хотя никто и не упоминает, как «приготовлял себя» А. к такой грандиозной деятельности, но даже ярый его ненавистник, Ф. Ф. Вигель, не называет его «призраком министра», а наоборот, подчеркивает, что в то время, когда «бессильная геронтократия дремала у государственного кормила. . . за всех бодрствовал один всем ненавистный А.». Особенную деятельность А. проявил в той области, которая была поручена его исключительному ведению, а именно в деле создания военных поселений, и к 1817 г. казовая сторона их представилась в следующем виде: 1) в 1813 г. был поселен комплектный батальон в 1000 чел., при которых жен и детей не было, а к 1817 г. — в поселении насчитывалось уже 2337 чел. поселян, в том числе 796 жен и 540 детей; 2) военные поселяне в хозяйстве были наделены, обеспечены и даже имели свой запасн. хлебн. магазин с 7.370 четв. разного хлеба и свой заемн. денежн. капитал — до 28 тыс. рубл.; 3) организованы медиц. помощь и помощь при стихийных бедствиях; 4) создано обеспечение инвалидов; 5) устранены нищенство, пьянство и тунеядство; 6) введено обязательное обучение детей (до 12 лет при родителях, а потом при батальоне в «военном отделении»). На все это затрачено было «из казны» за 1813-1816 гг. всего 101.338 р. 30 коп. Отрицательными сторонами воен. поселений были: 1) несправедливость по отношению нижн. чинов, которые навсегда оставались в военном звании, а по отношению коренных жителей — обращение их в постоянное военное сословие и 2) тяжелая необходимость весь свой домашний обиход и всю жизнь построить на неуклонном исполнении «положения», которым предусматривались все житейские мелочи.
Существуют указания, что, узнав о желании Императора ввести военные поселения в самых широких размерах, А. на коленях умолял его отказаться от этой мысли и говорил: «Государь, вы образуете стрельцов». Но Александр I остался непреклонным, и к концу его царствования всего было поселено: пех. — 138 бат., кавал. — 240 экс., и пользовались постоем — 28 артилл., 32 фуршт. и 2 сап. роты и 3 роты на Охтенском пороховом заводе, так что под начальством А. состояло до 749 тыс. душ (не считая несовершеннолетних женск. пола), расселенных на площади свыше 2,3 млн. десят. земли. Общий расход казны был всего до 18 млн. рублей, а на будущее время воен. поселения имели уже свой капитал до 30 млн. рубл. Если принять во внимание, что А. пришлось создавать, по его выражению, «законодательство совершенно нового государств. устройства, которому не было образцов ни у нас в России, ни в других владениях», то ясно, что для такой работы нужны были чрезвычайная энергия и, по выражению Сперанского, «постоянство усилий и твердый, ничем не совратимый взор, непрерывно устремленный на важные государственные пользы». «У меня камерюнкерствовать не можно, — говорил А. — Я педант, я люблю, чтобы дела шли порядочно, скоро, а любовь своих подчиненных полагаю в том, дабы они делали свое дело». Безмолвными свидетелями огромного труда, положенного А. на воен. поселения, являются: библиотека его, заключавшая сотни томов по хозяйству, архитектуре и пр.; сотни всеподдан. докладов по делам воен. поселений (хранятся в Моск. Отд. Общ. Арх. Гл. Штаба) и законодательный «фундамент» для тех же поселений, представляющий десятки систематично разработанных «учреждений, положений, установлений, правил и уставов» по всем отраслям, начиная с подробнейших учреждений об устройстве военных поселений (пехоты, кавалерии, саперного батальона, фурштатских рот, ротных школ и проч.; расквартирование, ежедневная служба и учения; устройство штаба и «совета над воен. поселениями», устройство отрядных, дивизион. и бригадн. штабов, экономических комитетов и т. д.) и кончая положениями о конских заводах, о заводе рогатого скота, о запасных магазинах, о заемных капиталах, о паровом лесопильном заводе, о пожарных инструментах и т. д., вплоть до «Положения для парохода военных поселений, действующего двумя паровыми машинами, каждая противу 12? лошадей» и «Устава, как должно прилагать о воинстве на ектениях при богослужении в церквах военного поселения», утвержденного митр. Михаилом.
Отметая в сторону все положительное, в личности и деятельности А. современники и исследователи их «сказаний» сделали его ответственным пред судом истории решительно за все недочеты эпохи 1815-25 гг., которую образно символизировали «палкой, обвитой розами», и окрестили «аракчеевщиной». — Однако не следует забывать, что многие аракчеевские учреждения (помощь при стихийных бедствиях, пожарное и санитарное дело, призрение инвалидов, запасные магазины, земские банки, уничтожение нищенства, пути сообщения, благоустройство селений, обязательное обучение и т. д.) сделали бы немалую честь и в настоящее время нашим селам и деревням многих местностей.
Немало полезного и в военном отношении было введено А. в воен. поселениях, а именно: устроены военно-сиротские отделения, учреждены ротные и эскадр. школы, учебные батальоны и дивизионы, в которых к началу 1825 г. учащихся было свыше 10 тыс.; войска были прекрасно обеспечены в продовольств. и хозяйств. отношениях; установлена справедливая система прохождения службы офицерами путем введения ответственных гласных аттестаций, объявлявшихся в приказах, причем начальству вменялось неуклонно руководствоваться истиной; улучшен офицерский быт устройством библиотек, «офицерских рестораций», по-современному — собраний, в которых строго воспрещалось: иметь горячие напитки, «вовсе употреблять шампанское вино», брать на «запиши» и т. п., но зато предоставлялось иметь дешевый «стол», «для большого удовольствия» устраивать собрания с музыкой, скромную игру в «бостон, вист и пикет, в шашки, в шахматы», а приезжающим разрешалось останавливаться с удобствами в «покоях» и т. п.; организовано издание периодического «семидневного листка», что служило отчасти дополнением к выписываемым в библиотеки журналам, причем часть их А. присылал за свой счет; организовано призрение отст. увечн. и слабых от старости и болезней воинов, послуживших отечеству, и, наконец, воен. поселения служили надежным резервом или запасом войск; когда в 1821 г. наша армия готовилась к новому заграничн. походу, то из поселенных войск намечалось образовать резервную армию из 4 корпусов.
Будучи педантичен в своих служебн. требованиях, А., как это свидетельствуют приказы по воен. поселениям, требовал, чтобы офицер поселен. войск был «кроток, терпелив, справедлив и человеколюбив, дабы излишней иногда торопливостью в приказаниях не затруднять исполнения их…» И его требовательность была обращена не на воен. поселян, а на их начальников, как о том свидетельствуют следующие строки из письма его к начальнику новгор. воен. поселений, генералу Маевскому, писанному 12 мая 1824 г., но характерному для всех периодов службы А.: «Прошу вас покорно не спускать, и строгость нужна более для штаб и обер-офицеров, нежели для воен. поселян, и оное требую, ибо мои правила не сходятся с правилами, в армии употребляемыми; я полагаю, что когда строгость, разумеется справедливая, без интриг (коих я не терплю…), употребляется на начальников, то все пойдет хорошо, и солдаты будут хороши.
А у вас в обыкновенной службе с командирами обхождение бывает приятельское, церемонное, что никогда по службе не годится, ибо у вас всегда считается за стыд обнаружить какое-либо злоупотребление, сделанное батальоным или ротн. командиром…» — Но образовать для воен. поселений особый кадр офицеров, отличных по духу и правилам поведения от армии, было, конечно, трудно, если не невозможно.
Исследование причин волнений и беспорядков, происходивших в различн. округах воен. поселений, всегда обнаруживало или целую систему злоупотреблений частных начальников, или чрезмерное усердие их. Вообще же указания на беспорядки, происходившие в воен. поселениях, в значительной степени утратят свою «аракчеевскую» подкладку, если принять во внимание, что таковые приобрели эпидемический характер после 1826 г., когда А. никакого отношения к воен. поселениям уже не имел, и усердие не по разуму непосредственных начальников не сдерживалось уже опасением гнева всесильного графа. С годами дружеские отношения имп. Александра к А. окрепли совершенно, и в 1823 году он был в числе 3 лиц, посвященных в тайну акта о престолонаследии (отречение цесарев.
Конст. Павловича). 7 ноября 1824 г. СПб. постигло стихийное несчастье — наводнение.
А. тотчас же предложил Государю взять 1 млн. руб. из капиталов воен. поселений на пособие беднейшим людям и учредить особый комитет для оказания помощи пострадавшим, сам же он пожертвовал в пользу их 20 тыс. руб. К этому же периоду деятельности А. относятся: 1) заботы о «Российской Императорской академии, бывшей от начала заведения своего без устава и приличного содержания», благодаря которым академия получила в 1818 г. «твердое основание»; 2) содействие Сперанскому вновь определиться на службу, что «послужило предметом изумления и общих разговоров и произвело такое же волнение в умах, как и бегство Наполеона с острова Эльбы»; 3) непрерывные заботы о бедных детях, которых он, не забывая своих голодных и печальных дней перед поступлением в корпус, постоянно стремился избавить от подобных же лишений и определял в разные корпуса, так что число таких «аракчеевских кадет» к сентябрю 1825 г. было свыше 300 чел. Занимая исключительное положение в государстве, А. невольно сделался ответственным за все, тем более, что глубоко монархические воззрения народа не позволяли ему сетовать на высшую власть.
Саратовская губ. админ-ция злоупотребляла дорожн. повинностями, возбуждая неудовольствие населения непомерными дорожными работами. «Народ кряхтел, жаловался и приписывал все невзгоды А., который тут ни душой, ни телом не был виноват, но который пользовался большой популярностью и был всеобщим козлом отпущения на каждый черный день». Кончина имп. Александра в Таганроге 9 ноября 1825 г. страшно потрясла А., тем более, что он только что пережил другое сильное горе — трагическую гибель любимой им женщины Н. Ф. Минкиной, зарезанной одним крестьянином.
Едва собравшись с силами, А. приехал в СПб., заперся в своем доме на Литейной, никого не принимал у себя в течение 4 дней, а затем, будучи 9 дек. вызван в Вел. Кн. Николаю Павловичу, обратился к нему с просьбой «принять наедине, — ибо с людьми я быть никак не могу» и, будучи оставлен «на страдания в сей жизни», «существую беспрестанной к Всевышнему Богу просьбой, дабы Он скорее меня соединил с покойным благодетелем». Свидание состоялось 10 декабря, и во время его А. выразил настойчивое желание совершенно удалиться от дел. Оно было удовлетворено лишь отчасти, так как он был уволен при особом Высоч. рескрипте лишь от занятий по Собственной Е. В. Канцелярии и канцелярии Ком-та мин-ров. В февр. 1826 г. А. выехал навстречу печальному кортежу с телом имп. Александра, встретил его на границе Новгородской губ. и сопровождал до СПб., где участвовал в погребальной церемонии.
В апреле того же года А. получил разрешение ехать в отпуск для пользования Карлсбадскими водами, причем Государь пожаловал ему на дорожные издержки — 50 тыс. руб., которые А. тотчас же препроводил к имп. Марии Федоровне с просьбой обратить их в капитал, на % с которого учредить в Павловском институте 5 стипендий имени Императора Александра Благословенного, прибавив со своей стороны еще 2.500 руб., «дабы в сем году бедные девицы воспользовались дарованной от Государей Императоров милостью». Продав в Кабинет Е. В. свои драгоценности, серебро и фарфор, А. 1 мая выехал за границу, сдав воен. поселения генералу Клейнмихелю и в управление ими уже более не вступал.
По возвращении из-за границы А. обратился в «грузинского отшельника», который, стремясь к «уединенно-спокойной жизни», занимался хозяйством, приводил в порядок свое любимое Грузино и устраивал «хранилище драгоценнейших для него залогов доверенности и благодеяний, коими он пользовался от своих Монархов», сберегая, «как святыню, все украшения комнат, в которых останавливался миротворец Европы, во время неоднократных его пребываний в Грузине». Заботясь об увековечении памяти имп. Александра I, А. внес, между прочим, в 1832 г. в Госуд. банк 50 тыс. руб. асс. с тем, чтобы через 93 года вся образовавшаяся сумма была назначена в награду тому из российских писателей, который к 1925 г. напишет историю Императора Александра I «лучше всех, т. е. полнее, достовернее, красноречивее»; соорудил великолепный памятник, с надписью: «Государю благодетелю по кончине его». Покровительствуя художникам, щедро раздавая «тайную милостыню» неимущим, А. завершил свои дни актом благотворения, имевшим большое государств. значение.
По воле и непосредств. указаниям имп. Николая I в начале 30-х годов прошл. столетия был составлен проект учреждения губернских кадетск. корпусов, которые должны были покрыть всю империю сетью воен.-учебн. заведений.
В 27 губерниях уже составлены были постановления дворянск. обществ о пожертвованиях для этой цели; правительство, со своей стороны, изыскивало на это средства.
Неизвестно, когда еще последовало бы открытие Новгородского корпуса, если бы А. не внес в Сохранную казну 300 тыс. руб. ассигн., с тем, чтобы на эти деньги воспитывалось в имеющем открыться в Новгороде кадетск. корпусе известное число дворянск. детей. Новгородск. и Тверск. губ. Это щедрое пожертвов. решило открытие Новгородск. кадетского корпуса и дало толчок к более щедрому приливу пожертвований.
Государь удостоил А. за него милостивого рескрипта и повелел гл. начальнику воен.-учебн. завед., вел. кн. Михаилу Павловичу, именем Его Величества пригласить графа на торжество открытия корпуса, столь много ему обязанного.
Оно состоялось 15 марта 1834 г., на которое А. явился в мундире 2-го гренадерского Ростовского полка, шефом которого он состоял; на нем не было ни лент, ни звезд, ни орденов, ни медали, и только портрет имп. Александра I на шее украшал этот скромный мундир.
Через месяц с небольшим, 21 апр. того же 1834 г., А. скончался, в ночь под Светлое Христово Воскресение, не спуская глаз с портрета имп. Александра.
В завещании А. не было указано имени его наследника, и выбрать такового предоставлялось Государю.
Вследствие этого имп. Николай I повелел Грузинскую волость отдать навсегда в полное и нераздельное владение Новгор. кадетск. корпусу, дабы доходы с нее шли на воспитание юношей; присоединить к наименованию корпуса имя гр. А. и употреблять его герб. Вместе со всей движимостью в Грузине корпусу досталась, между прочим, и библиотека.
Несмотря на то, что один из бывших в Грузине пожаров истребил в ней много книг и ценных бумаг, все же ко дню смерти А. она насчитывала 3780 сочинений, составлявших 11.184 тома. По Высоч. повелению, разбор ее поручен был особой комиссии, которая с Высоч. соизволения распределила книги между корпусом, Гл. Штабом, Инженерн. архивом, арт. деп-том, морским штабом, Собствен.
Е. В. Канцелярией и Синодальной библиотекой.
В корпус поступили также рукописи и записки А. по разным вопросам. (О действии в горах; Положение об иностр. артиллериях;
Заметки об артиллерии, составлен.
А. и представлен. им Государю в 1802 г.). В корпусную церковь, по Высоч. повелению, передан был, между прочим, из дома А. образ Нерукотворенного Спаса со следующей характерной надписью: «Господи! Даждь милость ненавидящим мя и враждующим мне и поносящим меня, да никто из них мене ради пострадает ни в нынешнем ни в будущем веце, но очисти их милостью Твоею и покрой их благодатью Твоею и просвети; во веки веков, аминь! Ноября… дня 1826 г.». Действительно, редко кто в нашей истории имел более врагов, навлек на себя столько ненависти и перешел в память потомства с таким количеством злостных, оскорбительных эпитетов.
Из них сочинен был целый акростих: «Аггелов семя, Рыцарь бесов, Адское племя, Ключ всех оков, Чувств не имея, Ешь ты людей, Ехидны злее, Варвар, злодей». И хотя давно уже сказано было кн. П. А. Вяземским благородное слово: «считаю, что А. должно всецело исследовать и без пристрастия судить, а не то, что прямо начать с четвертования его», — но и до сих пор А. не «исследуют», а четвертуют, как это сделал в самое последнее время г. Кизеветтер, статья которого («Рус. Мысль», 1911 г.) об А. представляет собой простую сводку всех известных уже анекдотов, басен, рассказов и воспоминаний современников без малейшего критич. отношения ко всему этому материалу.
Четвертование А. в печати началось, однако, не сразу: в 1835 и 1852 гг. в его биографиях еще отмечалось: 1) что «он принадлежал к числу тех государственных деятелей, на которых сосредоточиваются многоречивые толки современников и безмолвное внимание потомков», и 2) что «по недавности времени, в котором он действовал, современники не могут ни объяснить, ни должным образом оценить его деяний» (Энц. лекс. Плюшара и бар. Зедделера).
Но к 1860 г. такая осторожность суждения об А. так резко изменилась, и даже такой почтенный историк, как М. И. Богданович, дал такую своеобразую «характеристику» А., что И. П. Липранди критически разобрав ее, искренно высказал пожелание, чтобы сие «не попало в историю». Однако историческое четвертование А. продолжалось и после того, находя себе почву в духе времени, в потребности найти козла отпущения за все темное прошлое русской жизни. Этому течению подпал даже благородный Шильдер, который на протяжении многотомной своей истории, о 3 Императорах всякий раз когда упоминает об А., отзывается о нем только с дурной стороны и самое бескорыстие временщика и уклонение от наград ставит на счет его злым качествам». Мнения об А. разнообразны: одни считают его «замечательным деятелем» (Д. П. Струков, составивший наиболее беспристрастную биографию А.), другие — находят, что авторитет всесильного графа поддерживался искусственно, был крепок, пока условия ему благоприятствуют, и что вообще он был временщик, а не государств. деятель» (бар. Н. В. Дризен), а третьи — добавляют, что А. «не выдавался особенной силой ума, не был цельным характером», а вся «тайна его успеха заключалась в образцовой исполнительности и прямолинейной настойчивости, пришедшихся по вкусу двум монархам» (В. М. Грибовский).
С последними отзывами расходятся мнения не только такого знатока той эпохи, как Н. Ф. Дубровин, считавшего А. «человеком недюжинного ума», но современников, служивших с А., напр. И. С. Жиркевич, служивший адъютантом при А., пишет в своих «записках», что «слышал (он) много дурного на счет его и вообще весьма мало доброжелательного, но, пробыв три года под ближайшим его начальством, может без пристрастия говорить о нем: честная и пламенная преданность его престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота — вот главные черты его характера.
Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним». Е. Ф. фон-Брадке также признает, что «А. был человеком необыкновенных природных способностей и дарований, и что это едва ли может быть подвержено сомнению со стороны тех лиц, кто его хоть несколько знал, и кто не увлекался безусловно своими предубеждениями; быстро охватывая предмет, но в то же время не лишен был глубины мышления». А в то время, как Ф. Ф. Вигель полагает, что А. «сначала был употреблен, как исправительная мера для артиллерии, потом — как наказание всей армии, и под конец — как мщение всему русскому народу», П. И. ф.-Геце отдает А-ву справедливость в том, что он «не делал столько зла, сколько мог, и, конечно, зная, как ненавидят его те самые люди, которые пред ним преклонялись, он не пользовался своей силой, чтобы раздавить их. А. ведь у него были бланкеты с царской подписью, и ему ничего не стоило отправить в ссылку неугодного человека.
При суровости нрава ему, однако, знакомо было чувство благодарности.
Люди, принимавшие его дружески в то время, когда он был незначащим офицером, пользовались и позднее его расположением и покровительством.
Память Павла была для него священна, и он обожал Александра». Справедливый противник «четвертования» А., кн. П. А. Вяземский, такое обожание Монархов убежденно считает «рыцарством» в характере А. Ко всему этому нельзя не добавить и следующего: «Вопреки господствовавшей тогда общей недобросовестности, А. был человеком безукоризненной честности: он не пользовался от службы и не обращал в деньги милостей к нему Государей.
Характерной особенностью аракчеевской преданности императорам, по мнению В. М. Грибовского, было то, что «он был предан, не идее самодержавной власти, не императору, как таковому, не воплотителю идеи государства, а человеку Павлу Петровичу, человеку Александру Павловичу.
Он не смотрел на императоров, как на источник милостей.
Ему дорога была близость к государям…» И, быть может, в этом не знавшем пределов усердном служении А. лицу, а не идее — разгадка того беспощадного его осуждения, также перешедшего пределы исторической правды.
Долгое время представлялось загадочным, как могли быть связаны узами столь тесной дружбы две таких, казалось, противоположных натуры, как имп. Александр Благословенный и А. Однако чем более выясняется в последнее время загадочная личность имп. Александра I, тем обоснованнее становится мнение одного из проницательнейших людей того времени, сардинск. посланника в России, гр. де-Местра, который объяснял положение А. тем, что «Александру хотелось иметь подле себя страшилище с огромной силой», чтобы держать армию и, особенно, гвардию в суровой дисциплине. «Кроме того, — добавляет профессор Шиман, — Александру важно было переложить на А. свою собственную непопулярность», которая началась в Тильзите (1807 г.) и постепенно росла, а также и ответственность за неосуществленные обещания первых лет царствования.
Проф. Фирсов также полагает, что имп. Александр «решился скрыться за спиной А. во внутр. управлении России, желая этим путем пред лицом обществ. мнения (гл. обр. Европы) отделить свою репутацию либерально-великодушного монарха от им же самим продиктованной системы недоверия и устрашения». А. же взял на себя эту роль «пугала» и ширмы из преданности своему монарху и обожания его, как человека. — Литература об А. очень обширна.
Наиболее полная сводка ее сделана H. M. Затворницким в приложении к ист. очерку деятельности канц. Воен. Мин-ства и воен. совета. («Столетие Воен. Мин-ства», изд. 1909, стр. 34-39). Однако и этот обширный перечень далеко не полон. Его надо дополнить следующими указаниями: Д. П. Струков, Главн. Арт. Упр., СПб., 1902; Моск. Отд. Общ. Арх. Гл. Шт. Дела «Павловской команды»; Арх. Артил. Историч.
Музея, дела штаба генерал-фельдцейхмейстера, св. 865 (нерешенные дела гр. Зубова); дела командные, св. 1786, 1787 и друг.; П. П. Потоцкий, История гвардейской артиллерии;
П. С. Лебедев, Преобразователи русской армии в цар-ние Имп. Павла (Русск. Стар., 1877 г.); Н. К. Шильдер, Имп. Павел I; его же, Имп. Александр I; его же Имп. Николай I; Ф. Н. Шелехов, Главн. Интенд.
Упр-ние; И. Г. Фабрициус, Главн. Инж. Упр-ние, ч. I; А. Т. Борисевич, Организация, расквартирование и передвижение войск 1801-1812 гг. (два выпуска);
И. П. Липранди, Материалы для Отечественной войны 1812 г. (СПб., 1867 г.); его же, Замечания на воспоминания Ф. Ф. Вигеля (Москва, 1873 г.); М. М. Бородкин, Ист. Финляндии — время Имп. Александра I (СПб., 1909 г.); Н. П. Гликоецкий.
История рус. генерального штаба, т. I (СПб., 1883 г.); Записки, мнения и переписка адм. А. С. Шишкова (Берлин, 1870 г.); Архив адм. П. В. Чигагова, вып. 1 (СПб., 1885 г.); Русский Архив; 1873 г., № 9 — Г. Александров, «Заметка о бывших военных поселениях» № 6-«Старая записная книжка»; 1875 г., № 1 — Автобиографические записки Е. Ф. фон-Брадке; 1902 г., № 9 — Из записок П. П. фон-Геце; 1906 г., № 7, ст. Толычевой; 1910 г., № 12 — Записная книжка; 1911 г., № 2 — Самооправдание Императора Александра Павловича и друг.; Историч.
Вестн.; 1904 г.; № 9 — Бар. Н. В. Дризен.
Последние годы жизни А.; 1906 г., № 12 — В. М. Грибовский, А. как не герой — и друг.; Русская Старина: 1900 г., № 9 — Н. Ф. Дубровин, Русская жизнь в начале XIX в.; № 2 — Гр. А. А. Аракчеев; № 4 — Н. К. Шильдер, Грузинская трагедия 1825 г. и друг.; «Граф Аракчеев и военные поселения», изд. Рус. Старины.
Первое донесение А. о Елецком поселен, полку, сделанное 13 марта 1817 г.; Секретный журнал воен. мин-ра 1809 г. — Военно-Ученый Арх., отд. I, № 266; Сборник статей — «XIX век», кн. 2; Сборн. Импер. Русск. Историч.
Общ., кн. № 1 и 73; М. Богданович, История царствования Императора Александра I и Характеристика деятельности гр. А. (Русск. Инв., 1866 г., № 5); Ф. М. Уманец, Александр и Сперанский;
В. Якушкин, Сперанский и Аракчеев;
Н. Н. Фирсов — Имп. Александр I и его душевная драма; Шиман — Александр I; Русск. Инвал. 1902 г., № 62 и 168, 1903 г., № 153 и друг, статьи А. Т. Б.: «Откровенные аттестации», «Офицерские ресторации», «Гр. А. об офицерских библиотеках»; Воен. Сборн., 1909 г., № 2-6 и 8-10: А. Т. Борисевич. «Заметки по поводу последних исследований о рус.-швед. войне 1808-1809 гг.»; Каталог книгам грузинской библиотеки гр. А. (СПб., 1824 г.). А. Кизеветтер — Александр I и Аракчеев. «Рус. Мысль», 1911 г., № 2. {Воен. энц.} Аракчеев, граф Алексей Андреевич супруг гр. Н. Ф. Аракчеевой (см.), генерал от инф., любимец Александра I член Госуд. сов., р. 1769, † 1834 г. {Половцов} Аракчеев, граф Алексей Андреевич (1769-1834) — временщик при Павле I и Александре I, с чьим именем связана целая эпоха полицейского деспотизма и грубой военщины («аракчеевщина»). Сын небогатого помещика Бежецкого уезда Тверской губ., А. в 1783 был отдан в артиллерийский кадетский корпус в Петербурге и быстро стал пробивать себе дорогу рвением в изучении военного дела, беспрекословной исполнительностью и уменьем угадывать вкусы и желания влиятельных лиц, держась в стороне от товарищей и их интересов.
В 1792, будучи адъютантом ген. Мелиссино, А. имел случай лично понравиться Павлу, тогда наследнику престола, и с тех пор стал его ближайшим помощником по организации гатчинского войска.
С воцарением Павла I, А. стал комендантом Петербурга, затем генерал-квартирмейстером армии, в 1798 назначен инспектором артиллерии, осыпан отличиями (титул барона, а в 1799 — графа) и получил село Грузино, Новгородской губ., с 2 т. крестьян.
Однако, карьера А. при Павле дважды обрывалась: в первый раз в 1798 ненадолго из-за перешедшей всякие границы грубости по отношению к подчиненным, во второй раз — в 1799, когда он был уволен за сообщение ложных сведений Павлу с целью выгородить провинившегося по службе брата. Уже во время павловского царствования А. сумел поставить себя по отношению к Александру Павловичу, тогда наследнику, в положение верного и необходимого слуги, на которого можно положиться в трудную минуту.
Поэтому воцарение Александра означало новый подъем карьеры А. (в 1803 он был возвращен на место инспектора артиллерии).
Но этот подъем обнаружился не сразу в полной мере, особенно усиливаясь в те моменты, когда в политике Александра брали верх «охранительные» начала, вызванные страхом перед общественными движениями.
Так, А. решительно выдвигается после Тильзитского мира (в 1808 военный министр, с 1810 председатель департамента военных дел Госуд. Совета, член Комитета министров), когда союз с Францией и экономический разрыв с Англией вызвали недовольство дворянства политикой правительства, и приобретает совершенно исключительное влияние после войн 1812-14, когда по Европе прокатывается длительная реакционная волна, и стремление привести страну к «порядку» по военному образцу становится все более господствующим в поведении Александра.
В эту пору А. становится «душою всех дел», по выражению гр. Ростопчина.
Ему поручается надзор за деятельностью Комитета министров и доклад по его делам царю; став, т. о., посредником между царем и Комитетом, А. получает возможность существенно влиять и на самый ход дел. Все важнейшие назначения проходят через его руки; чтобы добиться чего-либо важного, надо было идти на поклон к временщику, льстить ему, превозносить красоты и благоустройство его резиденции, Грузина.
А. поручается в 1817 управление «военными поселениями», на которые Александр возлагал большие надежды в отношении устройства порядка и благоденствия в России.
Хотя А. вначале как будто не сочувствовал этой затее с точки зрения военной целесообразности ее, но затем вполне приспособился к намерениям Александра и старался в угоду ему довести показное благоденствие поселений до высшего блеска, не останавливаясь ни перед какими жестокостями по отношению к поселенным.
Со смертью Александра А. потерял всякое значение.
Незадолго до этого в Грузине произошли драматические события: дворовые люди, выведенные из терпения жестокостью Настасьи Минкиной, связь с которой была наиболее прочной из многочисленных увлечений А., зарезали ее. Временщик, пришедший в ярость при этом известии, мстил за убийство массовыми истязаниями своих людей и после этого совершенно устранился от дел. При воцарении Николая I он пытался вернуть свое влияние, но безуспешно.
Роль А. при Александре была велика, но его нельзя считать главой реакционного течения, подчинившего своему влиянию царя; для этого у него не было ни широты, ни устойчивости воззрений.
Его стремление к порядку было манией мелочно-формальной регламентации всего (особенно характерны в этом отношении детальные предписания собственным крестьянам, включительно до приказа бабам «ежегодно рожать и лучше сына, чем дочь», под угрозой штрафа).
Способности А. имели характер мелкопрактической деловитости, пригодной для выполнения чужих намерений, а не для создания и осуществления своих планов.
Эти способности, в связи с уменьем угадывать намерения власть имущих и подлаживаться к ним, импонируя при этом своей личной грубоватой правдивостью и показным забвением личных интересов (его обычным приемом был отказ от наград орденами), и помогли ему прочно занять положение надежного и необходимого слуги, «преданного без лести». «Аракчеевщина» была лишь русской формацией общеевропейского реакционного движения эпохи Священного Союза, а сам А. — только характерным ее выразителем, наиболее поразившим современников, так как показал им в самом грубом и неприкрытом виде полицейский деспотизм, который в самом Александре скрашивался внешней благовоспитанностью.
Лит.: Автобиография, заметки самого А., «Русский Архив», 1877; Переписка его с Минкиной, там же, 1868. Сведения об А. содержатся в многочисленных записках, воспоминаниях, переписках и т. д., а также в работах, напечатанных в «Русском Архиве» (1867, 1869, 1873, 1875, 1880, 1893, 1902, 1906, 1910, 1911), в «Русской Старине» (1871, 1872, 1873, 1875, 1900), в «Чтениях Об-ва Истории и Древностей Российских» (1857), в «Истор. Вестнике» (1904, 1908) и др.; Кизеветтер, А., Александр I и Аракчеев (Ист. очерки, 1912); Шильдер, Н., Александр I, 1897-98; Рус. Биогр. Словарь, т. 2, ст. Аракчеев.
И. Витвер.